сощурены: он решал какую-то сложную задачу.

Несколько раз пытался ои вызвать Саляхитдинова на

откровенную беседу, но всегда терпел неудачи. Кузнец

влетал в комнату заранее накаленный, ощетинившийся,

нелюдимо вставал у двери и, уставившись на него диким

взглядом, отрывисто спрашивал:

Ц — Зачем звал, секретарь?

— Садись, Камиль', — предлагал Алексей Кузьмич

¦ . дружески.

— Не хочу садись, —• отвергал Саляхитдинов и, багро-

'вея, выпаливал без передышки: — Хочешь в душу мою

глядеть? Гляди! Вот она! Не хочу работать, уйду из це¬

ха! Металл другим дают, много «кроватей» металла да¬

ют— куй, а мне не дают — я стой! Наладчики, мастера,

слесари к другим идут, ко мне не идут — Саляхитдинрв

плохой. У других нагревальщики — держись! У меня Са-

^ рафанов — шайтан, лентяй. Как тут норму гнать! Живу

;'$/ в общежитии — знаешь, сколько людей? Шестьдесят че-

| • ловек людей, а комната одна! Хорошо это? Невеста есть,

жениться надо, детей надо, куда приведу жену? Думай,

^ секретарь! Можешь помочь Саляхитдинову? Можешь

дать комнату?

— Нет, сейчас не можем, — отвечал Алексей Кузьмич.

Кузнец возвышал голос:

— А зачем звал, если не можешь? Слова слушать,

Ш обещания слушать — не хочу, не буду! — И выскакивал,

Щ исступленный.

— Замечай, Володя, — заговорил Алексей Кузьмич и

отнял руку от телефона, — когда человек не любит свою

профессию, то работа у него, как правило, не клеится, и

цех и завод ему не нравятся. А не любит он ее потому,

что она не дает ему радости, ну и заработка, конечно,

то есть материального достатка. Надо помочь ему полю-

бить профессию, чтобы работа стала его потребностью,

без которой он не смог бы жить, как без хлеба, без воз-

духа.

— Но как это сделать?

— Погоди, сейчас придет      Василий Тимофеевич, посо-

ветуемся.

Старший мастер вкатился в комнату, грузно рухнул

на стул и блаженно заулыбался, шумно отдуваясь.

— Бывало, я любую лестницу одним приступом брал,

как орел взлетал, а теперь отяжелел. — Он снял с голо¬

вы кепку и стал обмахивать ею горячее лицо.

— Надо спортом заниматься, дядя Вася, — улыбнув¬

шись, сказал Володя.

— Хорошо бы, да, гляди, парень, опоздал — уста¬

рел. — Всем корпусом повернулся к Фирсонову. — Зачем

звал, Алексей Кузьмич?

— О бригаде Саляхитдинова хочу потолковать.

Старший мастер поморщился:

— Хватит уж пестовать ее — распустить пришла пора,

да и только...

— Распустить легче всего, Василий Тимофеевич. Это

всегда успеется.

— А что делать? Я, гляди, парень, к ним по всяко¬

му— и лаской, и сказкой, и таской, и ругал, и угрожал,

только наизнанку не выворачивался. Станешь говорить, а

татарин этот как распалится, замечется, — не рад будешь,

что связался...

— Надо помочь им в этом месяце выполнить норму

и хорошо заработать, — сказал Фирсонов и засмеялся,

когда Самылкин протестующе вскочил.

— Это невозможно!

— Ты ведь не пробовал.

— И не стал бы пробовать! Но если ты просишь —

могу, — нехотя согласился Василий Тимофеевич. — Но,

гляди, ребята, предупреждаю: все это не в коня корм.

Самылкин ушел, и Фирсонов сказал Володе:

— А Сарафанова надо бы поселить в общежитие, по¬

ближе к хорошим, крепким ребятам, — скажем, к твоему

Кариилину...

Когда Саляхитдинов пришел в цех, то заметил возле

своего молота необычное оживление. Вобрав голову в

могучие плечи борца, косолапо переступая с ноги на ногу,

он подозрительно озирался. Слесарь-наладчик выверял,

регулировал штампы после утренней смены, крановщик

подвез и свалил возле печи металл; у окна Безводов убе¬

ждал в чем-то склонившегося к нему нагревальщика

Илью Сарафанова, и Саляхитдинов улавливал обрывки

его фраз:

— Фирсонов сказал... выпустим «молнию»... пересе¬

лим в общежитие... Дай мне слово... разве сил не хватит..,

Саляхитдинов видел, как Илья, согнув длинную руку,

с мрачным видом предлагал пощупать мускулы и басил:

— Ты меня знаешь.

Старший мастер Самылкин, который раньше обходил

Саляхитдинова стороной, теперь торжественно подступил

к нему вплотную и, напирая на него животом, загадочно

ухмыльнулся всем своим мягким и добрым лицом.

— Как живешь, Камиль? Здоров ли? Гляди, парень,

старайся... — И покатился дальше, а Саляхитдинов оза¬

даченно нахмурился, потом усмехнулся:

— Что стараться, почему стараться? — приложил па¬

лец к виску, покрутил им: —Старик шарик потерял.

Перед самым началом работы появился Фирсонов,

празднично-веселый, приветливый, и, отведя Саляхитди¬

нова в сторону, сообщил доверительно, как по строжай¬

шему секрету, рассчитывая на его детскую непосредствен¬

ность:

— Многие говорят, что работаешь ты с прохладцей,

потому что выдохся, силенок нет, а я не верю, вот убей

меня — не верю! — Он хлопнул кузнеца по железному

плечу. — Я сказал, что в кузнице нет человека сильней и

ловчей Саляхитдинова.

Фирсонов ушел, а Саляхитдинов долго стоял на месте,

озадаченно соображая:

«Зачем приходил, зачем смущал?.. Ай, хитрый человек

секретарь!.. Значит, он верит Камилю. Значит, Камиль

должен ответить, что он умеет, может ковать».

Надев рукавицы, пуская молот, он крикнул нагреваль¬

щику незнакомым для него, срывающимся голосом:

— Подавай, Илья!

В конце дня, когда старший мастер известил Саляхит¬

динова о выполнении сменной нормы, когда Камиль уви¬

дел у входа в табельную свеженаписанный плакат-«мол-

нию», извещавший о скромном, но для бригады Саляхит¬

динова неожиданном достижении, то он внезапно в ди¬

ком восторге облапил Сарафанова, поднял и внес его в

душевую.

3

Гришоня Курёнков весь вечер просидел дома в оди¬

ночестве; хотел заняться починкой обуви, просмотрел бо¬

тинки свои и Антоновы; они, как назло, оказались креп¬

кими; тогда он лег на кровать и, закинув ноги на

железную спинку, попробовал читать — книжка попалась

не смешная; отбросив ее, он встал, поглядел в окно; на

дворе было сыро, ветрено, тускло, в водянистой мгле по¬

тонули фонари без лучей и блеска, жалобно гнулись на

ветру липы, под ними маслянисто отсвечивали лужи; вот

торопливо прошел человек с поднятым воротником — ру¬

ки в карманах; Гришоня представил себя на его месте, и

по спине поползли холодные мурашки, отвернулся, рас¬

ставил шахматные фигуры на доске и застыл над ними

в позе великого мыслителя, важно пошевеливая пшенич¬

ными бровями.

Антон возвратился из школы поздно. Гришоня предло¬

жил ему, кивая на шахматы:

— Сразимся, студент?

Антон бросил учебники и тетради на тумбочку, раз¬

делся и утомленно сел на койку, как всегда в такие ми¬

нуты смирный, ласковый, на предложение Гришони отри¬

цательно покачал головой.

— Устал? — участливо спросил тот и, смешав фигу¬

ры, подсел к нему, заглянул в глаза.

— Немножко, — отозвался Антон.

— Бросал бы ты эту канитель, — быстро заговорил

Гришоня, чувствуя, что скучал он весь вечер именно из-

за учебы Антона, из-за его школы. — Ты что, плохо зара¬

батываешь, да? Дай бог каждому! Ты и так сильный —

зачем тебе тетрадки, учебники. Только время зря тра¬

тишь! Погляди: на кого ты стал похож. Одни глаза оста¬

лись. Ничего не дадут тебе твои уроки, уж я знаю!

— Знания каждому нужны, Гришоня: и сильному и

слабому, — тихо и серьезно молвил Антон. — А сильному

вдвойне нужны. Его сила должна опираться на науку,

иначе он, сильный, да неразумный, в один ряд с дурака¬