Последовательность, бесстрашие и жесткий упор (тут Бегин жестко продолжал линию покойного Лидера) на «демократические либеральные национальные ценности» привлекали многих. На сторону «ревизионистов» начала склоняться даже немалая часть левых, опоры Еврейского Агентства. Наследник Жаботинского становился центром политического притяжения, еще чуть-чуть, и в рамках общины могли пойти разговоры о хотя бы частичном, но все же перераспределении властных полномочий, и это очень беспокоило руководство ишува, никого, кроме себя, у власти в будущем государстве не видевшее, и никаким иным, кроме социалистического, это государство не представлявшее. Несколько раз с главой «Иргуна» пытались поговорить, что называется, «полюдски», предлагая оставить в покое англичан и заключить союз, а взамен обещая разные вкусности, — но тщетно: в отличие от профессиональных политиков, Бегин был абсолютно неподкупен. Отвечая же на упреки типа «как можно бить в спину англичанам, сражающимся с Гитлером?», он пояснял, что в рядах союзников воюет достаточно «иргуновцев», а кроме того, союзники так и так победят, главная же задача евреев — по возможности, не убивая, доказать, что они реальная сила, шутить с которой не стоит.
Безусловно, «Иргун», как ни крути, был мощнее, авторитетнее, популярнее ЛЕХИ, с которыми поддерживал контакты, иногда даже совместно действуя, а в смысле активности никак им не уступал. Его операции следовали одна за другой, его удары наносили серьезный ущерб, а его ряды, несмотря на аресты, суды, тяжелейшие приговоры и пытки (раньше англичане в отношении евреев их не практиковали), не редели, а совсем наоборот. И тем не менее, самую громкую акцию этого периода учинили все-таки парни Шамира. 6 ноября 1944 года в Каире двумя молоденькими боевиками, Эли Хакимом и Эли Бейт-Цури, был застрелен Уолтер Гиннес, лорд Мойн, министр по делам Ближнего Востока, а до того министр колоний. При этом убийцы, имея полную возможность бежать с боем, предпочли попасть в плен, но не стрелять в полицейских, которые «ни в чем не виноваты», получили вполне заслуженный смертный приговор и пошли на эшафот, своим поведением на суде заслужив удивленный восторг даже египетской прессы. В принципе, убийство было предсказуемо: лорд Мойн по праву слыл одним из самых последовательных противников сионизма и всячески (а возможностей у него было много) противился реализации Декларации Бальфура, будучи твердо убежден в том, что, как пояснял он в Палате Лордов, «эти евреи — не потомки древних евреев и не имеют прав на Святую землю, принадлежащую только арабам». Вместе с тем, признавая, что евреям «национальный дом» все-таки нужен, а в Европе им делать нечего, он предлагал обустроить этот самый дом где-нибудь в Африке, хотя бы даже и на Мадагаскаре.
Арабы его, естественно, обожали, а лидеры ишува, тоже естественно, объявили «безжалостным врагом независимости евреев». И тем не менее, акция была чересчур уж броская. Одно дело — рядовой томми, тем более, даже не убитый (и люди Шамира, и люди Бегина, когда речь шла о «простых парнях», старались стрелять по ногам), и совсем иное — обнуление одного из столпов британского истеблишмента. Еврейский Комитет был в полном шоке, и не только он. Вейцман заявил, что «известие об этом преступлении потрясло меня больше, что весть о гибели сына» (пилота британских ВВС), — но это понятно, его и в своем кругу считали английской марионеткой. Бен-Гурион призвал все еврейское население Палестины «с корнем вырвать из своей среды членов этой разрушительной банды, не давать им убежища, не поддаваться на их угрозы и оказывать властям помощь для уничтожения этой банды». Но и это ясно: до исхода войны он твердо ориентировался на англичан, считая, что только они смогут «сделать» государство. Однако случившееся поразило даже Бегина — «Иргун» официально осудил «каирскую трагедию, которой не должно было быть». Но было уже поздно: своими действиями ЛЕХИ дали Еврейскому Комитету повод нанести удар по слишком усилившимся «ревизионистам», среди которых главной целью был отнюдь не Шамир. От имени ишува на «отщепенцев» была объявлена тотальная охота — знаменитая операция «Сезон».
«Только политические соображения, — писал впоследствии один из самых восторженных историков социал-сионизма, — заставили лидеров Агентства выступить против террористов: эти диссиденты могли нанести тяжелый, а возможно, и непоправимый ущерб сионистской политике. Террористы отказывались подчиняться внутренней дисциплине и пытались навязывать свои правила выборному руководству ишува; в таких условиях сионисты не могли проводить эффективную внешнюю политику». Однако в реале выглядело все куда гаже: мало того, что англичанами передали всю информации на членов «Иргун» (ЛЕХИ, которые, собственно, и были виноваты, шли под раздачу по остаточному принципу) — начались еще и «изъятия». По всей Палестине ребята из ударных отрядов «Хаганы» вырвались в дома, похищали конкурентов и увозили их в отдаленные кибуцы, где допрашивали, избивали, а затем либо передавали англичанами, или, если те считались «особо опасными» (для социалистов), оставляли гнить в наспех оборудованных зинданах. Один из похищенных, Едидия Сигал, был даже убит, а самого «особо опасного» — Якова Твина, шефа разведки «Иргун», вообще полгода держали в яме, зверскими пытками вынуждая сдать Бегина. Жестокость изумляла. Мало кто понимал, что идет, по сути, борьба за власть, в которой сантиментам не место. К тому же молодежь, составлявшая костяк «Хаганы», в основном выросла в кибуцах, под влиянием наставников, для которых все, кроме социалистов, были чем-то худшим, чем для самого радикального ортодокса пресловутые «гои».
В целом по итогам «Сезона» в руках англичан оказалось более 800 активистов «Иргуна», осужденных на ссылку в Эритрею, сотни лишились работы, были выгнаны из институтов. Силы «ревизионистов» были изрядно подорваны, позиции официального руководства ишува, наоборот, укрепились — но моральные издержки оказались непомерно высоки. Тем более что под шумок — что-то скрыть в маленьком обществе, где все всех знали, было нереально — сводились не только политические, но и личные счеты (в операции задействовали только добровольцев, поэтому на маленькие слабости начальство смотрело сквозь пальцы). Изумлялись даже англичане, которым, по идее, происходящее было очень на руку. «К сожалению, — докладывал министру колоний верховный комиссар Палестины, — в списки Еврейского агентства включено много людей, не принимавших участия в террористических акциях, но не согласных с политикой Агентства. Это существенно затрудняет работу полиции по отделению зерен от плевел». Общественность вообще стояла на ушах, открыто протестуя против «похищения детей народа из их домов, семей, лишения их свободы», и даже лидер палестинских пацифистов, известнейший философ Хуго Бергман, левак из леваков, всей душой ненавидевший подпольщиков, заявил, что «Киднеппинг — это могила демократии, смертный приговор всему тому, что нам дорого в ишуве». Больше того, возмущены были и военные. Добровольцам — «сезонникам» не подавали руки, офицеры «Хаганы» начали отказываться участвовать в «подлости», и в марте 1945, когда стало ясно, что силы самообороны вот-вот выйдут из-под контроля, Еврейское Агентство распорядилось наконец свернуть операцию.
Собственно, в те месяцы ишув впервые в истории стоял на грани полноценной гражданской войны, куда ближе к ней, чем годом ранее. Численно и в смысле вооружения «Иргун» был, конечно, много слабее «Хаганы», но кусаться умел. ЛЕХИ, например, себя подстраховали. Сохранилась запись беседы Натана Елин-Мора, одного из их лидеров, с командиром «Хаганы» Эли Голомбом, где крайне прозрачно звучит намек на возможные ответные удары персонально по «первым лицам». Своими жизнями «первые лица» дорожили и рисковать не стали, хотя именно ЛЕХИ и замочили лорда. Впрочем, лорд мало кого волновал, огород городили не ради него. Били «Иргун», и били наотмашь. Ничего не боясь, ибо хорошо знали Бегина. Тот был человеком особого склада — именно в этот момент, зная, что бойцы только ждут отмашки, он обратился к членам «Иргун» с приказом, а к членам ЛЕХИ, которым приказывать не мог, с просьбой не отвечать злом на зло. «Не поднимайте руки, не ведите вооруженной борьбы против этой молодежи, — призывал он. — Они наши братья. Их одурманивают и подстрекают подлецы. Но да не будет братоубийственной войны». В его организации дисциплина была стальная, когда их приходили забирать, вооруженные до зубов «экстремисты» сдавались без сопротивления. Репутация Бегина в ишуве выросла еще больше, но удар по оппонентам социалистов был нанесен неслабый, а это для руководства Еврейского Агентства (насчет англичан и речи нет) было главнее всего.