— Давай привяжись, — сказал лейтенант Ольхину, вытянув веревку для себя.

Парень поднял на него равнодушный взгляд, буркнул сквозь зубы:

— А-а, мне один черт…

— Приказываю привязаться! — рявкнул лейтенант. — Ну!

Ольхин, дернув плечом, начал неторопливо припутывать себя веревкой к стойке скамьи. Уверившись, что он закончит дело, лейтенант привязался сам. Иван Терентьевич помогал привязываться Анастасии Яковлевне, продолжая что-то ворчать об отсталости местной авиации:

— Вот на ТУ-104, например…

Он не договорил. Вибрация самолета стала натужливой дрожью, и стоявшего на корточках Заручьева швырнуло вперед, он ушиб локоть.

— Привыкли, черти, ящики да мешки возить — летчики, называется! — пожаловался он Анастасии Яковлевне и, словно вымещая на веревке обиду, злобными рывками протаскивая ее свободный конец, поспешно привязал себя. — Что они там, с ума посходили? Надо же помнить, что в самолете люди!

О том, что в самолете люди, пилоты помнили.

Помнили все время.

Нельзя было не помнить — машина грузовая, двигатель дорабатывал ресурс, даже забарахлил перед второй посадкой в Счастливом Ключе. Да и погода такая, что с базового аэродрома не выпустили бы. Но своей рацией без ретрансляторов на расстоянии в сотни километров с аэродромом не свяжешься, рации других самолетов помочь не могли: другим самолетам нечего было делать в стороне от их трасс. Кое-как удалось дозвониться до диспетчерской службы по телефону с прииска и получить "добро" на взлет по собственному усмотрению. Диспетчер предупредил, что на пути не миновать встречи с туманом. Командир знал трассу назубок, мог летать на ней с закрытыми глазами, но как, спрашивается, брать в таких условиях на борт людей?

И не взял бы, да управляющий прииском вчера уломал. Дескать, людям позарез надо выбраться из Счастливого Ключа, а дороги нет, да и самолетов других до снега ждать бесполезно, единственная возможность у этих людей улететь с ними.

— Но я же не могу, не имею права, — попытался он объяснить. — Понимаешь, не могу! Это же нарушение!

Тогда управляющий стал вспоминать, сколько приходится делать нарушений, чтобы делать дело, — мол, законы и наставления пишутся не для из ряда вон выходящих случаев. И стал рассказывать байки. Разные, вроде бы даже не относящиеся к авиации. Как, на фронте еще, послал к черту комиссара с его приказом, угадал под трибунал, но получил орден. Как без разрешения хранил пистолет — и смог предупредить убийство, спасти жизнь двум хорошим людям.

— Понимаешь, — убеждал управляющий, — нарушение — это иногда тоже способ быть человеком…

Фраза эта вспомнилась командиру, когда до аэродрома осталось каких-то полчаса лету, а впереди и справа показался предсказанный диспетчером туман, как, и все осенние туманы переходящий наверху в облачность.

Попытаться обойти? Но это могло затянуть рейс на лишний час полетного времени, а пассажиры иногда начинают волноваться и при десятиминутной задержке. Попробовать пройти над туманом? Командир неприязненно посмотрел на компас, на высотомер. Он любил летать, как добрых друзей высматривая привычные наземные ориентиры, представляя, как задирают головы знакомые рыбаки и изыскатели.

Прикинув, как двигается туман, он все-таки попробовал изменить маршрут, отдаляя встречу, но туман снова оказался впереди. Он лежал почти на вершинах деревьев, нырять под него нечего было и думать. Тогда командир, хотя и не очень-то веря в возможность связи на таком расстоянии, поднял самолет еще на пятьсот метров и попытался вызвать диспетчера. В наушниках разноголосо запищала морзянка, влез чей-то разговор фоном, снова перекрытый диском морзянки, — и вдруг неожиданно отозвался аэродром.

Командир коротко доложил обстановку и переключился на прием.

— Борт 34–85, посадка невозможна из-за тумана, следуйте площадке Медвежий Наволок. Случае отсутствия видимости там возвращайтесь к месту вылета, — звякающим голосом приказал диспетчер.

Командир мысленно выругался.

— Если вернемся на Счастливый Ключ, — сказал он второму пилоту, — бензина не останется, придется загорать. Надо искать Медвежий Наволок, я там когда-то садился с геологами.

Они легли на новый курс и пошли вдоль фронта тумана. Командир передал второму пилоту управление и попытался найти на карте Медвежий Наволок, но тот находился за пределами их обычной трассы, в стороне от нее, и нужного листа в планшете не оказалось. Он мог руководствоваться только памятью, просто искать посадочную площадку.

— Будем держаться над самой рекой, чтобы не проморгать притока, — сказал командир второму пилоту. — Потом по притоку километров сто двадцать — и площадка.

Теперь они летели на высоте двухсот пятидесяти метров над тусклой металлической лентой реки, изъеденной по краям ржавчиной камышей, под самой кромкой облачности. Вот, точно нос гигантского черного дредноута, воду внизу распорол поросший пихтачом или ельником мыс — берег притока, в устье почти не уступающего по ширине самой реке. Второй пилот взглядом спросил командира, тот ли это приток, который им нужен. Командир качнул головой. Пилот стал разворачивать самолет на новый курс — вверх по притоку.

— Черт! — выругался командир.

Второй пилот вопросительно поднял брови — он подумал, что плохо выполнил разворот.

— Придется нырять в туман, — объяснил командир, — его жмет к земле.

— А над ним?

Командир взял управление на себя и сказал:

— Над ним нельзя, проскочим площадку.

Рваные клочья тумана понеслись им навстречу, неслышно стегая по стеклам кабины — словно на них накидывали и сдергивали марлю.

А потом марля легла на стекла, как приклеенная, и командир закусил губу: единственный ориентир — река — перестал просматриваться.

Теперь уже командир вопросительно посмотрел на второго пилота:

— Будем возвращаться на Счастливый Ключ?

— Может, попытаемся пробить, не на сто же километров такая манная каша?

Командир подумал:

— Хватит, летим к Счастливому.

Сказать, что самолет снова изменил курс, могли только приборы — и они говорили об этом прыгнувшими через всю шкалу стрелками, беспокойно качающейся цифрой против курсовой ризки компаса.

— Держи так, — сказал командир, передавая управление, и впервые с момента вылета закурил. У него было такое ощущение, точно в полете они находятся много часов, хотя минутная стрелка завершала только второй круг.

Некоторое время они летели вслепую, по приборам, потом — в какой-то волшебный миг — как при внезапном включении проектора цветного кино — вместо белого экрана перед глазами возник неяркий, но все-таки красочный, зримый мир.

Полчаса примерно видимость была вполне удовлетворительной, но в какой-то полусотне километров от цели впереди опять показался туман, сначала клочковатый, похожий на прижавшиеся к земле облака, еще более плотные. Ручка от себя — и начинается плавное скольжение вниз, под туман. Ниже, еще ниже…

— Предел, — сказал командир, не отрывающий от высотомера взгляда, и выровнял самолет, — до земли лёг, собака. Как искать площадку?

Второй пилот промолчал.

Машина шла, наверное, над самыми вершинами невидимых в тумане деревьев, может быть почти задевая вершины. Маневр был опасным, но что оставалось делать — бензин подходил к концу, стрелка показателя горючего неотвратимо приближалась к нулевой отметке. Во что бы то ни стало следовало разглядеть в тумане тот отрезок шоссе у Счастливого Ключа, где — в единственном месте на сотни километров кругом — можно без риска посадить самолет.

Они не сумели его разглядеть.

— Промахнулись, — незнакомым голосом сообщил командир второму пилоту и на какое-то мгновение зажмурился. Теперь, хотя горючее было на исходе, оставалось лечь на обратный курс, выходить из тумана и искать место для посадки в тайге, другого выхода не было.

Минут через двадцать первый пилот сказал:

— Кажется, туман позади. Над рекой, у точки Олений мыс, есть безлесные участки. Если туда дотянем… Предупреди пассажиров — будем садиться. Пусть привяжутся.