Известно, что эристические и диалектические доводы по словесным и смысловым фигурам не различаются[485]. Схема любого рассуждения, рационального или выдающего себя за таковое (эристического, софистического), то есть и логического, и диалектического, и риторического силлогизма, одинаковая.

Как пишет А.А. Эйсман, излагающий классические представления о доказывании, логическое доказывание представляет собой построение логических выводов, когда из одних утверждений (уже известных) на основании логических правил выводятся другие утверждения[486]. Логическая связь сама есть отражение объективной связи между фактами. С логической стороны однозначный акт доказывания представляет дедуктивное умозаключение, в котором одним из исходных суждений является общее правило (связывающее), а выводимое, то есть доказываемое суждение, — частным случаем. Альфред Сидгвик писал: «Строго говоря, все Доказательство /Proof/, насколько оно действительно доказательство, является дедуктивным. То есть, только после того как на предполагаемую истину может быть брошена тень некоторой более определенной истины, она становится самостоятельной или определенной. Если у нас нет некоторого более всестороннего и лучше проверенного обобщения, в пределах которого нам надо принести наш Тезис, мы не достигаем никакого основания, более широкого чем он сам; никакой гарантии вне того, Что может быть получено из того факта, что ничто еще не было найдено, что бы противоречило теории»[487].

В развернутом виде общая структура силлогизма содержит три суждения: если одно и другое логически связаны (1), то, если дано одно (2), то дано и другое (3). Иными словами, зависимость любого тезиса от его причины должна быть рационализирована. Должен быть доказанным исходный принцип прежде, чем операцию доказывания можно будет назвать полной.

Значит надо, чтобы доказательство основывалось (1) на законах известных или предполагаемых верными или (2) на наблюдаемых фактах или предполагаемых, что они наблюдались. Мы должны делать различие тогда, в максимально возможной степени, между таким доказательством, которое основывается открыто и отчетливо на уже обобщенном знании — дедуктивном доказательстве, и таким, что основывается на том, что может быть в широком смысле названо как «отдельные факты» или данные «восприятия подобия и различия» или «наблюдения и эксперимента», то есть то, что обычно известно в самой его высшей форме как индуктивное доказательство, а в его самой низкой форме как аргумент по аналогии[488]. В большинстве трудно решить имеет ли место аргумент эмпирический, или дедуктивный, или оба они[489].

Вигмор делает вывод, что при представлении доказательств в суде форма вывода является обычно индуктивной, то есть мы берем единственный или изолированный факт и на нем базируем вывод относительно рассматриваемого суждения. Это — индуктивный или эмпирический процесс. Но каждый индуктивный вывод, тем не менее, способен к тому, чтобы быть преобразованным и установленным в дедуктивной форме — путем восхождения к подразумеваемому закону или обобщению, на которое он опирается более или менее ясно. Таким образом, нет ничего особенного для судебного вывода, чтобы эта возможность превращения в дедуктивную форму не была реализована. Но вопрос состоит не в том, что форма могла бы быть — для всех индуктивных может быть превращение в дедуктивные формы, а в том, как она фактически используется; и как она фактически превращается в индуктивную форму. Даже предполагая, что это превращение возможно, все еще было бы обычно нежелательно, чтобы осуществлять превращение с целью тестирования доказательной ценности; потому что это было бы бесполезно[490].

Любое доказательство, которое сторона захотела бы представить в дедуктивной форме, показало бы, что подобное превращение бесполезно, потому что внимание суда будет просто переведено от силлогизма в целом к действительности вывода, содержавшегося в главной посылке; которая представляется опять же в индуктивной форме. Поэтому практически будет достаточно констатировать, что использование судебных доказательственных фактов происходит в основном в индуктивной форме. Дедуктивная же форма может пригодиться в оценке сделанного вывода.

По словам А.А. Эйсмана, фактические данные, содержащиеся в соответствующих источниках, следует называть исходными доказательствами[491]. Все, и личные, и вещественные, доказательства в логической системе доказательств представлены суждениями о фактах[492]. Следовательно, исходные доказательства со стороны их логической формы представляют собой суждения. «Все исходные доказательства по делу являются высказываниями о фактах и имеют форму единичных суждений»[493]. Это единичное суждение о фактах служит меньшим аргументом в элементарном акте доказывания (умозаключении).

Таким образом, А.А. Эйсман исходит из отождествления факта с событием (то есть, напомним, факта-1). А элементом в конструкции силлогизма служит суждение об этом факте. Из содержания параграфа первого нашей работы вытекает, что можно говорить не о суждении, а факте-2, именно он и является малой посылкой в аргументе. Факт-2 — это и есть исходная, доказанная мысль. Известный отдельный факт соответствует меньшей посылке в доводе или может быть меньшим аргументом для последующего рассуждения. В нашем изложении факты-2 являются средством доказывания основных и иных имеющих значение для правильного разрешения уголовного иска фактов.

«В самом основании индуктивного аргумента заложен источник ошибки. Мы можем назвать его, например, как опасность пропуска многих иных причин, или как пренебрежение возможным шансом или противодействием, или как возможность неизвестных предшествовавших (предыдущих) событий, или как аргументирование «post hoc ergo propter hoc» или «per enumerationem simplicem», или как пренебрежение обязанностью исключать альтернативные возможности, или как упущение того, что факты могут иметь больше чем одну интерпретацию… или как провал попытки смотреть ниже поверхности, или — возможно это даже лучшего всего из перечисленного — неоправданное пренебрежение пунктами различия. [Формой предложенного вывода является] случай или случаи выдвинутые, из которых определенное заключение выводится, чтобы быть лучшим объяснением. Однако если некоторое другое лучшее объяснение возможно, то такая теория заслуживает признания недействительной… Под «лучшим» объяснением понимается то… которое в отличие от всех иных возможных гипотез, объясняя все известные факты, в то же время ограничено, надежно или квалифицировано служит тому, чтобы самым лучшим способом достаточно охранять против возможных неоткрытых исключений…. Все положительное доказательство зависит… от заботы, от предосторожностей, с которыми интерпретировалось наблюдение, и эксперимент проводился. Только в той мере, в какой они исключают альтернативные возможности, они обладают реальной ценностью… Важный пункт должен, быть всегда показан, что все другие возможные объяснения найдены и взвешены в сравнении, — то есть что все предосторожности были предприняты против неоправданного, непродуманного обобщения, к которым склонен плохо подготовленный ум… И право на выбранную теорию, по отношению ко всем ее возможным конкурентам, зависит полностью от глубины нашего понимания условий, при которых были действительно сделаны эксперимент или наблюдение. Это — главный урок Логики, что касается Индукции… Актуальным в каждом случае является вопрос, какую уверенность может нам дать данная выбранная альтернатива, которая выведена как наиболее правильная из всех мыслимых? Методы Индуктивного Доказательства могут быть рассмотрены как попытки ответить на этот вопрос»[494].