каждый генеральский погон на хвост своего скакуна. Были здесь и начальники без войска, как черноморский

Тихомиров, утверждавший, что за ним идет тридцать тысяч и что только сидят они пока дома, так как о мелкие

дела не хотят руки пачкать.

Находились в революционной армии Северного Кавказа и такие начальники из офицеров, как Воронин —

казак, например, что одним глазом своим косил на совет, а другим на штаб добровольческой армии корниловцев

и алексеевцев.

И каждый начальник — царь и бог, и каждый воин отряда — свободный гражданин.

Тщетно старались присланные из центра товарищи спаять воедино всю эту вооруженную силу, тщетно

бились, помогая им, Нефедов, Васяткин и Гончаренко. Объединение в централизованную армию не клеилось.

В штабе главнокомандующего Ратамонова заседали перед выступлением. Были тут члены краевого

ревкома и все начальники отрядов. Говорил блондин, присланный из центра — товарищ Полноянов.

— Друзья, армия без единого руководства — каша.

— Каша, — поддакивал ему главнокомандующий Ратамонов, высокий сивоусый казак в черном бешмете.

— Братцы, мне подчиняйтесь. Что сказал штаб, то и делайте, того и бейте.

— Так-то оно так, да надо с солдатами посоветоваться, — цедил сквозь зубы бывший офицер Воронин,

красавец-казак в белоснежной черкеске. — Кого постановят товарищи-бойцы, того и бить будем. Мы —

выборные начальники.

— Раз кадет, офицер или другая мразь — бей и никаких приказов, — возражал матрос Борщов,

бородатый мужчина в морском бушлате.

— Верно, братишка! — и хлопал по плечу матроса Друй.

— Товарищи, — продолжал Полноянов, — надо сообща. По одному нас всех расколотят.

— Известно, расколотят, — безразлично поддакивал солдат Черноусов, хохол с лукавыми

подмигивающими глазами.

— Только какие там приказы? Не на позиции ведь. Идет, скажем, враг, крикнешь: — хлопцы, на коня. И

пошла рубка. Вот что дорого.

— Товарищи, это не по-военному, — доказывал Нефедов. — Так не воюют.

— Так разве ж эго война? — отвечал Борщов. — Это молодецкая забава.

— Как воевать без единой связи, разведки и охранения, — продолжал свое Нефедов. — Везде русские, —

так и своих переколотишь.

— Как переколотишь? — возражал Воронин, хитро улыбаясь. — У нас ведь красные банты и ленты, а у

них белые. Слепой отличит, где свои, а где чужие.

Сколько ни доказывал необходимость централизации Полноянов, успеха он не достиг. Так и решил итти

на противника вместе, а драться каждой части отдельно.

В заключение, когда разговоры окончились, поднялся молчаливый Тихомиров из Черноморья.

— Братцы, — сказал он, — хоть мой отряд и не выступит сейчас, но зато потом выступят, когда

неустойка будет. Деньги нужны, нужно раздать станичникам жалованье, а их тридцать тысяч человек.

— Но отряда-то нет, чего врешь, — возразили ему.

— Нет, так будет.

Но денег Тихомирову не дали.

*

Дороге, казалось, не было конца. Прихотливо извивалась она пыльной лентой между скал и обрывов,

пересекала горы, лезла в небо.

Уже целые сутки мчался автомобиль, фыркая гарью. Сергеев спешил. Азарт борьбы оттеснил в нем все

прежние чувства, и даже страстные ласки Баратовой не вызывали в нем прежней болезненной жажды.

“Вперед, туда, где все готово к восстанию, где штаб Добрармии и слава. Вперед, к победам”.

В двухместном дорожном “фиате” было временами свежо и тряско. Жалось к нему уже надоевшее

женское тело. Сергеев, точно по обязанности, временами ласкал его, иногда воспламеняясь на минуту.

Вместе с шофером сидел вестовой Дума, наряженный в голубую тужурку и серую кепку. Все время пути

он ухитрялся крепко спать, уткнувшись носом в воротник, и пробуждался только затем, чтобы поесть.

У руля сидел офицер-самокатчик, одетый в костюм пилота.

— Когда же конец дороги? — не вытерпев крикнул ему Сергеев.

— За этим поворотом, — последовал ответ.

Автомобиль объехал скалистый холм. Дорога ровно и прямо помчалась через гладкую долину. Впереди

виднелись церкви, сады, дома; города.

— Владикавказ! — воскликнул шофер. — Где будем останавливаться?

— На Николаевской.

— Здравствуйте, дорогие гости, — приветливо встретил прибывших приземистый человек в бурке.

— Мое почтение, полковник Греков. Кстати, знакомьтесь, моя жена. А это денщик, так сказать, соратник

мой. Тот — офицер-самокатчик.

— Приятно, будем обедать.

— Да, у нас еще есть час в нашем распоряжении.

В комнате, устланной коврами, заставленной мягкой мебелью, они уселись за стол, на котором стояли

закуски и бутылка с вином. Выпили по стакану коньяку. За едой Сергеев спросил:

— Как дела, полковник?

— Отлично идут. В двадцати станицах созданы кадры. Девятьсот тридцать один человек, из них сто

двадцать офицеров.

— Казачество?

— Главным образом старики; молодежь — с красными.

— А в городе?

— Наши во всех учреждениях. Склоняем на свою сторону горцев. Обещаем им автономию. Советы

неустойчивы.

— Это отлично. Действуйте. Скоро будем выступать. Кстати, вот шифр. Ждите распоряжений по

телеграфу.

— Великолепно. Выпьем еще. За возрожденную Россию.

— За монархию. За успех нашего дела.

— Ура…

— Время ехать.

— Как, автомобилем?

— Только до станции. Автомобиль оставим у вас. Между прочим, вот деньги, пятьсот фунтов. Кроме

того, нажмите на состоятельные классы. Пусть дадут еще в фонд нашей армии.

— Это мы уже делаем.

… Утром — Екатеринодар. На извозчике приехали на квартиру Филимонова. Сергеев и полковник

уединились в кабинете.

— Как дела, полковник? Рассказывайте.

— Есть что порассказать. Когда я высадился в Екатеринодаре, после Москвы точно в рай попал.

Подлинное наше царство. Здесь давно уже кубанская рада. Люди свои. Жалкая тень солдатского совета путается

над ногами. Да мы его скоро по боку. Здесь есть цвет русского общества. Сам великий князь Николай

Николаевич проживает в городе. Много наших сослуживцев. Мы — хозяева округа. Нам помогают союзники.

Кроме того, грузинская и армянская горе-республики тоже помогают, шлют нам офицеров и материальные

средства.

— А как с восстанием?

— Все готово.

— Ваши силы?

— Около тысячи человек, отборное юнкерство и офицеры.

— Оружие?

— С лишком хватает.

— Средства?

— В деньгах не нуждаемся. Хлеботорговцы пошли навстречу.

— А как противник?

— Он ничего не подозревает и совершенно не опасен.

— Как связаны с населением?

— Все близлежащие станицы в наших руках. Решено на сегодня в ночь устроить восстание. Вернее,

устранить советскую помеху. Я уже отдал нужные распоряжения.

— Господин полковник, а какая директива от его высочества?

— Пощады не давать. В плен не брать. Эти же настроения у всех нас.

— Ну, с богом, мой крестный. Перед нами великое будущее.

Полковник перекрестился.

— Да, будущее великое, особенно перед вами, поручик. Я тогда не ошибся в вас. Сегодня я представлю

вас великому князю.

… Ну с, Ирочка, начинается, — сказал Сергеев, когда они остались вдвоем.

— Восстание?

— Да, сегодня мы посчитаемся с красной сволочью.

Баратова подбежала к нему. Обняла его.

— Витя, я бы хотела видеть, как убивают.

— Увидишь.

— Но я хочу сама истреблять и мучить этих хамов.

— И это удовольствие ты получишь. Но погоди, Ира, сегодня я буду с тобой на приеме у великого князя.

Нужно стараться, я должен наконец, стать полковником.

*

— Ваше высочество, позвольте представить поручика Сергеева, — говорил полковник Филимонов,

вытянувшись во фронт и делая орлиный взгляд.

Поручик, одетый в полную офицерскую форму, стоял на вытяжку, побледневший, и пожирал глазами.

развалившегося перед ним в кресле высокого худого человека, в седой бородке и генеральских погонах.