— Даже сильней ливень не даст им много воды, — сказал он. — Если они сегодня пополнят резервуары, это всего на несколько дней оттянет конец.

Этот человек прибыл с полномочиями капитула и имеет право высказываться. Но — заносчив. Притом особенно бесит барона, что этот урод с мозаичным лицом всегда прав. И все это видят.

Полтора месяца осады замка казались еще недавно лишь тратой времени и сил. Замок был истинно неприступен. Старец Горы Синан запас продуктов на много лет на случай осад. Можно было считать удачей тамплиеров, что они подошли вплотную к Алейку, не заплатив за это жизнью военачальника.

Барон де Бриссон уже пожалел, что втянулся в эту историю. Но появился брат Реми, как просил себя называть шевалье де Труа, и обнадежил, сказав, что сумеет перекрыть канал, по которому в замок поступает вода. Для этого нужны двести локтей бедуинских волосяных веревок и два десятка ловких парней.

— Вы сломаете себе шею и погубите людей, — сказал барон, вместе с братом Реми и своими военачальниками осмотрев ущелье с таинственным каналом.

Де Труа сказал, что надо спуститься на дно этого ущелья, и все будет ясно.

— Откуда вы это можете знать, шевалье? — спросил барон.

— Я пришел к этому, изучив ситуацию, — уклончиво ответил монах, чем положил первый камень в башню неприязни бургундца, почуявшего за всем этим тайну ордена, к каковой его, барона, не допускают.

— Что же вы там нашли? — спросил барон, когда де Труа сказал, что работы закончены.

Тот охотно объяснил.

— В теле скалы есть расщелина. Она кажется трещиной, но еще первый строитель замка заметил, что, если речное дно здесь углубить, будет как бы колодец, вы понимаете?

— Нет.

— По расщелине проложили трубу с греческим винтом. Ворот — наверху. В замке ходит по кругу лошадь и непрерывно вращает ворот. Вода из реки поступает в бассейн.

— Теперь ясно, — сказал де Бриссон, хотя ничего не понял.

— Мы разрушили ворот, а починить его, сидя наверху, нельзя. Кто спустится, попадет под стрелу. Я разместил внизу арбалетчиков.

— Посмотрим.

— Закончив дело, я велел отправить Синапу предложение о переговорах.

Глаза барона сверкнули.

— Я имею на то полномочия, барон, — упредил его гнев брат Реми. — И нужно спешить, люди измучены.

— Если вы считаете себя задетым, я принесу извинения.

— Что же вы написали?

— Что великий капитул, в случае полной капитуляции замка Алейк, прекращения сопротивления всяческого — и делом, и умыслом — против людей и интересов Храма, готов воздержаться от разрушения этого замка и прочих замков этой страны, получив, однако же, право на ежегодную дань в двадцать тысяч мараведисов.

Барон ударил перчаткой по наколеннику и хмыкнул.

— Две глупости сразу. Ежели мы можем взять их за горло, как вы утверждаете, отчего оставлять не разрушенным это гнездилище убийц. Другая глупость — дань. Отчего вы решили, что в замке могут быть деньги? Синан, я думаю, не нищий, но всему есть предел. Кучу отрезанных голов они, может быть, и могли бы принести, но не кучу золота.

Брат Реми пожал плечами.

— Они опускают ворота! — крикнул кто-то.

Де Труа мог бы насладиться зрелищем бессильной ярости барона, но не стал. Он не нуждался в подобных развлечениях. Он взобрался в седло с помощью оруженосца Гизо и обратился к барону:

— Опущенные ворота — признание слабости и приглашение для личной встречи. Вы присоединитесь ко мне, барон?

— У меня иное представление об этих процедурах. Отчего бы этому старцу не прибыть к моему шатру? Насколько я слышал, он вовсе не стар.

— Барон, ассасины считают большим унижением впустить кого-либо к себе.

Барон усмехнулся.

— Значит, мне уже доводилось их унижать. Как-то я побывал в этом логове.

— Сегодняшний визит будет отличаться от того, — добавил брат Реми не очень понятную фразу и развернул коня.

— Не собираетесь ли вы туда один? — весело спросил барон.

— У меня, повторяю, есть полномочия на переговоры, но как посланцу капитула мне полагается свита в двенадцать человек. Надеюсь, вы позаботитесь, чтобы честь Храма была обеспечена.

С этими словами шевалье дал коню шпоры, и тот порысил по тропинке, кружным путем выводящей к висячему мосту замка.

Барону пришлось поспешно отрядить дюжину рыцарей для сопровождения посланца графа де Ридфора. Когда лошади брата Реми и его оруженосца уже гулко цокали по кедровым брусьям подвесного моста, богато разодетые рыцари еще спускались по лесистому склону, оставляя клочья белых плащей на иглах злого ливанского можжевельника.

Де Труа дал себя догнать под сводами надвратной башни. Де Бриссон отрядил для помощи брату Реми барона де Каванье, который обыкновенно представительствовал от имени военачальников армии. Он был рожден для роли посла. В отношения де Бриссона и брата Реми он был посвящен, держался нейтрально и слышал разговор о послании Синану. Ничего объяснять ему не пришлось.

Приняли посольство скромно. Свет падал в комнату сквозь отверстие в потолке. Гостям предложили табуреты без спинок, но с подлокотниками. Сеид-Ага, человек без мизинцев, и двое молчаливых ассасинов в длинных белых халатах поклонами поприветствовали прибывших и, извинившись, сказали, что придется подождать. Имам Синан будет скоро. «Он уже в пути».

— Он что, с небес спускается? — пробурчал один из рыцарей — Леопольд фон Грау.

Имам появился из левой сводчатой двери.

«Постарел», — была первая мысль брата Реми. Второй его мыслью было, что он сам изменился больше. Ну что ж, у времени нет друзей, говорят персы.

Де Труа поместился во втором ряду посольства и не снимал капюшона. Пока раздавались приветствия, он раздумывал, как дать Синану понять, что он — Исмаил.

Имаму подали свиток с текстом послания.

— Весьма огорчительно, что мы, исмаилиты и тамплиеры, создавшие схожие духовные объединения, вынуждены решать дела подобным образом. Возможно, тут чей-то умысел злой. Во имя дальнейшей дружбы мы признаем свою часть вины. Мы найдем и накажем злоумышленников и понимаем, что это будет не вся наша плата за восстановление дружбы.

Синан не спеша оглядывал бородачей в железных одеждах. Не все они были посвящены в таинства отношений, и слова мусульманина о едином Боге, родстве орденов и прочем казались дичью. И хотя человек с опущенным веком сносно владел лингва-франка, они решили, что он говорит неправильные слова.

В конце туманной речи Старец Горы заметил, что двадцать тысяч мараведисов ежегодно — сумма совсем несуразная, и, обязавшись ее платить, он введет в заблуждение высокое посольство. Речь его была плавной, связной, но вел он себя, будто душа его обитает в невидимых и недоступных пространствах. Земные дела лишь досадно мешают высшим и чистым занятиям, даже когда идет речь о золоте.

Сеид-Ага и другие ассасины с привычно сосредоточенными физиономиями внимали речам источника святости. Как ни странно, род одури стал нападать на франков и немцев, сидевших против него. Длинное плавное говорение Старца Горы как бы гипнотизировало послов. И, возможно, что-то витало в воздухе, подтверждая слух, что ассасины — специалисты по применению дурманов.

В один из моментов брат Реми осторожно отбросил свой капюшон и, отклонившись, выглянул из-за плеча де Каванье. Имам, оплетавший словами послов, не мог не заметить явление чудища. И, когда брат Реми чуть-чуть улыбнулся, между ними возникла связь — узнавание. Второе веко Синана тоже слегка опустилось, отчего лицо его сделалось угрожающим.

Старец Горы узнал фидаина.

Глава II. Карта Палестины

Тамплиерский замок Агумон примерно в трех лье к северу от Иерусалима, в цветущей долине между Массирой и Вефилем, с виду был прост и малозначителен. Тем не менее там находилась летняя резиденция ордена. На то были свои причины.

Брат Реми прибыл в Агумон перед рассветом. После двух часов сна и омовения в купальне он появился в просторной келье брата Гийома и рассказал о событиях в горах Антиливана. Эта война показалась ему странной. Она напомнила шахматную партию.