В то время не было фамилий, оканчивающихся на «-ев» и «-ов», все ученики звались по именам своих отцов, например Шокир Сулаймон, Хасан Пулат и т.п. Был у меня очень старательный ученик по имени Карим Рустам. Он постоянно рисовал портреты своих товарищей, чем радовал меня.

Тогда я работал еще и в школе, расположенной рядом с мавзолеем учителя великого Навои в Самарканде — Фазлуллох Абулайса. Идя к этой школе, я часто встречал человека в черной широкополой шляпе, с большой черной папкой под мышкой. Всем обликом он выделялся среди других прохожих. Впоследствии я узнал, что это художник Маркел Калантаров. Маркел Израилевич был человеком, постоянно, без устали работавшим над собой, хоть и с характером в чем-то детским: очень простой, смешливый, склонный к шутке.

«Вы нарисовали меня не похоже!» — заявляли порой иные из его заказчиков, на что он, придав лицу серьезное выражение, неизменно отвечал: «Я ведь вам не простой фотограф, я художник, человек творческий».

Прадеды Калантарова были из тех, кто давным-давно, несколько веков тому назад, пришел в Самарканд из далекой Испании, — так называемые «яхудий» — евреи, основавшие в городе свои махалли. Музей археологии, расположенный в новой части Самарканда, занимает здание, которое построил дед Калантарова.

Однажды у медресе Улугбека на Регистане кто-то из художников познакомил меня с Рашидом Тимуровым. Я и до этого слышал его имя — Рашида уже в те времена выделяли среди молодых художников, однако я не встречался с ним. Он был одет в белую рубаху китайского шелка поверх шевиотовых брюк; высокий, худощавый, с курчавыми черными волосами, с большими, задумчивыми глазами, какие часто встречаются у бухарских евреев. Мы быстро нашли с ним общий язык и уже через минуту жарко беседовали — о Самарканде, об искусстве, о жанрах пейзажа и портрета. Он только что вернулся из Ташкента, делился своими впечатлениями; о Самарканде же, в который был влюблен, говорил с восторгом, взволнованно и страстно.

Его кисти принадлежат много созданных впоследствии произведений, в которых раскрылось изумительное сердце и яркий талант их автора, умеющего упиваться каждым мигом жизни, каждым впечатлением. Рашида Тимурова поистине можно назвать певцом Самарканда.

В тридцатые годы, как известно, в Самарканде жило много художников, которые воспевали его неповторимые архитектурные памятники, его своеобразную красоту. Среди этих мастеров кисти самым значительным и крупным считался Павел Беньков. Примечательно, что если на полотнах Бенькова, посвященных Самарканду, мы видим в основном теплые цвета (желто-золотистый, красный, оранжевый и близкие к ним), то в работах Рашида Тимурова город предстает чаще в приглушенном колорите: в пасмурный день, в дымке раннего утра или тонущим в прозрачных сумерках, — с преобладанием холодной гаммы (зеленые, синие, лазурные, фиолетовые тона). Все известные мне произведения Тимурова — со времени нашего знакомства в начале 30-х годов до нынешнего дня, — каждая его композиция (в изобразительном искусстве слово «композиция» означает произведение или картину), даже самые маленькие работы, писались художником неторопливо, подолгу, в постоянном творческом поиске. Ныне Рашид Тимуров признан в узбекском изобразительном искусстве как мастер пейзажной живописи. О том же, насколько широко его признание, свидетельствует изданный в Москве альбом репродукций работ художника под названием «Земля самаркандская».

В 1934      году, в мае, собрав несколько своих работ — с видами Самарканда и его окрестностей, обсерватории Улугбека и т. д., — я отправился в Ташкент: познакомиться поближе со столичными художниками, показать им свои работы.

В Ташкенте, найдя здание, где размешались редакции газет и журналов, я неуверенно и с опаской вошел в него. К моему удивлению, тамошние художники встретили меня приветливо. Усто Мумин, Александр Гроссер и другие художники, просмотрев мои рисунки, посоветовали мне идти работать в редакцию. Так я стал работать штатным художником газет «Колхозный путь» и «Ёш ленинчи» («Молодой ленинец»).

Еще до приезда в Ташкент я был знаком с книгами и пособиями для школ и курсов по подготовке учителей узбекского художника-графика Искандера Икрамова⁸, с интересом читал его работы, мне нравились его произведения — так нарядно оформленные книги в прекрасных обложках. В то время он был главным художником Государственного издательства Узбекистана. Уезжая в Ташкент, я получил нечто вроде рекомендательного письма к Искандеру Икрамову, которое мне вручила Елена Коровай, и по приезде сюда нашел контору «Узгосиздата», которая размешалась там, где ныне находится концертный зал «Бахор». Дойдя до указанной мне комнаты, я и увидел Искандера-ака — привлекательного, обладающего какой-то притягательной силой, — может быть, из-за приветливого взгляда черных глаз. Всем своим обликом Искандер-ака напоминал его собственные, такие изящные и тонкие произведения.

Это первое мое впечатление впоследствии подтвердилось. Посвятивший всю свою жизнь искусству книжной графики, выполнивший ответственную работу по оформлению таких уникальных произведений узбекской национальной литературы, как «Хамса» Навои, «Каноны медицины» Авиценны, «Народная узбекская музыка», Искандер-ака Икрамов отличался всеми лучшими качествами, присущими узбекской интеллигенции.

Таким образом я вошел в среду художников-графиков, выполнил иллюстрации и оформление к книгам Гайрати, Шокира Сулаймона, ряду книг для детей.

Если работа для газет и журналов помогла мне познакомиться с художниками — Петром Шахназаровым, Борисом Жуковым, Константином Чернышовым, Владимиром Рождественским, Усто Мумином (Александром Николаевым), Александром Волковым, Уралом Тансыкбаевым, — то сотрудничество с издательством свело меня с писателями — Абдуллой Каххаром, Зульфией, Пардой Турсуном, а также с Гафуром Гулямом, чей живой нрав, громкий голос, задорный смех всегда ОЖИВЛЯЛИ любое общество; с драматургом Умарджоном Исмаиловым, автором такого могучего произведения, как «Рустам», с другими литераторами.

В эти годы я познакомился с Максудом Шейхзаде. В очках, невысокого роста, плотного сложения, с курчавыми волосами, Шейхзаде, обладавший большой и своеобразной внутренней силой, был мне очень близок, поэтому, наверное, наши встречи были достаточно частыми. Тогда он только что приехал в Ташкент, и в его речи был заметен азербайджанский акцент. В издательстве, по-видимому, были моей работой довольны, поэтому доверили выполнить иллюстрации к роману Айбека «Священная кровь»⁹, а также к журнальному варианту романа Абдуллы Каххара «Мираж». Создание иллюстраций к этим произведениям, сыгравшим особую роль в развитии современной узбекской литературы, было для меня почетным заданием. Если не ошибаюсь, роман «Мираж» впервые был опубликован частями в 1936 году в журнале «Советская литература» (ныне — «Звезда Востока»¹⁰).

Чтобы у меня как иллюстратора было более полное представление о романе, писатель довольно подробно описал мне свое видение героев и эпизодов книги. Я же, по своему обыкновению, выполнил множество эскизов будущих иллюстраций, много размышлял над образами Саиди и Мунисхон. Один из персонажей романа — учитель-джадид. Его изображение в моем исполнении Абдулле Каххару очень поправилось. Но были ли опубликованы эти иллюстрации в журнале, вспомнить я не могу. Эта моя работа осталась незавершенной, потому что мне пришлось отправиться в Москву.

Спустя годы, в 1944 году, вновь получив от издательства заказ на иллюстрации к роману «Мираж», я пришел к Каххару домой. Представился, но писатель меня не узнал. Он рассказал, что когда-то журнал «Советская литература» начинал публикацию этого произведения, а некий молодой художник сделал к нему целый ряд иллюстраций. У него, Каххара, сохранилось изображение учителя-джадида, которое он мне и показал, расхваливая...