Этого человека надо было остановить. Пусть даже силой.

«Мы должны остановить его, иначе очередь в этом чудовищном списке дойдет и до нас, — думал Марк Юлиан. — Но зачем я взваливаю себе на плечи новое тяжкое бремя? Такое дело не по силам даже более влиятельным людям, стоящим у власти. Я не смогу обойтись без помощи единомышленников — но если я доверюсь ненадежному человеку, я погибну. Кроме того, такая задача невыполнима без поддержки Сената и преторианской гвардии. Но самое важное заключается в том, что мы не сможем ничего предпринять без утверждения наследника престола, причем такого, которого приветствовали бы единодушно и Сенат, и армия, и народ. Иначе вновь повторятся все те ужасы, которые повлекло за собой падение Нерона, и мир снова погрузится в пучину гражданской войны. Мне срочно надо начинать вербовать себе сторонников».

Марк Юлиан взволнованно ходил из угла в угол по просторному кабинету. Внезапно он остановился перед мраморным бюстом своего отца, который он привез с собой из Рима. Этой ночью казавшееся встревоженным мраморное лицо Сенатора, человека при жизни благонамеренного, не вселяло в душу Марка обычного успокоения. Старик, казалось, посмеивался над самонадеянностью сына, намеревавшегося обуздать тирана силой разума. Голову бюста все еще украшал уже засохший венок из полевых цветов, которым сын почтил память отца в день его рождения. Марк Юлиан осторожно снял венок и подобрал упавшие коричневые лепестки. Внезапно он вспомнил слова отца, сказанные ему много лет назад, в тот день, когда оба они вновь обрели друг друга после долгой разлуки: «Учись быть покорным… или ты погибнешь»

«Прости меня. Я всегда знал, что не смогу выполнить твой завет…»

Марк Юлиан невольно тронул амулет со священной землей, висевший у него на шее. Эта священная земля вернула когда-то ему отца. Держа в руке кожаный мешочек, Марк Юлиан задумчиво взглянул на пламя бронзовой лампы и сразу же ощутил необычный прилив сил и спокойствие, обретя ясность ума. Он заметил, что между двумя первыми смертями прошел целый год. Похоже, Домициан не спешил. Значит, у Марка Юлиана будет достаточно времени для того, чтобы составить план действий.

«Сейчас я нахожусь на границе мрака и света, пытаясь остановить безумца, действующего по не известным мне правилам игры — он одной рукой подписывает разумные законопроекты, а другой исподтишка совершает подлые убийства. Это ты, Домициан, взвалил мне на плечи столь тяжкое бремя. Ты — мой друг и кровавый тиран. Ты, который не сдержал ни одного данного мне обещания. Я думал, что смогу смягчить твои удары. И поначалу казалось, что у меня это выходит, но твои удары становятся все жестче, все подлее, так что вскоре я уже не мог увертываться от них. Отныне же я совершенно ясно вижу свой долг. Мне не остается ничего другого, как только пойти на твое убийство. Ты сам лишил меня выбора. Рано или поздно я расправлюсь с тобой. Я исполню долг, клянусь прахом отца!»

Глава 24

На следующий день в сопровождении десяти всадников Марк Юлиан переправился через Рейн и галопом поскакал по прямой, как стрела, дороге, проложенной Восьмым легионом, к боевой линии на северо-востоке. Цокот копыт подстегивал его нетерпение, а мысли забегали далеко вперед, обгоняя резвых лошадей, когда он размышлял, кого бы ему привлечь в первые помощники из числа способных проделать вместе с ним огромную работу по организации заговора. Однако через полчаса Марк Юлиан почувствовал успокоение Сказалось умиротворяющее воздействие тишины первозданного леса, которая окутывала всадников со всех сторон. Она спутала стройную логику мыслей и разворошила в нем старые мечты. Он словно вступил в союз с этой землей против собственного народа.

Девственная природа вокруг казалась траурной, будто оплакивала чью-то гибель. Пологие склоны невысоких холмов были одеты клубами тумана, а пелена неба между вершинами высоких деревьев блистала гордой, загадочной красотой. Стройные ели и сосны жалобно протягивали ему свои ветви, как бы стараясь изо всех сил обратить на себя его внимание. И опять у Марка возникло это навязчивое, зыбкое, как стелющийся над землей белесый туман, ощущение, что кто-то или что-то нуждается в его защите.

Когда их лошади уже изрядно устали и покрылись пеной, дорога резко раздвинулась. Справа показался прямоугольник из рвов и земляных валов, по верхней кромке которых шел частокол. Это был временный лагерь, разбивавшийся после каждого дневного перехода. Внутри укреплений взору Марка предстали аккуратные, ровные ряды палаток из козьих шкур, а в центре стоял большой шатер полководца. Сверху виднелся помост из бревен, увенчанный копной сена, которую зажигали в случае опасности.

Впереди слышались резкие повелительные выкрики, стук топоров, шум падающих деревьев. Всадники миновали повозки, запряженные мулами, на которых лежали инструменты для нарезания дерна, и вереницы солдат, несущих корзины с землей. Наконец, дорога кончилась, и перед отрядом Марка сплошной стеной встал лес, в котором сосны упирались своими вершинами прямо в небо. Здесь под командой двадцати четырех конных центурионов трудилась примерно треть Восьмого легиона — две тысячи человек. Работать им приходилось в полном вооружении, с висевшими на груди шлемами. Одни валили деревья, другие присматривали за повозками с поклажей. Отработавшая смена отдыхала, а в это время другая часть легионеров таскала обрубленные сучья, складывая их в завалы вдоль дороги высотой в рост человека. Они должны защищать легион от неожиданного нападения. Отряды всадников, приданных легиону, прочесывали находящиеся впереди участки леса в поисках возможной вражеской засады, исследуя попутно рельеф местности.

Откуда-то доносилось журчание лесного ручья. Работа шла быстро. В собранности и четкости действий легионеров чувствовалось, что они ощущали близкую опасность. Всем казалось, что в воздухе вот-вот засверкают молнии.

Марк Юлиан вдруг подумал, что находится на краю света. Хатты еще не показались, но чувствовалось, что враг близко и выжидает, наблюдая за ними. Марк Юлиан понимал, что у Домициана была еще одна невысказанная причина, по которой он послал его сюда. Император хотел, чтобы Марк своими глазами видел его успех: огромные пространства чужой земли, завоеванные в очень короткий срок благодаря совершенству его стратегии.

Валерий Фест, первый центурион легиона, подъехав к Марку, поприветствовал его. Это был суровый, молчаливый ветеран, побывавший во многих сражениях. Всем своим видом он излучал одновременно доброжелательность и непоколебимость. Ему было уже далеко за сорок, и волосы его тронула седина. Казалось, прибытие такой важной персоны, как посланец самого Императора, вовсе не беспокоило его. Марк Юлиан быстро осмотрел лагерь, задержавшись у катапульт различного размера и предназначения, установленных на повозках. Регулий, начальник легиона, к которому Домициан относился с сильным подозрением, не был готов приветствовать Марка, отговорившись наскоро придуманным предлогом. Но тот уже заметил венки, валявшиеся на земле, а также и другие признаки недавнего празднества. Возможно, отмечали день рождения одного из трибунов или центурионов. Марк Юлиан догадался, что Регулий страдает от похмелья и отлеживается в тихом полумраке своей палатки. Впрочем, такие мелочи мало занимали его. Когда же он поинтересовался, почему на месте не оказалось четырех когорт, ему сказали, что они посланы в помощь Одиннадцатому легиону Клавдия, который вел параллельную штурмовую дорогу в пяти милях западнее. У них случилась значительная задержка из-за оползня. Похоже, что все было сделано, как того требовал устав — по специальному разрешению, оформленному письменным приказом. В общем, Марку не удалось обнаружить каких-либо серьезных нарушений, все выглядело должным образом, но Марк понимал, что в этом трудно будет убедить Домициана.

Напоследок Марк пожелал, чтобы ему показали укрепления местных германцев. Для этого ему и Валерию Фесту пришлось около четверти мили пробираться через лесную чащобу и заросли кустарника, прежде чем они заметили впереди крепость хаттов — потемневшее сооружение, почти заросшее соснами, которое как бы с укором взирало на них с гребня Тавнских гор.