Именно в эти дни Драгана хотела бы осуществить задуманную операцию,— может быть, самую важную в своей жизни,— но осуществить её она смогла бы лишь после основательного разговора с Борисом. И к этому разговору она хотела бы подступиться сейчас же, ещё до обеда, на который были приглашены Борис и Павел.

— Сегодня приходит теплоход с больными городской неврологической клиники, их будет восемьсот человек. Как вам это нравится?

— Мне об этом давно говорил дедушка. Я согласился их всех пролечить.

— Но я хотела бы, чтобы «Лучиком благонравия» их обстреливал кто-нибудь другой, а не вы.

— Почему?

— Я боюсь.

— Чего же?

— А вдруг последствия будут плачевные!

Борис обнял невесту и сказал:

— В спортивном мире говорят: трус не играет в хоккей. Посмотри-ка на нашего первого пациента Додди, какой он смирный и вежливый. И как старательно «вылизывает» территорию перед твоим дворцом.

— Да уж, это верно; прошло несколько месяцев, а он всё лучше и лучше. Но Борис! Если это так, если твой луч будет так благотворен для людей, какая же слава ждёт тебя впереди?..

— Я о славе не думаю; мы сейчас вместе с Павлом создаём приборчик, который будет взрывать бомбы и ракеты в полёте. И тогда отобьём охоту у любителей кидать бомбы на другие страны, как они бомбили твою родину. А Павел ещё и замышляет автоматическое наказание таким людям. Я ему говорю: пока ты придумаешь хорошую выволочку, кидай им в кабину самолёта или на огневую позицию лучики моего прибора. Но он возражает: назвал меня диверсантом — дескать, предлагаю награждать мерзавцев за преступления.

— Но ведь можно же до такой степени увеличить дозу благотворного луча, что он превратится в наказание.

— Ах, ты умница! Мне тоже кажется, что тут и лежит суд народный негодяям и преступникам. Ты словно заглянула мне под черепную коробку; я как раз и работаю над этой проблемой. Ну, ладно, а теперь скажи мне, чего там задумал наш дедушка? Он сейчас трудится не меньше нас с тобой, каждый день приглашает к себе трёх больных, пролеченных нами, и главного врача с ними, а ещё вызвал с материка архитекторов, инженеров, строителей. Что он замышляет?..

— Дедушка наш таков: всякое дело ставит широко, с размахом... Мой дедуня подобен Генри Форду: он велик во всём: и в любви, и в ненависти, и в планах своих, и в том, как осуществляет эти планы. Но не будем торопиться, он скоро и сам нам всё расскажет. Одно только я знаю: он мне сказал: деньги наши должны работать, скоро доллар пожухнет, как лист осенний, а нашу мать-Америку поразят цунами,— они будут налетать часто, и будут свирепы, как голодные волки. Будут крушить прибрежные города, а в них сосредоточены банки, конторы, фонды, малые и большие голливуды, источающие яд антикультуры. Цунами поднимутся высоко, волны океана накроют крыши небоскрёбов и ринутся на материк со скоростью реактивных самолётов. Бог насылает Армагеддон, и я уже слышу гул океанских глубин. Но мы с тобой,— и твой отец, и твой дядюшка, должны принять срочные меры. Превратим наш остров в оазис славянской цивилизации, в крепость, недоступную никакому оружию. Пусть славяне знают: они будут жить и тогда, когда цунами поглотят весь американский материк. Наш-то остров, как Москва, стоит на семи холмах, и уровень над морем у нас двухкилометровый. Русский остров — это ковчег, в котором Господь Бог сохранит жизнь на Земле.

И ещё говорит мой дедушка: Господь Бог для того и прислал на наш остров двух любимых своих сыновей Бориса и Павла. Они дадут нам такое оружие, которым можно будет победить Антихриста.

Дедушка Драган превратил крыло дворца, отведенное ему внучкой и обставленное самой дорогой и удобной мебелью, в деловую контору, где принимал пролеченных больных. Заходили к нему Иван Иванович и любопытный, как сорока, Ной Исаакович. Дедушка заводил со вчерашними больными умственные беседы, а все присутствующие внимательно слушали, наблюдали за поведением больных. Вели они себя умно, деликатно, ни в чём не показывали своё недавнее душевное состояние. А оно было ужасным: вроде бы ничем не болели, но находились в постоянном смятении, страхе, в ожидании катастрофы, которая вот-вот разразится. Становились невозможными отношения с членами семей, с друзьями. Их всех уволили с работы. И вот теперь они спокойны; смирно сидят, слушают, улыбаются и сами рассказывают забавные эпизоды из своего недавнего прошлого. Они хорошо понимают, какая живительная метаморфоза произошла с ними, и сердечно благодарят доктора, возвратившего им нормальную жизнь. Одного только боятся: как бы не вернулось к ним недавнее состояние страха и смятения.

Дин Стив, журналист какой-то провинциальной газеты, предпочитает молчать о своей бесноватости, которая, как ему казалось, поразила его с детских лет и раздирала на части душу. Поэт Джон Коллинз развивал свои планы по созданию издательства «Славянский Дом». Говорил:

— Я не славянин, Бог не дал мне такого счастья — иметь национальность; я из тех, кто роду-племени своего не знает, однако зов предков слышу и злу противиться готов, и за правду постоять всегда согласен. Приглашу из Сербии или из России главного редактора, и мы с ним развернём печатание славянских книг, журналов и газет... Их скоро узнает вся Америка.

В другой раз пускался в рассуждения:

— Америка — сброд, салат из народов, не помнящих родства. Она потому и опрокинула на себя ненависть всех народов. Африка её ненавидит, арабский мир объявил интифаду, евреи отняли у неё деньги и заставили на себя работать. Мы не будем её спасать, мы будем подвигать её на обочину истории и тем ускорим движение человечества к прогрессу. Да, к прогрессу, потому что теперь-то уж все видят, какой маразм и растление сеет наш Новый свет по миру. Да, я американец, но я такого мнения о своей стране. И если вы со мной согласны, я готов с вами сотрудничать, а если нет — моё вам почтение: я пойду своей дорогой.

Прошли, пролетели на вороных три месяца после исцеления трёх больных, привезённых с материка. Теперь они все трое работали, и дедушка Драган, остававшийся до сих пор на острове, уж не приглашал их каждый день на чаепитие, он сам посещал объекты, на которых они трудились. Журналист Дин Стив, получивший несколько комнат в школе, в течение двух недель набрал штат сотрудников и наладил выпуск газеты «Славянский набат». Драгана выкупила двухэтажный особняк у трёх живших там семей, и в нём устроили книжное издательство и книжно-газетную типографию. Этим предприятием заведовал поэт Джон Коллинз. Что же до архитектора Ферри Транзела, он в течение двух недель создавал проект огромной, на тысячу мест больницы и теперь по двенадцать часов в день трудился над её постройкой. С материка была вызвана бригада высококлассных строителей, и Ферри поставил перед ними задачу: возвести больницу за полгода. Пока же больных принимали с материка и «пролечивали» по триста человек в день. Плату за лечение брали умеренную: пятнадцать тысяч за человека. Пять тысяч шли на дела медицинские, а десять тысяч составлял чистый доход хозяина больницы Бориса Простакова. Но уже теперь большой корпус достраивался, и остров готовился принимать с материка, а также и с других Багамских островов и с острова Куба по тысячи человек в день.

Пролеченные, и, прежде всего, первые из них: поэт, архитектор и журналист, радовали дедушку Драгана своим стойким и твёрдым расположением духа. И деда Драгана, и дядюшку Яна они даже изумляли своей деликатностью,— не то врождённой, не то привнесённой с лучами Простакова,— своей благоразумностью и мудростью решений возникавших перед ними больших и малых проблем.

Часто на объекты приходят отец и сын вместе, дедушка Драган и адмирал Ян. Они подолгу беседуют и с поэтом, и с архитектором, и с журналистом. Пытаются уловить в них остатки былых недугов — нет, не замечают. И это обстоятельство приводит их к буйному восторгу: они радуются и за успех своих дел, но, главное, за человечество, которому подарено такое чудодейственное средство исцеления от тяжелейших недугов. Вот только как распорядиться этим средством — они ещё не знали.