бы думать обо мне Остап? “Эх, Остап, Остап!” — как сказал бы их великий русский писатель Гоголь, который,

кроме того, сказал: “Эх, тройка! птица тройка…”

Ладно. Все у меня складывалось пока неплохо — чего там! Я не лежал при последнем издыхании среди

безлюдной степи и не скреб ногтями землю в предсмертных судорогах. В животе у меня были галушки со

сметаной, и, полный сытости, я, не двигая ногами, двигался на север. Сперва меня километров на пятнадцать к

северу подбросил грузовик с зерном, а теперь дальше мчал поезд. Конечно, он мчал меня не в Ленинград, а

куда-то в Белоруссию, но все-таки двигался я к северу, а не югу, и двигался быстро, отхватывая по километру в

минуту. Все у меня шло как надо.

Хлебные посевы по обе стороны поезда сменились какими-то другими растениями. Они росли в

бороздах, и эти борозды простирались до самого горизонта. Насколько я убедился, здесь не умели засевать

землю малыми долями. Им обязательно нужно было заполнять ее от горизонта до горизонта. По листве

растений я догадался, что это была свекла, сахарная свекла. Какие-то механизмы пропахивали ее в разных

местах, захватывая сразу по нескольку борозд.

Постояв немного на площадке, я сообразил, что могу с тем же успехом озирать эти просторы сидя. И я

вошел внутрь вагона, где было тесно и душно и стоял табачный дым, несмотря на открытые окна. Продвигаясь

медленно вдоль прохода, я нашел свободное место на краю скамейки и сел, стараясь не смотреть на своих

соседей, чтобы не вызвать их на разговор со мной.

Что стал бы я им говорить? Что еду до станции Витьяжи? А зачем еду? Кто меня там ждет? И где ждет?

На самой станции или где-нибудь рядом в деревне? А как называется ваша деревня? И кто ваши соседи в этой

деревне? Ах, вы не знаете, кто ваши соседи? И даже названия своей деревни не знаете? А точно ли вы там

живете? Показывайте ваши документы! О-о, так вот вы откуда! Значит, это вы убивали нас голодом в своих

лагерях, кормя баландой из мерзлых картофельных очистков! Узнаете его, ребята? Бей его! Бей насмерть!

Нет, лучше было не разговаривать, конечно. И я сидел на краю скамейки, глядя на чужие узлы и

чемоданы, сваленные у моих ног. На остановках одни люди выходили из вагона, другие входили. На одной

длительной остановке освободилось место рядом со мной. Я передвинулся на середину скамейки и, закрыв

глаза, откинулся к стене.

Так я проехал до самого вечера, подремывая время от времени и прислушиваясь к обрывкам людских

разговоров. На иных остановках поезд стоял минут пятнадцать, а один раз простоял с полчаса. Это были,

наверное, какие-то города. В одном месте поезд медленно прошел над широкой рекой по длинному

металлическому мосту, а потом снова продолжал отмеривать километры по сухопутной равнине.

Сидевшие у окна за столиком друг против друга мужчина и женщина принялись закусывать пшеничным

хлебом с маслом и колбасой, запивая его молоком из кружек. Я старался не смотреть на них, но мои ноздри

поневоле втягивали в себя аромат колбасы, и я чувствовал своим запавшим животом, что утренние галушки в

нем уже давно успели раствориться.

Скоро за окном стало смеркаться и внутри вагона зажглись лампочки. Я продолжал сидеть с закрытыми

глазами и ждать, когда проводница, пройдя по вагону, назовет мою станцию. Она проделывала это перед каждой

остановкой и даже будила некоторых, спавших на полках: “Гражданин, вставайте! Вам выходить сейчас!”.

Но она не успела назвать мою станцию. Еще до этого по нашему вагону прошли контролеры, и один из

них сказал, пробив мой билет:

— Через остановку.

Так определился конец моего пути на колесах. Дальше к северу мне предстояло идти пешком. Когда

контролеры вышли из вагона, с багажной полки над нашими головами свесились чьи-то ноги в стоптанных

ботинках, и затем оттуда спрыгнул на пол невысокий взлохмаченный паренек в пиджаке. В руке он держал

маленький потертый чемодан. Не обращая на нас внимания, он быстро направился к выходу в

противоположную от контролеров сторону. Сидевшие напротив меня два солидных пассажира усмехнулись,

глядя ему вслед, и один из них, лысый, с большими светлыми усами, сказал неодобрительно:

— Доехал-таки. Я думал, что его давно ссадили.

Другой, плохо выбритый и непрерывно куривший, спросил:

— А сюда-то он когда успел забраться?

— А бис его знае! Сумел. Билет у него тильки до Рогачевки. Он утром должен был сойти.

— Ловко! Целый день без билета ехал?

— Выходит, так. Ехал, ехал, пока не доехал, куда ему нужно, независимо от билета.

— Н-да! Продувной малый оказался.

Проводница объявила название очередной станции. Поезд остановился, и было видно в окно, как по

перрону в толпе других прошел тот паренек. Он прошел быстрой, уверенной походкой, как человек, хорошо

знающий, куда он приехал и куда идет. Оба моих соседа переглянулись и, усмехнувшись, покачали головами.

Выпустив часть пассажиров и приняв новых, поезд продолжал свой путь на север. Следующая остановка

была моя. На ней готовился я сойти, и далее поезду предстояло идти без меня. Куда он шел далее? Не в

Ленинграде ли была его последняя остановка?

Я встал со своего места и потоптался некоторое время в проходе, подняв глаза к третьим полкам. Все они

были завалены вещами пассажиров. Только на одной из них спал человек, и это бросалось в глаза со всех

сторон, потому что ноги его в сапогах торчали над проходом и похрапывание слышалось на весь вагон. Но ведь

сумел же тот паренек устроиться на такой же полке так, что его не заметили контролеры…

Я посмотрел на людей, сидящих внизу. Это при них контролер сказал мне: “Через остановку”. Стало

быть, они уже знали, что мне на этой остановке надо было выходить, и, конечно, напомнили бы мне об этом,

если бы я почему-либо замешкался. Кроме того, с минуты на минуту по вагону могла пройти проводница и

объявить: “Следующая остановка — Витьяжи!”. А при виде меня она бы непременно напомнила: “Вам сейчас

выходить, гражданин!”. Так что проехать нечаянно свою станцию я не мог. Это хорошо, что я не мог по

нечаянности ее проехать. Мне так важно было сойти на этой станции, где у меня был дом с огромным

хозяйством вокруг и где меня с нетерпением ждали моя жена и дети.

Помня о том, что проводница скоро объявит мою станцию, я вышел на заднюю площадку вагона. Вполне

естественно было для меня выйти на площадку, чтобы в момент остановки сразу шагнуть на перрон. Правда, я

мог бы выйти из вагона вперед, по ходу поезда, куда вышли контролеры. А я вышел в обратную сторону. Не все

ли равно? И, выйдя из вагона в обратную сторону, я постоял там немного на площадке, посматривая туда-сюда,

а потом перешел в соседний вагон. Так начал я тут у них действовать.

Поезд все еще катился полным ходом на север, но уже замигали впереди огни какого-то селения. Я видел

их, переходя от окна к окну в соседнем вагоне. И, видя в окно огни, я в то же время оглядывал верхние полки.

Все они были заняты вещами. Я прошел, задрав голову, больше половины вагона и на каждой видел узел или

чемодан. Но вот одна как будто оказалась свободной. Я остановился и осмотрелся.

На скамейке внизу сидели только двое, да и те прильнули к темному окну, вглядываясь в набегавшие

огни. Над их головами средние полки были заняты. На одной кто-то спал, накрывшись плащом, а на другой

лежали два чемодана. Я встал ногами на обе скамейки и ухватился руками за края верхних полок. Никто не

смотрел на меня, никто не появился в проходе. Я подпрыгнул, подтянулся на руках и стал ногами на края

средних полок, а оттуда перевалился на свободную верхнюю полку. Вот и все.

Полка была совсем пустой. Я улегся на боку спиной к стенке, поджав ноги и подложив под голову локоть.