Тут и де Труа решился вступить в разговор.

— Но тогда, брат Гийом, почему вы на выборах были за графа де Ридфора, менее всех способного действовать в разумных границах?

Брат Гийом задел своей тростью «морскую гладь» в районе Аскалона, создав там бурю.

— Подхожу к главному. Вы правы, брат Реми, на первый взгляд, моя поддержка сего безумного кавалериста, чудом в юности не сломавшего себе шею, выглядит нелогичным, но только на первый взгляд. Ибо еще полтора года назад я понял, что обычными средствами процесс не остановить. Нужно переродить все тело ордена.

— Невозможно переменить время, — сказал брат Аммиан.

Указующая трость метнулась в сторону, где должна находиться Европа.

— Нужен новый крестовый поход.

— Крестовый поход?! — в один голос воскликнули слушатели.

— Да, он обновит и орден, и весь христианский мир.

Трость уперлась в Аккру, словно указуя место высадки нового латинского воинства.

— Не проще ли организовать второе пришествие? — хмыкнул брат Кьеза.

— Я знал, что вы будете сомневаться.

Брат Аммиан тронул руками бородку.

— Мы слушаем.

Брат Гийом похлопал себя тростью по открытой ладони.

— Начну с конца. Нам надо потерять Иерусалим.

На востоке над еле видимой грядой гор тучи налились лиловой тяжестью. Быть грозе. Оттуда дошло ворчание грома.

Брат Гийом продолжал:

— Ясно, что рано или поздно мы его все равно не удержим. И надо извлечь из этого пользу. Какую?.. Европа очнется от междоусобиц. Бесконечные драки Ричарда со своим отцом Генрихом и с Филиппом-Августом, а Фридриха Барбароссы с ломбардской лигой напрасно транжирят силы Европы. Пусть-ка направят их на восток в Третий крестовый поход. А наши братья в самой Европе укоренятся, не вызывая серьезного противодействия. Кроме того, крестоносцам понадобится много оружия, лошадей, морские суда и прочес. Все стоит денег и денег. Вспыхнут религиозные чувства, народ начнет бить и гнать иудеев, и единственным карманом, открытым для займов, будет наш карман. Ричард публично недавно сказал, что, если бы нашлось кому заложить Лондон, он бы давно это сделал.

Несколько витиеватых молний хлестнули уже по ближайшим холмам, и тьма легла на ближнее цветущее поле, на плодовые деревья и на мятущееся стадо.

Брат Аммиан заметил:

— Это не вызывает сомнений. Но как потерять Иерусалим? И когда сие может быть? Не завтра же…

Брат Гийом кивнул и поднял руку, приглашая слушать дальнейшее:

— Когда эта гроза накроет ливнем вершину башни, мы будем уже внизу, у камина. Но остановить ее мы не в силах. Не можем и ускорить ее приход. Но в нашей власти вмешиваться в течение жизни отдельных людей и народов. И уж коли нам нужна гроза над Палестиной, мы ее вызовем.

— Но откуда? — спросил де Труа. — Разворотливый Саладин, насколько известно, не помышляет напасть на королевство, равно как на триполитанские и эдесские земли. Эмиры Зейналя, Дамаска и Кирджаба — тем более.

— Мы сделаем так, что эмиры и Саладин начнут войну против нас. Сейчас нужно решить главное: поддержите ли вы меня? То есть — не так, а убедил ли я вас? Если — да, остальное решим. Мы в свое время справились с предупреждениями графа де Торрожа и его желанием править орденом самовластно. То же будет и с де Ридфором. Он невзлюбил нас. И вот думая, что взял нас за глотку, он будет следовать по начертанному нами маршруту. Разберемся и с Саладином. Рыцари Храма покроют себя бессмертной славой в боях, на самом деле роя могилу обороне Святого города. И возглавим возвращение сюда. Причем народы и государи признают наше моральное право на это.

Стена ливня близилась со скоростью несущейся во весь опор конной лавы. Заволновался воздух, освежая людей на вершине восьмиугольной башни. Косые струи ударили в камень. И вот уже замок во власти небесных вод. Да что там замок! Потоки хлынули с гор… Будто второй библейский Потоп обрушился на Палестину.

Монахи медленно, как тяжелые мысли, спускались по лестнице в толщу башни.

Глава III. Таинственный визитер

Принцесса Изабелла тяжело переживала поражение.

После торжественного бракосочетания сестры она отбыла в Яффу и всю дорогу молчала.

То, что она так переживает случившееся, неприятно озадачило ее возлюбленного и спутника — Рено Шатильонского. И раньше ему мерещилась некая тень в их с виду безоблачных отношениях. То была тень короны Иерусалимского королевства.

Изабелла была влюблена в Рено, как только может быть влюблена женщина, но она считала себя королевой. А как же Рено? Расстаться с ним — никогда! Выйти за него замуж — тем более! Она не могла отказаться ни от трона, ни от возлюбленного. А его ревность к «стулу», как он в ярости именовал трон, становилась все сильнее.

Рено в глубине души был доволен, что планы Изабеллы рухнули, и надеялся, что пережитое унижение выжжет из ее сердца мысль о возвращении в Иерусалимский дворец. Монстр ордена тамплиеров, вроде бы спавший до этого, вдруг показал свою мощь. И думать нечего было о том, чтобы сместить Гюи и Сибиллу.

Все, кто в ночь после венчания и сверхъестественно пышного пира разошлись по домам, унесли с собой ненависть к тамплиерам. Маскировал эту ненависть страх.

Рено Шатильонский был и до этого осведомлен о всемогуществе ордена, но рассчитывал на удачу, имея для этого основание. По дороге в Яффу он, не удержавшись, сказал, что столь явная и горькая тоска Изабеллы по навсегда ускользнувшей короне несколько унижает их любовь.

— Почему навсегда? — спросила она. — Вы полагаете, что на троне должна сидеть эта безмозглая курица, моя сестра?

Рено вспыхнул.

— Тогда объяснимся!

— Что вы хотели узнать, граф? — Изабелла взглянула «по-королевски».

— Какая роль отведена мне в ваших дальнейших планах. И отведена ли?

— Мужчина роняет достоинство, задавая такие вопросы женщине, с которой он делит ложе.

— Ну, что же, желая меня оскорбить, вы ответили по-существу. Прощайте, принцесса.

И граф ускакал.

Разумеется, ничего не кончилось и не могло кончиться. Они любили друг друга. И немедленно по прибытии в Яффу стали искать встречи, раздумывая лишь над способом примирения. Граф, который, казалось бы, должен был бы уехать из города, только переменил образ жизни. Он отдался охоте в лесах, окружавших город; он бражничал, ему доставляли женщин, но он вседневно думал об Изабелле.

Принцесса тоже занялась своего рода охотой. Двор стал неудержимо таять. Обоняние придворного чувствительнее нюха корабельных крыс. Придворные покидали ее. Но приемы и балы на первом этаже се небольшого дворца сделались более пышными. Сестрица Сибилла выделила Изабелле около сорока тысяч бизантов, узаконив раздел наследства бывшего короля. И когда во дворец пришло известие, что Изабелла согласна принять деньги, там все обрадовались, считая, что черноглазая интриганка смирилась.

Изабелла теперь охотилась за каждым дворянином, который своим присутствием мог хоть в какой-нибудь степени украсить ее ссылку. Она рассчитывала на перемены, но с течением времени затосковала. Зачем мне все это, — спрашивала она себя, — если не будет его?

И ей представились козни обольстительницы — госпожи Жильсон! Изабелла прямо-таки взвилась, вспомнив об этой шлюхе. Ни в ее ли привычных объятиях обидчивый рыцарь обрел утешение? Она немедленно приказала узнать, в городе ли находится интриганка.

Она вышла в сад, сопровождаемая жердеобразным Данже. Впереди катился по-дурацки разодетый колобок Био. В саду ее встретили сюсюкающий де Комменж, пара его собутыльников, считающих это безбородое пугало влиятельным при дворе… И несколько дам, о которых было известно, что они готовы на все. Изабелла остановилась, закрыв рукой глаза, в своем излюбленном месте у пруда с крупными лилиями. Тут резко пахло жасмином.

Все бросились к ней. Ваше высочество! Ваше высочество! Но она так посмотрела, что они замерли. Она уселась на резную скамью, тут наготове стояли негры с опахалами. Био устроился у ее ног, подставив свою шевелюру ее высокородным ручкам. Принцесса запустила туда свои тонкие, цепкие пальцы…