Опять они оба тихо засмеялись.

   – Ну, так если вы действительно живете на земле и не с неба упали, то должны знать не меньше моего, что простая крестьянка не поймет даже и самого вашего слова: независимость! – сказал Андрей Александрович с улыбкой.

   – Да ей и не нужно совсем понимать этого слова, – у ней найдется другое, лучшее, простейшее, которое она понимает, это – именно слово – воля!

   Аргунов не мог удержаться и расхохотался самым ребяческим образом.

   – Что же вас насмешило так? – спросили у него серьезно и без улыбки.

   – Виноват! – ответил Андрей Александрович, стараясь всеми силами удержаться от смеху, который так и подступал к нему.– Да ведь простая крестьянка и этого простого слова не понимает так, как мы с вами его понимаем! – заключил он, овладев наконец собой.

   – Вы смеетесь, между тем как сами совершенно не поняли того, что я сказала! – заметили ему с маленькой досадой,– а я сказала, кажется, очень ясно, что всякая женщина, кто бы она ни была, может быть независима, если разумно захочет этого... Скажите же вы мне теперь: разве может кто-нибудь разумно захотеть воли, не понимая ее истинного смысла? Вы, может быть, можете?!

   "Сердитая какая, бестия!" – подумал Аргунов и сказал:

   – Но растолкуйте мне, пожалуйста, кто же или что разовьет простую крестьянку до такого понимания?

   – Это уже не наше с вами дело, а ее: мало ли что бывает в жизни!

   – А все-таки, по-моему...– хотел было возразить Андрей Александрович.

   Но в эту самую минуту вошла Русанова. Она принесла на подносе кастрюлю с горячей водой и откупоренной бутылкой лафиту и осторожно поставила все это на стол перед диванчиком или, вернее сказать, перед Аргуновым, которого она и поприветствовала еще раз:

   – Здравствуйте, барин!

   Аргунов поздоровался с ней рукой.

   – Да! Ведь вы уж знакомы, кажется? – заметила ему вскользь хозяйка, указав глазами на Русанову и как-то особенно мило обрадовавшись их рукопожатию.– Что так долго, Маша? – обратилась она ласково к вошедшей.

   – Извините, барыня,– начала было та.

   Но хозяйка остановила ее нежным упреком, покачав головой:

   – А помните, Маша, что я вам говорила на той неделе в среду?

   Русанова заалелась как маков цвет.

   – Простите уж меня на нонешний-то раз! Забыла! – сказала она покорно, но с достоинством своего рода.

   – Ну, хорошо, так и быть, прощаю,– будто ради гостя! – рассмеялась хозяйка.– Приносите же вы нам теперь стаканчики, Маша! – попросила она.

   Русанова вышла.

   – Что это вы заметили ей про среду на той неделе? – спросил Аргунов у хозяйки, воспользовавшись этой минутой:– не секрет?

   – Любопытный вы какой! Нет, не секрет. Я никак не могу приучить ее называть меня и всякого по имени и в ту среду прибегла к решительной мере, то есть объявила ей, что за каждую такую ошибку – не буду: во-первых, учить ее на другой день, а во-вторых, не стану говорить с ней целое утро: она ко мне так привыкла и так любит учиться, что это ей покажется очень тяжело.

   – Так вы и ее учите?

   – Да, уделяю ей каждый день полчаса времени.

   – Чему же вы ее учите?

   – Всему понемножку, как придется...

   – И она делает успехи?

   – Большие даже.

   – А как она вас называет по своему-то?

   – Вы слышали: "барыней" называет, а вас – "барином". Я, надо вам сказать, не могу слышать равнодушно этих названий!

   – Скажите мне еще, пожалуйста, вы как узнали, что мы с ней уже знакомы?

   – Да она мне сама рассказала про вашу встречу, как пришла; признаюсь даже вам: когда вы постучались и я с вами заговорила – я как-то сейчас догадалась, что вы именно тот самый и есть господин, который платит по рублю за перевоз в один конец, – улыбнулась лукаво хозяйка.

   Андрей Александрович покраснел.

   – У меня мелких не было,– сказал он.

   – Зачем вы покраснели и как будто оправдываетесь? Неужели вам стыдно того, что вы добрый человек? – заметили ему ласково.

   Аргунов промолчал; но в душе он погордился этой скромной похвалой, как никогда еще ничем не гордился.

   – Я со всеми внимательна, но особенно внимательна с теми, кто хорош с моей Машей,– сказала молодая женщина, не дождавшись его ответа.

   – Муж у нее такой молодец, что просто любо посмотреть: они мне ужасно понравились, как я переезжал сюда,– выразил свое мнение Андрей Александрович.

   – Это у меня настоящие "Иван да Марья", воплощенные русские "совет да любовь"! – прибавила от себя хозяйка: – оттого и весело на них смотреть, действительно. Я вам доставлю сегодня же случай познакомиться с ними покороче, если только, разумеется, вы не найдете это почему-нибудь неудобным для вас...

   – Помилуйте! Я буду очень рад,– сказал Аргунов поспешно.

   – Ну так и отлично! Так мы и сделаем, значит... Мне, послушайте, всегда бывает ужасно скучно быть одной, и потому очень часто я обедаю и ужинаю вместе с ними: сегодня я намерена попросить и вас разделить со мной эту маленькую привычку, хоть и знаю, что мне и вдвоем с вами не будет скучно поужинать; но... они еще прежде пригласили вас к себе на смятку, и потом... нельзя же опять отнять у них всего: вы ведь у меня – только по праву завоевания,– мило улыбнулась она.

   Аргунов подумал, что ему было бы приятнее ужинать с ней вдвоем, но не решился ей в этом признаться и сказал только, что воображает, как это будет весело.

   – Не особенно, но скучать вам не дадут. Я уже настолько хорошего о вас мнения, что и не спрашиваю: по сердцу ли вам простые, необразованные люди? – заметила хозяйка.

   – Благодарю вас и надеюсь, что вам не придется переменить...

   Русанова, вернувшаяся в эту минуту, помешала Андрею Александровичу докончить его церемонную фразу; она принесла две кружечки саксонского стекла, с ручками – одну побольше, другую поменьше.

   – Отлично, Машенька! – сказала ей хозяйка, подвигая к Аргунову кружечки, поставленные на поднос возле кастрюли:– теперь вам остается только позаботиться о вашем ужине для нашего гостя: мы оба будем у вас сегодня ужинать.

Новый губернатор

Роман в шести частях

I

"Сердце губернии" замерло

   В утро достопамятного дня, с которого начинается наш рассказ, правитель дел канцелярии земельского губернатора Николай Иванович Вилькин "сидел в так называемой правительской комнатке" и весело покуривал крученую папироску, распечатывая только что полученную петербургскую почту. Он, заметно, был в отличном расположении духа. Торопливо пробежав глазами газету, Николай Иванович медленно принялся за казенные пакеты; он стал распечатывать их в том порядке, как они лежали кучкой на столе. Первая бумага вызвала на его лице только кислую гримасу.

   "Что за бестолковщина! По крайней море раза три мы им писали об этом, объясняли... и опять то же самое! Народец!"

   Вилькин взял другую бумагу.

   "Это уж из рук вон!.. В пятый раз одну и ту же справку наводят... Тьфу!"

   Он плюнул и с таким сердцем швырнул от себя несчастную посланницу Управы благочиния, что она, смиренно повертевшись на воздухе, едва не попала за шкаф с законами. Расположение духа правителя, очевидно, нарушится, и, верно, окончательно нарушилось бы, если б не третья бумага, по прочтении которой он даже улыбнулся, самолюбиво как-то.

   "Молодцы же мы! отписались-таки..."

   Вилькин потер себе руки и самодовольно потянулся на кресле. Четвертый пакет, так же как и третий, был за печатью министерства внутренних дел. Николай Иванович распечатывал его не торопясь.