Анастасия наивно свела брови и подперла рукой голову, всматриваясь в свое отражение в расширенных зрачках Льва.

— Златовласка моя, не забивай голову глупостями, я тебя прошу. Никто не знает, что будет завтра. Что если не я, а ты разобьешь мне сердце? Вот встретишь нечаянно-негаданно в одни прекрасный день того, кто вскружит тебе голову, и пожертвуешь моими чувствами как мелочью в переходе на строительство храма, оставишь меня в дураках и отомстишь таким образом за Сюзанну и всех тех, в ком я разочаровался в свое время!

Лев дополнил сказанное выразительной мимикой, подчеркивая, что обсуждение этого вопроса бессмысленно.

— Знаешь, а я и не загадываю наперед о нашем с тобой будущем! Бросишь ты меня однажды или нет… Ты, может быть, думаешь, что мне не терпится выскочить замуж, и я готова выйти за первого встречного? Нет! Ни капельки! Я хочу получить высшее образование, хочу работать не кассиром в супермаркете, а ландшафтным дизайнером, к примеру, или агрономом. Я жить хочу в деревне, представляешь! Хочу видеть, как колосится пшеница, как подсолнухи разворачивают свои шляпки к солнцу! Водить автомобиль и ездить в город лишь на работу! А ты бы бросил ради меня город? Открыл бы пиццерию в деревне?! — Анастасия не сдерживала улыбку, наблюдая, как глаза Льва сначала округлились, а затем в них блеснул огонек, и он тоже рассмеялся.

— Деревня — это, конечно, хорошо, — размышлял он вслух, не прекращая улыбаться, — но поскольку ты завтра в деревню не уезжаешь, то у меня еще есть время подумать. Возможно, лет через пять я и открою пиццерию где-нибудь в деревне, куплю там домик, заведу цыплят, посажу вишневый сад, а ты будешь рядом со мной любоваться полями подсолнечника! Кто знает, Златовласка, кто знает!

— Ты такой милый, Лев! И, как ни странно, мне нравится, что ты не уверяешь меня в бесконечной любви, не говоришь о нашем будущем, не обещаешь золотых гор и умереть в один день. Это, по крайней мере, откровенно.

— Да, и сегодня я люблю тебя больше всех на свете, и когда ты рядом, меня нет счастливее!

— Сегодня… и только от нас зависит, когда это сегодня закончится. Салат просто объедение! — она сменила тему, не желая строить никаких прогнозов.

Лев подсел к ней ближе и нежно обнял, пристально глядя в повеселевшие глаза. Он различал в них бирюзовые оттенки, золотистые искорки, зайчиками пляшущие вокруг черных бездонных омутов, вдыхал легкий запах шампуня, которым пахли шелковые пряди янтарных волос, и с облегчением вздохнул, когда понял, что она на него не злится и не обижается. Наконец приступив к еде, Лев откинулся на спинку стула, и тут его внимание привлекла яркая женщина с терьером в розовом наряде. Она медленно прошла мимо, неся за собой шлейф духов, и любвеобильная сущность Льва встрепенулась, зашевелилась, как песчинки в пустыне от ураганного ветра, и он, жадно вдыхая французский аромат, расширял ноздри, провожая взглядом фигуристую женщину лет сорока.

Желтые парки все чаще утопали в утренних туманах. Бледное небо заглядывало в окно, в комнате пахло ароматным чаем, горячая чашка согревала руки, воспоминания о нежных поцелуях — душу, и все живое внутри переворачивалось. Анастасия смотрела вдаль, не обращая внимания на заводские трубы, выпускающие в небо потоки грязного дыма. Ее пленяла полоска горизонта: там, где начиналось небо, далеко от города виднелись прямоугольники потемневших полей. Казалось, там иная жизнь — такая тихая, что тишину нарушает только свежее дыхание осени.

Во дворе мела опавшие листья баба Нина, лаял бездомный пес Бимка, доносился гул автомобилей. Люди, торопясь, шли к автобусной остановке. На влажной от ночного дождя крыше магазинчика собрались белые голуби и сидели, распустив пушистые хвосты. Всего этого Анастасия не замечала, наблюдая то за редкими порывами ветра, склоняющими верхушки оголившихся деревьев, то за беглыми облаками, растворяющимися в общей серости.

Анастасия стала сентиментальной и вялой как при простуде. Она впадала в глубокую задумчивость, грустила и плакала вместе с осенним дождем, по утрам у нее кружилась голова, днем зевалось, а когда с ней был Лев, сердце усиленно билось и наполнялось приятным волнительным чувством. Какие слова он ей говорил!

Они встречались каждый день: Лев провожал с работы до общежития, по выходным приходил, и они вдвоем гуляли по желтым аллеям, а потом грелись у него дома. В их распоряжении была большая квадратная кровать в спальне с затемненными окнами, разложенный диван в просторной светлой комнате с идеально ровными стенами, высоким глянцевым потолком и с десятками маленьких лампочек. Анастасия не переставала стесняться и при свете прикрывала обнаженную грудь то рукой, то натягивала плед. Лев умилялся ее скромностью, но с еще большим наслаждением стремился покрыть поцелуями каждый сантиметр укрываемых прелестей.

Часто перед сном Анастасия закрывала глаза и мысленно переносилась в их райское гнездышко. Там все было иначе — как на съемочной площадке бразильского сериала о жизни богатых ни в чем не нуждающихся людей, и она каким-то дивным образом стала главной героиней этого фильма. С каждым разом она все больше привыкала к теплу полов, белый ковер с крупным ворсом уже не вызывал желания потрогать его руками, огромный телевизор не воспринимался как нечто неестественное, и только окна с красным атласным ламбрекеном и воздушными волнами светящейся органзы всякий раз поражали в самое сердце царским видом. Они напоминали отделку оперного театра — красный бархат и золото.

Анастасия переборола стыд и со временем шла ко Льву без малейших колебаний. Он приходил за ней, и они вдвоем шли любить друг друга. Поглощенная страстью, как судно после кораблекрушения морской пучиной, Анастасия воображала себя невестой, которой вот-вот должны сделать предложение. Она не мечтала о свадьбе, но мысль, что рано или поздно это произойдет, росла в сердце так же стремительно, как под ним развивался плод их головокружительного романа. 

Лев дарил ей книги и любовь. Так он называл свои чувства, черпаемые из глубины сердца, которое сам же называл субмариной с множеством отсеков с металлическими дверями. В этой субмарине жила не только Анастасия — за замками скрывалась и Сюзанна, и другие забытые и не до конца забытые, чьи яркие образы, словно острые камни, однажды оставили на ней царапины.

Несмотря на то, что Лев с самого начала обрек отношения с Анастасией на непродолжительность, он не переставал ей восхищаться, делая это ни чуть не реже, чем в первые дни знакомства. Да, ему уже не требовалось завоевывать ее и доказывать свою исключительность, распуская павлиний хвост, но, глядя на нее, ему казалось, что он никогда раньше не встречал столь прелестного создания и вряд ли когда-нибудь встретит подобную скромницу с красивым лицом и телом и такой же красивой и чистой душой. Он засыпал ее комплиментами, и она расцветала на глазах как дикая орхидея — необыкновенная.

Дни летели, но Анастасия всякий раз вызывала в нем бурю желаний, ему хотелось целовать ее приоткрытые губки, и когда они оставались наедине, то целого мира не существовало. Она была богиней его сердца, его солнцем и луной, его маленьким ангелом, потерявшим крылья. А бабушка Анастасии с укором твердила, что она теряет голову и честь.

Разве с возрастом женщина перестает быть женщиной? Прасковья Марковна не могла не заметить перемен. Она знала, чем они на самом деле занимаются, когда по выходным идут якобы гулять, даже тогда, когда Анастасия еще не произносила вслух столь лестных слов в адрес Льва и не признавалась, что он доставляет ей несравненное удовольствие, от которого закатываются глаза и дрожь пронзает тело. А когда Анастасия осмелилась заговорить об этом, Прасковья Марковна вновь стала предостерегать внучку, задавая наводящие вопросы, типа «А что Лев говорит о свадьбе?». А Лев о свадьбе и не упоминал.

Когда Николай Зольтеман вновь приехал погостить к сыну, Прасковья Марковна воспользовалась удобным случаем и завела с ним разговор об отношениях Анастасии и Льва, не подозревая, что эта затея обернется трагедией для Анастасии.