Итак, форма вывода из уголовно-процессуальных доказательств является преимущественно индуктивной. Процесс прохождения судебного доказательства базируется и должен базироваться в конечном счете на канонах обычного рассуждения, явно или неявно используемых. Подлинным основанием доказательства всегда является признание подобия и различия между вещами или событиями, уже известными и наблюдаемыми, и теми, которые исследуются, то есть базируется ли это признание (1) на знании, уже полученном и сформулированном в положениях или суждениях, или (2) на непосредственном наблюдении и эксперименте. В той мере, в какой мы открыто и отчетливо обращаемся к известным принципам (уже обобщенное знание), это будет дедуктивное доказательство; в той мере, в какой мы быстро и несколько смутно развиваем новые принципы для себя непосредственно от наблюдаемых случаев, доказательство будет индуктивное, эмпирическое или (в его самой свободной форме) аналогическим[495]. Предварительный критерий оценки правильности вывода будет чем-то вроде следующего: доказательственный факт указывает на желательное заключение (не только как единственный рациональный вывод, но) как вывод (или объяснение), самый вероятный или самый естественный из всех других, которые являются мыслимыми? Или (чтобы предъявить требование более мягко), желаемое заключение (не самое естественное, но), естественное или вероятное среди различных мыслимых? После того, как все другие доказательственные факты были бы введены и рассмотрены, чистое заключение может быть предпринято. Но, имея дело с каждым отдельным фактом, единственный предварительный запрос будет таков: насколько вероятным является Probandum как объяснение этого Probans?[496]

Значит, теория индуктивного доказательства состоит в том, что у доказательственного факта есть доказательная ценность настолько, насколько требуемое заключение, основанное на этом факте, является более вероятным или естественным выводом, по сравнению с другими выводами или объяснениями этого факта, а если таковые имеются, то они являются менее вероятными или естественными. Степень требуемой силы будет меняться в зависимости от различных видов доказательственных фактов, завися в чем-то от различающихся представлений человеческого опыта об этих фактах, в чем-то от практической пригодности более сильных фактов. Уязвимость индуктивного выведения состоит в том, что могут быть другие объяснения, то есть возможны выводы иные, чем предполагаемый Probandum, из факта, взятого за основание доказательства. Этим обусловливается важность состязательной процедуры, в которой сравниваются все возможные объяснения (интерпретации) с точки зрения соревнующихся сторон. Состязательная система процесса основана на методе представления доказательств самим сторонам. Пропонент предлагает свое доказательство, оппонент его критикует, объясняет по-своему. Пропонент и оппонент перекрещивают свои толкования факта перед лицом суда. И юрист, и суд должны исследовать каждую часть доказательства, во-первых, с точки зрения пропонента, затем, с точки зрения оппонента и, наконец, с точки зрения судьи. Этот аспект довода в нашей литературе не исследовался, но был предметом изучения Вигмора, чьи взгляды на эту проблему мы и изложим ниже.

Вигмор указывает, что в судебных процессах всегда есть две стороны; пристрастный пропонент предлагает свое доказательство, не указывая на его слабость; тогда пристрастный оппонент указывает на эти слабости, то есть дает иные возможные объяснения. Поэтому важно отметить двойную обработку, которой каждое предложение доказательства может подвергнуться. Там, где ученый имеет дело с предметом доказательства в логике, единственный вопрос состоит в том, действительно ли отвечает аргумент, предлагаемый как влекущий доказательство, логическим требованиям. Но везде, где имеет место применение логических принципов к определенным практическим целям, две стороны борются как пропонент и оппонент доказательства, как в правовых спорах, обработка вывода распадается на две стадии. Всякий раз, когда на доказательственном факте, предлагаемом его пропонентом, хотя бы единственный другой вывод представляется возможным вывести, полное доказательство терпит неудачу; требуемое заключение — просто более вероятный вывод; другие возможные выводы, менее вероятные или одинаково вероятные, остаются открытыми. Таким образом, очевидно, что благодаря самой природе этого процесса определенный курс открывается для противника. Он может теперь соответствующим образом показать путем приведения других фактов, что один или другой из этих выводов таким образом остается открытым и не является просто возможным и спекулятивным, но является более вероятным и естественным как подлинное объяснение первоначально предлагаемого доказательственного факта. Данный факт допустили в доказательство, но его сила может теперь быть уменьшена или аннулирована, путем показывания того, что какое-то другое объяснение, кроме предложенного его сторонником — тоже истинное[497].

Вигмор указывает на различие между выводом и доказательством. Вывод — убедительная операция /persuasive operation/ каждого отдельного доказательственного факта /evidentiary fact/ относительно Interim Probandum. Доказательство /'Proof/ — убедительная операция полной массы очевидных фактов /evidentiary facts/ относительно Probandum. Мы имеем дело здесь, всегда, с состоянием ума, умственным процессом, и аналогии полезны. Вывод может быть уподоблен толчку, данному инвалидному креслу, в котором сидит мыслитель. Дверь комнаты открыта, и стул указан к двери. Сторона А дает стулу толчок в направлении двери; Партия В дает стулу другой толчок в том же самом направлении; и Партия С тогда делает то же самое. Ни один толчок не достаточен, чтобы доставить стул к двери; возможно не все три. Тем временем Партия М дает стулу толчок далеко от двери, и Сторона N дает другой подобный толчок. Тогда прибывает Партийный Q, дает стулу сильный толчок к двери. Движение стула при каждом единственном толчке походит на Вывод. Заключительное положение стула походит на Доказательство Proof, — стул может достигнуть или, возможно, не достиг двери. В изучении различных видов свидетельства, поэтому, мы не ожидаем Доказательство Proof от любой части, но только Вывод. Никакой вопрос Доказательства Proof не возникает, пока все доказательства-толчки /evidence-pushes/ не были даны. Отметьте тогда, что термин «вывод» /inference/ показывает просто процесс размышления о части доказательства, но не результат. Вывод может быть слабым, средним или сильным; например, если А повстречается нам на улице без шляпы, вывод — процесс размышления, потерял ли он свою шляпу от ветра, или с самого начала вышел из дома без шляпы. Этот процесс может или, возможно, не приводит к нашей вере, что он потерял его или что он никогда не надевал его; но в любом случае наша вера /belife/ относительно одного или другого суждения отлична от нашего вывода /inference/. Защитник просит, чтобы суд вывел (сделал вывод); и суд продолжает выводить, то есть думать доказательно, но этот вывод может или, возможно, не приводит его к вере. Термин «вывод» иногда использовался двусмысленно, его включали и в процесс, и в результат; в данной работе это применено к процессу[498].

Большей посылкой или большим аргументом умозаключения, в изложении А.А. Эйсмана, является суждение, содержащее общее правило. В акте доказывания оно связывает меньшую посылку (факт) с выводным суждением — заключением, которое также называют тезисом (доказываемым обстоятельством или «искомым фактом»)[499]. Суждение о наличии и характере связи между первым и вторым — это связывающее суждение или «общее правило»; оно характеризует связь между доказывающим и доказываемым событиями и является фактической презумпцией, опытным положением. Его иногда опускают, как бы подразумевая его. «Между тем, очевидно, что связывающее суждение играет в акте доказывания чрезвычайно важную роль»[500].