Марку Юлиану показалось, что время сжалось в одну точку, которая, подобно маятнику на пути лавы, никак не может достичь крайней точки. Он словно находился на пути лавы, вытекавшей из жерла вулкана. Лес вокруг стал похож на взбаламученную воду. В просветах между деревьями мелькали сотни воинов, двигавшихся вниз по склону холма с грациозностью газелей и державших в руках причудливо раскрашенные щиты. Многие пробегали через крепость, но большая часть обтекала ее, как река обтекает препятствие. Все вражеские воины отличались большим ростом и прекрасным телосложением с мощной мускулатурой. Их длинные волосы развевались на ветру, как боевые знамена. Марк знал, что главным оружием этих людей были не примитивные копья, а яростная жажда мщения. Он мужественно противостоял страху, который, если ему дать волю, вполне мог свести с ума. Для того, чтобы такого не произошло, нужно заставить себя взирать бесстрастно на все, что происходило внизу.

Ему были слышны команды центурионов, которые они подавали хриплыми голосами и в которых слышалась тревога. Легионеры, несшие значки манипул, должны были встать в определенном порядке, чтобы воины манипул строились вокруг своих значков, образуя когорты. Сверху казалось, что кто-то ударил ногой по муравейнику, приведя в беспорядок хорошо отлаженную жизнь его обитателей, отчего они бросились в разные стороны. Однако вскоре построение было закончено, и римляне образовали компактную, монолитную массу, ощетинившуюся копьями. Повозки с легкими баллистами развернулись и изготовились к бою. На вышках загорелись факелы, передавая сигнал о помощи Одиннадцатому легиону, лагерь которого был расположен в пяти милях западнее. Этот сигнал служил вызовом вспомогательной кавалерии.

И в этот момент случилось нечто необычное. Марк сначала даже не поверил своим глазам. С полдюжины легионеров, стоявших в первой шеренге, внезапно рухнули на землю, пораженные каким-то тяжелым предметом Он приподнялся, чтобы разглядеть всю сцену получше. Что же все-таки произошло? Хатты продолжали сближаться с римлянами, но расстояние между ними было еще слишком велико для броска копья. И тут второй снаряд произвел новое опустошение в шеренгах римлян, свалив на землю еще пять солдат. Легионеры растерялись, сломали строй и стали мешать друг другу Снаряды, происхождение которых было непонятно, не давали римлянам бросать свои тяжелые копья.

Наконец, Марк догадался. Снаряды запускались из катапульты, установленной в редколесье к северу от крепости. Значит, тот слух, смахивающий больше на легенду, о том, будто бы варварам досталась катапульта, все же оказался правдой. Марк заметил место, где она располагалась, и определил дальность ее метания. Все это помогло ему сохранить присутствие духа и трезвость мышления в столь жуткой обстановке. Странно, но он почувствовал некоторую гордость за хаттов — они правильно выбрали место и время, чтобы воспользоваться этим припрятанным до поры оружием.

Варвары клином ударили по первой шеренге римлян, две силы столкнулись, и начался хаос. Над местом схватки покачивались флажки хаттов, в некоторых местах они были рядом со значками манипул. Все перемешалось. Варвары проникли в строй римлян глубоко и этим навязали свои условия боя, лишив противника его главного преимущества — сомкнутого строя. Воины бились теперь один на один.

Затем Марк стал свидетелем еще одного странного зрелища: на южном фланге сражения, где бой шел очень кучно, группа легионеров побросала свои щиты и бежала, покрыв себя позором перед своими центурионами. Было впечатление, что они бежали, увидев нечто ужасное. Но хатты подожгли повозки римлян, которые превратились в разбросанные повсюду очаги небольших пожаров, дым от которых мешал разглядеть происходящее и понять, что же могло внушить такой страх десяткам солдат и заставить их забыть о суровых наказаниях, которым подвергали трусов в римской армии.

Над побоищем раздались звуки прямых труб римлян, смешавшись с яростными боевыми выкриками, воплями раненых, стонами умирающих и лязгом мечей, напоминающим удары колокола.

Марк определил, что все это длилось меньше двух единиц времени, отмеряемых водяными часами, то есть, около часа. Вскоре он услышал звук труб, доносящийся откуда-то издали, а следом за ним топот копыт. С двух сторон на огромной скорости приближались отряды кавалерии. Жалобно затрубили бычьи рожки, возвестившие для хаттов начало отступления.

Хатты прекрасно понимали, в каком положении они окажутся, если не успеют отступить до прибытия кавалерии римлян. Их главное преимущество заключалось в неожиданности и быстроте натиска, а теперь нужно отступать в непролазные дебри, где, в отличие от врага, они знали все тропинки. Прошло совсем немного времени, и хатты, не давая римлянам опомниться, быстро оторвались от них, подобно схлынувшей волне прилива, оставляя за собой раненых и убитых.

Теперь они спотыкаясь бежали вверх по склону, с которого совсем недавно спускались вниз. Некоторые всадники направили своих лошадей по той же тропинке, по которой ехал Марк Юлиан, и которая шла прямо через разоренную крепость.

Наконец, Марк сумел разглядеть страшные последствия этого нападения. На поле боя лежало около тысячи убитых и раненых римлян и вполовину меньше хаттов. Это было удивительно, что римляне понесли такой большой урон по сравнению с варварами. Интересно, осмелится ли кто-нибудь сообщить Домициану истинные масштабы потерь?

Из земли торчал лес копий, пригвоздивших многих римлян. Даже с этого расстояния Марку Юлиану были слышны жалобные крики солдат, корчившихся в предсмертных муках.

На штурмовой дороге показались первые всадники вспомогательной кавалерии, за которыми на незначительном расстоянии следовал отряд из сотни арабских лучников. Первые хатты, издавая победные вопли, уже ворвались в крепость. Многие из них размахивали короткими римскими мечами и шлемами. Марк напрягся и приготовился подороже продать свою жизнь, понимая, что если его заметят, то за этим последует неминуемая смерть.

В этот момент, замыкая отступление хаттов, показался воин на сером коне. Марку почему-то показалось, что это была женщина. Впрочем, всадник находился еще довольно далеко и не торопился покидать поле боя. Человек на сером коне не просто уносил свои ноги, он был подобен заботливому пастуху. Часто возвращаясь назад, к отставшим товарищам, подбадривал их и прикрывал своим конем. Он словно был ответственным за них и потому уходил последним.

Марк стал раздражаться. Почему эта женщина испытывает судьбу? Арабские лучники уже приблизились на расстояние выстрела, и вот-вот туча их стрел могла наказать всадницу, выказывающую такое пренебрежение к опасности, угрожающей ее жизни.

Затем случилось то, чему поначалу отказывались верить глаза. Женщина-воин соскочила с коня и исчезла в гуще своих выбившихся из сил соплеменников. Через несколько секунд она опять появилась в поле зрения Марка, помогая идти тяжело раненому воину. С огромным усилием ей удалось водрузить этого человека на своего коня.

Арабские лучники уже неслись галопом по вырубке рядом с лагерем, огибая рвы и волчьи ямы. За ними клубились тучи пили. Они неминуемо должны были настигнуть варваров, бежавших в арьергарде. В этот момент женщина-воин вскочила на коня позади своего товарища и пустила животное в галоп. Однако уставший конь под двойным грузом начал явно отставать.

— Немезида! — тихо воскликнул Марк. — Ее же первую настигнут и убьют!

Его самого удивило, насколько близко к сердцу он воспринял драматичное положение этой воительницы, в действиях которой было видно бесхитростное и благородное сострадание.

Легенды о временах основания Рима полны рассказов о подобных поступках, но кто же может увидеть что-либо подобное в наше время?

В следующий миг Марк понял, кто эта женщина. Домициан называл ее Ауринией, а его отец — Аурианой. Так значит, она жива и вот теперь предстала перед ним собственной персоной! Тот дух, от которого Марк давным-давно черпал силы, был в ней столь же решительным, как и рассказывал отец. Но в то же время это была гарпия, хищница, питавшаяся кровью, ведьма, неистовавшая на поле битвы. Наверняка ее появление и привело к панике в рядах римлян, которую недавно наблюдал Марк и не мог объяснить.