нее увесистую «бабу», бил и мял сталь, пропуская через

ручьи, как бы выжимая из нее живые багряные соки, и

сталь меркла, гасла, твердела, становилась иссиня-чер-

ной.

— Слежу за тобой, Антон, что ты и как!.. — кричал

кузнец вперемежку с ударами. — Вот... Хвалю! Гришоня

тоже вот... бойкий, но, как воробей, прыгает по верхуш¬

кам, по веточкам и щебечет. Глубины не вижу... Хочу,

чтобы ты кузнецом стал. Приглядывайся...

По окончании смены Антон против обыкновения не

задержался в цехе, а, сбросив спецовку и наскоро иску¬

павшись, убежал.

И вот он сидит в классе, за партой, где вырезано но¬

жом и закрашено чернилами имя «Лиля». Рядом с ним —

фрезеровщица Марина Барохта, стройная, высокая де¬

вушка с вызывающе смелым лицом: густые, сросшиеся на

переносице черные брови, продолговатые глаза с жарким,

непотухающим блеском, пышная, сбитая в одну сторону

черная грива волос, улыбка ослепляющая, а временами

злая; во всем ее облике что-то вдохновенное, неукроти¬

мое и ожесточенное. Но неуловимо, где-то в глазах, в

складке рта, таится горечь и печаль.

— Нагревальщик? — спросила она, познакомившись с

Антоном. — С Полутениным куете? Знаю. Получше бы

работать не мешало. Поковки шлете — дерешь, дерешь

их, ворох стружек навалишь, пока до сути доберешь¬

ся... — Снисходительно окинув его взглядом, едва примет¬

но улыбнулась. ¦—• Учиться отважились? Многие из ваших

разбегались, да мало кто прыгнуть смог — страшились

высоты, сворачивали.

— А я не сверну, — сказал Антон, как бы дразня ее.

Она с сомнением хмыкнула и отвернулась.

Прошел первый урок, второй, третий, начался четвер¬

тый... Заложив книгу пальцем, Дмитрий Степанович то

прохаживался возле доски с картой, то останавливался у

стола, и в классе монотонно звучал его сочный басок...

Постепенно веки Антона стали набухать, наливаться

свинцом — настолько отяжелели, что тянули всю голову

книзу; фигура учителя, расплываясь, неясно отдалялась

и уменьшалась, и откуда-то издалека просачивался сквозь

клейкий туман дремоты его рокочущий голос:

— Восточные славяне занимались земледелием... Лю¬

ди выжигали леса, корчевали корни деревьев, взрыхляли

почву... Гончарное производство, охота... — слышалось

Антону; он высоко поднимал брови, чтобы поддержать

веки, но они опять мучительно-сладко слипались.

Изредка Дмитрий Степанович умолкал и поверх ро¬

говых очков скользил взглядом по рядам учеников, по

их лицам, вдумчивым и утомленным, полным спокойного

осмысленного внимания, замечал на партах усталые от

работы руки с карандашом в загрубелых пальцах; мно¬

гие из этих взрослых работящих людей — отцы семейств;

жертвуя временем, покоем, отдыхом, они изо дня в день

приходят сюда, терпеливо проводят в классе вечера, для

того чтобы немножко больше знать. И Дмитрию Степа¬

новичу страстно хочется отдать им все свои знания, обо¬

гатить их душу, насытить ум.

Но вон там сзади чья-то голова упала над партой и

не поднимается, другая голова скользнула по руке вниз,

вскинулась и оперлась подбородком на ладонь, чьи-то

глаза медленно-медленно закрываются, и пальцы роняют

карандаш.

«Засыпают, устали, еще не втянулись», — думает он с

отеческой нежностью, и в сердце предательски закрады¬

вается сентиментальная старческая жалость к ним.

Дмитрий Степанович, скрывая под висячими усами

улыбку, откладывает книгу и неожиданно громко и гроз¬

но командует:

— Встать:

Антон вздрогнул, вскинулся бессмысленно, вытара¬

щив глаза. Послышался шорох, стук, возня поднимаю¬

щихся людей. Ученики непонимающе глядели на учителя.

— Повторяйте за мной, — приказал он и выбросил

руки вперед. — Раз!

Класс с удивлением повторил его движение. Дмитрий

Степанович, быстро согнув руки в локтях, прижал кула¬

ки к груди:

— Два!

Раздались глухие удары десятков кулаков в грудь.

Учитель выбросил руки вверх:

¦ . — Три!

Взлетели ввысь широкие, увесистые ладони и снова

гулко стукнулись в широкие груди.

— Четыре!

— Еще раз повторим, — скомандовал учитель. — Раз,

два, три, четыре! Быстрей! Раз, два, три, четыре! Еще

быстрей! Раз, два, три, четыре!

С шумом мелькали взмахи, в единые вздохи слива¬

лось учащенное дыхание, глаза искрились смехом. Ка¬

кая-то девушка в заднем ряду не выдержала, срываясь,

тоненько взвизгнула, за ней несмело прыснули двое-трое,

их громко поддержала одна половина класса, потом со

всей силой зарокотали мужские басы. Смех гремел буйно

и раскатисто; скромно посмеивался в усы и Дмитрий

Степанович, поглаживая дымчатый ежик волос,

— Теперь хотите спать? — спросил он устрашающим

тоном.

— Теперь не до сна, Дмитрий Степанович, — отклик¬

нулось несколько голосов.—Теперь на беговую дорожку

впору.

— То-то! Вы у меня живо отучитесь спать на уро¬

ках, ворчливо грозил он, беря книгу. — Я вам покажу

сон!.. Карнилин, идите к карте, будете ответ держать.

П чем я говорил? Чем занимались восточные славяне?

Я только что объяснял...

Антон взглянул на карту, всю изрезанную извилисты¬

ми линиями, странную, не похожую на современную —

она ничего ему не говорила. Смущенно потоптавшись,

взял указку, покосился на Марину Барохту — девушка

наблюдала за ним пытливо, как бы поддразнивающе,—

сознаваться, что проспал, не хотелось.

— Чем занимались? — повторил он вопрос, напрягая

ум. — Простые люди, славяне или какие другие народно¬

сти всегда, во все времена работали, трудились, Дмитрий

Степанович... А что они могли делать?.. Я думаю, землю

обрабатывать, леса корчевали, хлеб сеяли, рыбу ловили,

если у воды жили, охотились, наверное... Какие ремесла

были?.. — Антон остановился, подумал, гладя указку,

вспомнил слова Фомы Прохоровича и разъяснил убежден¬

но: — Конечно, тогда и в помине не было электриков,

фрезеровщиков, радиотехников, конвейеров, заводов-авто¬

матов. А вот кузнецы были. Были, Дмитрий Степано¬

вич, стояли у горна, у наковальни, стучали молотками,

ковали: для землепашца — лемех, для воина — меч.

И еще раньше были кузнецы... Наша профессия идет,

можно сказать, из седины веков... И до сих пор не уте¬

ряла она своей важности, значимости.

Дмитрий Степанович, улыбаясь, негромко крякнул,

тронул усы и позволил Антону сесть, а Марина Барохта,

встречая Антона, удивленно отметила:

— Вывернулся-таки!..

Глава вторая

I

Безводов любил ранний час выхода на работу. Над

ааводом, в бесцветном, будто вылинявшем за лето, небе

с неяркими лучами восхода, распростертым крылом ворона

висит дым. Утренний зеленоватый воздух насыщен прон¬

зительной свежестью первых заморозков. Протяжные гуд¬

ки особено певучи в этой утренней чистоте. И как бы по¬

винуясь родному, волнующему зову, текут по тротуарам,

по мостовым и бульварам людские потоки. Солнечные

лучи золотят юношеские лица, озорные глаза, в которых

искрится смех при воспоминании о минувшем вечере и

неожиданных лукавых сновидениях. Пожилые рабочие

идут размеренно и споро, полные сосредоточенной суро¬

вости.

В этом шествии людей к месту своего труда было что-

то торжественно-праздничное и могучее, и Володя Без-

водов, шагая, оглядывался и думал: «Кто-то из них со¬

вершит сегодня открытие, пусть самое незначительное, но

крайне необходимое для его станка, для молота, кто-то

вырвется вперед, выполнив две, пять, восемь дневных

норм... А сколько ценностей будет создано за этот день!»