Важную роль в изображении «новых людей» играют новые личностные отношения, вынесенные в официальное оглавление романа: «Первая любовь и законный брак», «Замужество и вторая любовь», «Второе замужество». Любовно-семейный треугольник Лопухов – Вера Павловна – Кирсанов разрешался в духе «разумного эгоизма». Лопухов женился на Вере отчасти из-за идейных соображений, для того чтобы вырвать её из пошлой мещанской семьи матери. Это был почти «фиктивный» брак (всё-таки они чувствовали симпатию друг к другу), что в понимании Чернышевского оправдывало «вторую любовь» героини. При всей иронии по отношению к разработке в романе проблемы супружеской измены нужно отметить, что это была острая тема. Ведь по церковным канонам второй брак разрешался лишь в случае смерти одного из супругов. Тяжелейшие нравственно-психологические проблемы, связанные с «узами» брака, имели и жизненное и литературное проявление. Достаточно назвать по существу «историческую» проблему «измены» жены в «Грозе» А.Н. Островского (сегодня такой конфликт разрешился бы обычным разводом) или «Анну Каренину» Л.Н. Толстого. В наше время никакой «общественной» катастрофы не было бы не только в случае с первым мужем, но и со вторым. В жизни существовала та же ситуация. «Скандальная», катастрофическая судьба Тютчева и Денисьевой. Более благополучная (но не без проблем) история Некрасова и Панаевой. Или получавшая «династическую» сложность гражданская семья Александра II и княжны Долгорукой. В этом смысле Чернышевский затронул в романе по-настоящему серьёзную проблему. Отсюда такой действительно «скандальный» – благочестиво гневный или обывательски «хихикающий» – резонанс.
Семейная проблема решалась в духе общей концепции. Лопухов великодушно, почти по-пушкински («Как дай вам Бог любимой быть другим…»), уступает свою «законную» жену товарищу и во избежание юридических и нравственных осложнений имитирует самоубийство. Уйдя «со сцены», он целиком погружается в революционную деятельность. Личный «эгоизм» супруга отступает на второй план перед счастьем «двоих» и общественной борьбой. Эта жертва «личным» ради революции раскрывается в аскетической психологии и реальных людей (стихотворение Некрасова «Памяти Добролюбова»), и литературных героев – Рахметов у Чернышевского, Павел Власов в романе Горького «Мать».
Женившись на Вере Павловне, Лопухов изначально предоставил ей полную свободу. Она влюбляется в его лучшего друга Кирсанова, который «перевоспитывает» проститутку Настю Крюкову. После смерти Насти Вера Павловна и Кирсанов сочетаются «настоящим» браком, у них рождается ребенок. В финале Лопухов под именем Быомонта возвращается из Америки и женится на богатой дворянке Кате Полозовой, которая «порвала» со своим кругом и которую спас от смерти Кирсанов. Обе пары обзаводятся общим хозяйством и живут в гармонии маленькой коммуной.
Межличностные отношения, изображённые Чернышевским, вызвали наибольший резонанс в публике. Набоков в романе «Дар» приводит суждение Герцена о том, что роман заканчивается не просто фаланстером, а «фаланстером в борделе». Набоков отмечает, что «чистейший» Чернышевский, никогда публичных домов не посещавший, в бесхитростном стремлении «особенно красиво обставить общинную любовь, невольно и бессознательно, по простоте воображения, добрался как раз до ходячих идеалов, выработанных традицией развратных домов». В пример Набоков приводит образ «весёлого вечернего бала», основанного на свободе и равенстве отношений, при которых «то одна, то другая чета исчезают и потом возвращаются опять». Этот «вечерний бал» напоминал сцены из рассказа Ги де Мопассана «Дом Телье». Ирония Набокова лишь, действительно, не учитывает «идеализм» материалиста Чернышевского, изображавшего любовные отношения во время своего двухгодичного заключения в одиночной камере.
Главное внимание Чернышевского было сосредоточено на социальных проблемах. Образ «особенного человека» Рахметова был, по существу, первым литературным воплощением характера «профессионального» революционера. Писатель романтизирует его личность, наделяя чертами исключительного героя. Рахметов, сын богатого помещика, отказывается от состояния и становится своеобразным «религиозным» подвижником революции. Он сознательно тренирует волю, изучая «скучные» книги, которые никто не читает, живёт одной жизнью с бурлаками, получая прозвище Никитушка Ломов, соблюдает «боксёрскую» диету, питаясь говядиной, чтобы «напитать» мышечную силу, наконец, спит на войлоке, утыканном гвоздями, – йог, сверхчеловек Образ «особенного человека» получился пленительным, выражая извечную бессознательную тоску по сильной личности: от былинного богатыря и святого-чудотворца до авантюриста и сверхчеловека, изображённого Достоевским в «Бесах» и философски прославленного Ницше.
Яркая сильная личность была привлекательна даже помимо политической деятельности Рахметова, но и сама эта деятельность романтизировалась вместе с ним. Разве не Рахметову подражали затем Нечаев, для которого не существовало не каких нравственных ограничений, или идеалисты-террористы убивавшие Александра II, или расстрелявшие его внука Николая II вместе с семьей, канонизированной как мученики? Или тот, кого роман «перепахал», считавший, что чем больше удастся расстрелять священников, тем лучше для революционного дела? Один из ревностных поклонников характера Рахметова Д. Каракозов, готовя покушение на Александра II, выбрал для этого 4 апреля 1866 г., третью годовщину завершения романа. Думается, что всякая поздняя ирония по поводу произведения и его персонажей по меньшей мере является легкомысленно!
Представление о художественной несостоятельности романа также вызвано лишь формально-эстетическими причинами, несоответствием сложившемуся в это время канону социально-психологического романа. Конечно, было бы соблазнительно допустить, что роман написан плохо специально, в провокационных целях.
Вероятно, оправдываясь, сам писатель говорил о том, что романист он слабый. Однако уже Радищев в свое время в связи с «Путешествием из Петербурга в Москву» пояснял, что его главной целью является не красота, а правда. «Правда» в литературе всегда оказывала на русского человека магическое воздействие.
Ведь и популярные в 1860-е годы писатели-демократы очеркового реализма не стремились к изяществу стиля, поэтика их произведений основывалась на жёстком фактографическом натурализме. У Чернышевского эстетически действовала «господствующая мысль», о чем он говорил в своей публицистике. И эта «мысль» оказалась художеством особого типа, всколыхнувшим общественность и литературу. В ней выразилось коллективное бессознательное настроение значительной части общества, по преимуществу молодежи.
Согласно официальной версии, роман появился в печати по недосмотру цензуры. Якобы сработала «уловка» писателя, представившего политический текст как семейно-любовный. После отдельной публикации произведения цензор, разрешивший её, был уволен. По другой версии, цензор не посмел запретить издание текста, изученного как материалы следствия охранным отделением, ведь тогда Чернышевский ещё не был осуждён, и его творчество рассматривалось на общих для цензуры основаниях. Согласно третьей версии, роман был разрешён к публикации сознательно, чтобы дискредитировать Чернышевского, потому что после романов Тургенева и Гончарова его художественная несостоятельность была очевидной.
Однако роман «Что делать?» сразу же стал культовым произведением. Написанный как «учебник жизни», текст вызвал многочисленные подражания. Достаточно назвать коммуну, организованную писателем В.А. Слепцовым по аналогии с мастерскими Веры Павловны. Массовые подражания вызвал и образ Рахметова. Критик А.М. Скабичевский вспоминал, что «Рахметовых можно было встретить на каждом шагу». Один из вождей революционного движения 1860-х годов, Ишутин говорил, что знает только трех великих людей – Иисуса Христа, апостола Павла и Николая Чернышевского.
Как магическое заклинание, как пророчество звучали слова Чернышевского о будущем: «Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего…». Этому видению трудно что-либо возразить