− Я не уверен, Ваше Святейшество, что человеку стоит использовать диавольские изобретения. Но если будет на то ваша воля, то не смею перечить.

Вождь склонил голову в знак согласия. Прерогативу ограничиваться кивком он тоже заполучил в исключительном порядке. Обычно же такое позволялось лишь епископату и кардиналам, но никак не главам орденов.

− Дело не в моей воле, сын мой…. Кстати, твои ученые мужи разобрались с неразрубаемыми доспехами?

− Работают, Ваше Святейшество, − Вождь мимолетно вспомнил о двух убитых гвардейцах. − Пока еще не изучена физическая суть явления, которое отклоняет быстродвижущиеся металлические предметы. Но доподлинно известно, что удар копья, например, эта броня отразить не в силах. И еще — она не работает без питания от источника силы Электро. Впрочем, как и большинство других диавольских штучек вроде метателей молнии, устройствах эфирной связи и печей невидимого огня.

Глава Престола поджал уголки губ, задумавшись на полминуты. Потом пристально посмотрел на Вождя.

− Сын мой, я, конечно, уверен, что все эти штуки Обсерватория получила не без помощи из Преисподней. Однако я призываю тебя смотреть на вещи незамутненным прописными истинами взором. Поэтому призываю тебя и твоих ученых мужей отделять деяния Антихриста от инструментов.

− Извините, Ваше Святейшество…, − Вождь не понимал, к чему клонит старый священник.

− Безусловно, как эти чудеса попали в руки змеюки Лация − дело Антихриста. Но вот что именно есть эти чудеса? Поскольку они послушны человеку, в том числе и твоим безупречно чистым в помыслах ученым, это означает, что…

Папа улыбнулся и внимательно посмотрел на воина.

− Что сами эти чудеса не имеют отношения к диаволу, − в свою очередь улыбнулся Вождь. − И что мы действительно вправе их использовать по собственному разумению.

Глава римской Христианской церкви еще раз кивнул и откинулся на спинку кресла. Он был уже очень стар, и долгие беседы утомляли. А доклад Вождя был на редкость пространным и длительным. Очень много там было про «диавольские штучки», которыми овладела Обсерватория в последние несколько лет. Было и про тайную переписку с недобитыми арабами, до сих пор слоняющимися где-то за аравийскими пустынями. Было и про «африканскую проблему», суть которой повергла Папу в мелкую дрожь. С этим он потребовал у Вождя разобраться в первую очередь.

Было и много мелкого и крупного предательства, тайные связи с Союзом ростовщиков (и как следствие, весьма внушительные денежные аферы под прикрытием государства). Много чего было. И работы было соответственно очень много, не только Тайному магистрату, но и ордену Воздаяния. Ох, как же много работы.

− Иди, сын мой, − произнес клирик. − И да пребудет с тобой божья Благодать.

Передовой отряд достиг разрушенного города на рассвете. Воины шли молча, без шуток и песен. Каждый из них сосредоточен и вызывающе спокоен. Никто не сомневался в исходе битвы, ведь вел их сам Вождь.

Луэна тоже была спокойна. Спокойна как бывает спокоен город, выкошенный эпидемией холеры. Но без костров, без случайно уцелевших, без стонов умирающих и без ожиревших на празднике смерти крыс, не сознающих, что они тоже обречены.

Столица племени была бесконечно мертва вот уже несколько недель. Тела лежали вповалку там, где застигло их последнее волшебство Повелителя демонов. Тела не разлагались, на них не слетались пернатые стервятники, сторонились тел хищники. Ни один зверь не смел даже приблизиться к царству окончательной и беспросветной смерти. Долине бесконечного покоя.

Когда первый из паладинов Ордена выбрался в лощину между скалами, в которой какие-то местные колдуны очевидно устроили капище, он вздрогнул. Он был воином до мозга костей, бывалым и смелым. Но это — было выше человеческого понимания слова «жестокость».

В лощине кто-то развернул картину кровавой бойни. Такой, что даже видавший всякое ветеран посерел лицом и трижды перекрестился. Конечно, он видел всякое, в том числе и совсем недавно, когда армия Вождя добивала совершеннейших чудовищ в поселениях племени чокве. Когда они закапывали лишенных крови жертв ужасного культа. Когда спешно собранные отряды туземцев, не разобравшись, пытались напасть на хорошо подготовленное войско Ордена… и полегли все, едва гвардия разглядела в руках дикарей застарелое, но вполне узнаваемое оружие легионеров, бесследно исчезнувших здесь почти сорок лет назад.

Но там было зло конкретное, а здесь, в лощине — общее, глобальное, всеобъемлющее.

Тринадцать мощных черных тел валялись по окружности небольшого возвышения. Все со следами жестокой драки, и что примечательно — ни одно из тел не имело двух ран. Все погибли, пропустив первый и последний удар. Трое — с пробитыми глазами (у одного из них по-прежнему торчал из глазницы скверный ножик, годный разве что для чистки овощей на кухне), остальные с перерезанными гортанями или вскрытыми яремными венами. Еще у одного на плечах синели зловещие пятна — парень умер от закупорки артерий огромными гематомами. Как будто ему на плечи рухнул груз в сто талантов весом.

Наконец, посреди рослых воинов, на самой верхушке импровизированного холма, лежала тщедушная фигура то ли вождя, то ли шамана местного племени. На нем не было ни единой царапины, если не считать таковым небольшие рваные ранки по всему телу. Похоже, кто-то вырвал из тела несколько вживленных костяшек, коими дикарь был утыкан как лесной еж иголками.

Колдун был счастлив и умиротворен. В самый последний момент он понял, с чем имеет дело уже не один десяток лет. Он нашел ключик к казалось бы невскрываемой внутренней броне Черных демонов. И он смог продлить свою жизнь в бессмертных душах двух из них. А эта странная бледная девка проиграла. Поддалась на внушение, дала слабину — треснула в своей убежденной правоте уничтожать. Как трескается перегретый глиняный горшок. Минута ее слабости позволила перенести всю ненависть к миру — на этот самый мир. Теперь все узнают, что значит ярость мудрейшего Нламбы, Повелителя демонов.

Копье, древком которого кто-то разметал кучу мелких косточек, лежало рядом с телом вождя. Обугленное, а в середине обильно запачканное чьей-то кровью. Как будто неведомый самоистязатель держал копье кровавой рукой. Кое-где на копье прилипли тонюсенькие металлические волоски чудесного вида и происхождения. Высшая машинерия Рима ткала металлическое полотно из нитей в десятки и сотни раз грубее.

Восемь нечеловечески изуродованных тел лежали на восьми из девяти алтарей, выстроенных в правильное каре. Свободен был лишь один камень — крайний слева в третьем ряду. На остальных покоились безобразные уроды: с выколотыми глазами, отпиленными конечностями, тянущимися шлейфами внутренностей из рассеченных животов. Кое-где внутри этих несчастных поблескивали механические части невероятно тонкой работы. Пара из этих… жертв была внешне почти цела, если не считать обилия швов на теле и механических конечностей. У одного прямо из руки, пропоров плоть, торчал внушительного вида изогнутый клинок — по форме как у арабов-мечников.

Передовой отряд паладинов Ордена в полной субординации рассредоточился по лощине. Вся она была пропитана буквально ощутимым запахом смерти, которая то ли спустилась с неба, то ли наоборот поднялась из-под земли. Это была абсолютная смерть, не пощадившая никого. Даже гигантского роста воин, напоминающий жителя Галлии и тоже изуродованный механическими включениями, лежал недалеко от девяти камней с видом напрочь опустошенного куска мяса.

Если бы гигант смог рассказать о последних минутах своей противоестественной жизни, он бы поведал, что умер не из-за того, что кто-то разорвал ему горло. И даже не из-за того, что этот же враг повредил нервные пути. Нет, скончался этот ужасный воин куда позже. Меха легких усиленно качали воздух, снабжая кислородом живую часть организма. Целых два насоса качали заменяющую кровь темную пыль, все без исключения органы, и машинные, и живые продолжали бороться за жизнь — искусственную, противоестественную, но жизнь.