Нет уж! Я принципиально занималась только обеспечением своих жизненных потребностей. Я вообще была принципиальная. Что весьма не лишне в такой компании. Только для себя. Только нужное. У меня был свой фирменный стиль – я портила вещи. То есть я просто отрывала на хрен звенелку от шмотки, стараясь сделать рваную дырочку поменьше. И потом зашивала ее аккуратно. Иногда не зашивала. А что? Я ж себе, не на продажу. Алекс делился сигаретами, иногда деньгами, когда был расположен. За деньги можно было что-нибудь купить. Но, похоже, я уже не нуждалась в этом.

Ничего лишнего в доме не было. Ни вазочек, ни салфеточек. Полотенце один раз принес Алекс из тюрьмы, куда его все-таки забирали иногда глупые полицейские. Пепельницы приходили из баров. Подушка была. Дания – страна перепроизводства. Там полно социальных распродаж, бесплатных раздач, рождественских подарков и предпасхальных уборок жилищ с выставлением на улицу – для бедных – целых галерей хлама. Но ничего особо было не нужно. Ездила я только на общественном транспорте, только по поддельным билетам. Иногда я позволяла себе обносить издательство Tashen. Это моя слабость – иллюстрированные книги по искусству.

Когда еду украсть не получалось, ее можно было взять на «помойке». Сзади за каждым магазином во дворе стоит контейнер, куда выносят просроченные продукты. Печенье, у которого завтра утром истечет срок годности, уже лежит тут с вечера. Хотя до этого точно так же полгода лежало на полке магазина. Иногда там были коробки со свежей клубникой. Иногда – с хлебом. Бяку мы, конечно, не брали. Да и не было ее там. Кстати, сейчас в Европе есть довольно радикальное течение – приверженцы рационального потребления – фриганизм. Они используют свалки и мусорные контейнеры как источники материальных благ. Европейцы ежегодно отправляют на свалку почти 90 миллионов тонн продуктов питания. И такой образ жизни – одна из форм антиглобализма. А мы даже не знали, что это так модно. Просто нам казалось это разумным! А еще мы ходили в кришнаитский храм на раздачу прасада. И вскоре многие из нас перешли на сознательное вегетарианство.

Изредка мой размеренный ритм жизни нарушали полицейские, которые приходили за Алексом. Прихватив его за жопу на улице с чеком медленного, они везли его домой – проверить, нет ли под дивном еще килограмма? И попадали на нашу блатхату. Найти ничего не удавалось. Даже награбленных сокровищ. Они ходили в растерянности по пустой квартире, вдыхая стойкий запах ганджи. Разглядывали инсталляцию из цепей, решеток и трех неработающих телевизоров с помойки. Пробивали номера этих телевизоров в надежде, что они числятся в угоне. Залезали во все ведра с йогуртом в холодильнике, шуршали чешуей моих бумажек с английскими словами на стенах… Однажды они догадались спуститься в подвал, на минус первый этаж, где в клетях жильцы хранили лыжи, старые велосипедные рамы и прочие нужные вещи. Здесь пребывал чемодан с вещами разных размеров, музыкальный центр и несколько пар ботинок «eссо» сорок пятого размера. У их подозреваемого был сорок второй. Полицейские радовались как дети. Мне показалось нелепо посвящать их в тонкости нашей семейной жизни. Просто Саша, Паша и Коленька готовились к зиме. Молодые и модные беженцы категорически не хотели ходить в дешевых кроссовках, как сербы. Ecco, кстати, тоже не предел мечтаний. Даже не New ballance и не Nike. Просто в этом магазине на витринах часто стояли обувные пары. Поэтому «eссо» был спасением. Но разве объяснишь это полицейским? А чемодан вещей, которые не попали в размер? Разве нам приходится особо выбирать? И музыкальный центр, который украл Игорь. Игорю он был нужен как воздух. Но поставить его в лагере, в общей комнате он не мог: «Сломают, уроды». Я ответила, что эти вещи я купила своим родным, в Россию. И ботинки собираюсь отравить на родину, в подарок своему папе. У папы типа сорок пятый. Полицейские обиделись. Ботинки «еccо» в Дании своеобразный фетиш. Их носят работники почты, железных дорог, полиции и прочие госслужащие из крупных и приличных контор. Уважаемые и солидные люди. А тут – папе в Россию! Пять пар! И тогда я узнала новое слово. Но не мат. В школе на уроках английского нас учат слову «кинг». Какой, на хер, «кинг»! В России всегда был «саа». Так датские полисмены произнесли слово «царь». Я поняла только с третьего раза. «Твой папа что, царь?» Спросили они обиженно, глядя на свои казенные «екко». «Нет, он русский полицейский», – парировала я. Обыск на этом закончился. У нас не нашли ни грамма наркоты, ни денежных заначек, ни ценных вещей, ни контрабандной водки. Все давно было израсходовано. Жили-то небогато.

Глава 19

Права женщин в свободной стране. Материальная зависимость и личная жизнь. Уборка квартиры и ломки. Коллекция грязных носков. Попытка стать лесбиянкой и мнимое многомужество. Чужие кровати. Статус.

Временный вид на жительство я должна была продлять каждый год в связи со своим замужеством. И, как это ни парадоксально для такой свободной европейской страны, наши отношения были под контролем. Они должны были соответствовать неким нормам. Стандартным представлениям о браке. Не быть «свободными отношениями», или «у нас трудный период», или «мы вот такая нетрадиционная семья». Не волнует! Я обязана была все это время проживать с мужем. Именно жить с ним. Никуда не уезжая во время ссор. Не выгоняя его, уторченного, из дома – вон! А также не приводить домой любовников и любовниц. В первую очередь, нужно было иметь в доме личные вещи, чтобы можно было диагностировать наш крепкий брак по тапочкам и зубной щетке. А еще спрашивали соседей – видели ли их вдвоем, не приходят ли к ним иные особи противоположного пола и т. д. Мы все время ждали каких-то тайных агентов и комиссии, которые, не предупреждая никого, звонили в дверь, заглядывали, искали тапочки… Один раз действительно приходили. Спрашивали – «где ваша зубная щетка, а где – вашей жены». Алекс, чистюля, всегда носил свою щетку с собой. Мало ли где ночь застанет. После этого пришлось заводить вторую – декоративную.

Жили мы очень минималистично, мягко говоря. Сначала меня это радовало. Потому что в Москве обрастаешь всеми этими слониками на телевизоре. А тут – прям ничего лишнего. В общем, вещдоков им показалось мало, и они заподозрили обман. Даже начали мне уже выговаривать что-то, но я страшно оскорбилась. И многосложно высказалась на ломаном английском: «Ду ю вонна брейк ауа релейшншип, мазафака?» У нас в России в чужую личную жизнь лезть не принято! Не важно, какие у тебя отношения с мужем или с женой, всегда бывают какие-то трудности! И что ж теперь, ты как мудак обязан показывать, что все ок? Тапочки чтобы стояли у двери? Вот вам и свободная страна! И права женщин, и либерализм! То есть, когда ты выходишь замуж за «гражданина», ты автоматически попадаешь в зависимое положение. Потому что он может твои тапочки спустить в сердцах в мусоропровод, и ты не получишь свой вид на жительство. И власти, конечно, на его стороне. Полнейшее лицемерие.

Соответственно, я все время должна была находиться при Алексе. О своих отъездах, даже к маме в Москву, мне надо было сообщать в коммуну обязательно: меня не будет такое-то время, потому что я еду навещать родственников. И это время за совместное проживание не засчитывается! Таким образом, план «В» провалился в самом зародыше. Пересидеть где-нибудь вдалеке от семейного гнездышка не получалось. Социальное пособие полностью поступало на счет Алекса, а он, от щедрот своих, отламывал мне мои три копейки. И торжественно вручал в начале месяца. С обязательным французским поцелуем. Вообще-то я считаю, что материальная зависимость от мужчины весьма эротична. Меня это всегда заводит. Но это был особый случай а-сексуальной зависимости. Секс с героиновым наркоманом был для меня непереходимой чертой. Поэтому мы были друзьями. Если это можно назвать дружбой. Несмотря на то, что договорились о фиктивном браке, в наших отношениях постоянно возникали все новые нечеловеческие факторы: его наркоманские истерики и ревность или мои подлые шуточки типа спрятанных ключей и рассказов о личной жизни. Настоящие любовные страсти.