Потом Адель долго поливала зардевшееся лицо холодной водой, тёрла лоб, разгоняя мысли. Они уходили и вновь возвращались. Единственное, что помогало безотказно – зеркало. Маленький честный друг. Безжалостное, разгонявшее все иллюзии и ставившее всё на свои места. Обычное, простое, но так похожее на кривое, зеркало.
Лёша убеждает меня, что здесь жить стало совсем невозможно, что вскоре всё станет ещё хуже. Возможно, он прав. При пустых магазинах и без еды жить можно. Даже интересно. «Доставать» там всяко разное «из-под полы» и тому подобное, но при диком произволе, который с недавних пор царит не только в Городе, но, судя по телевидению, во всей республике – жить нереально! Если раньше существовала стройная система: группировка – вожак – организация, то теперь появилась куча залётных, не признающих ни авторитетов, ни дисциплины, ни иерархии в целом. Кто-то теперь мог у Мужика свистнуть с балкона мокрые джинсы, и их бы теперь не нашли! Может, действительно, нам уехать в Грецию? Лёша, конечно, быстро сообразил, что мне могут сделать приглашение. Кого просить? Кто покидает страну в ближайшее время? Владимир Иванович! Нет, конечно, многие уезжают, но я никого не знаю. Мама и папа ухитрились сделать так, что вся греческая диаспора сама по себе, а я ни пришей, ни пристегни. Вот теперь же, когда все засобирались, может, действительно надо последовать их примеру? Лёша сказал, что и в университет будем поступать там. Действительно, сколько. можно работать санитаркой и делать вид, что ты всё ещё «абитуриентка»?! До Москвы или Ленинграда меня не отпустят, а в институты краевых центров я уже пыталась попасть! Так, может, правда сходить к Владимиру Ивановичу и попросить приглашение? И вообще он мне сам первый тогда предложил. Просто я значения этому разговору не придала. В конце концов, можно приглашение иметь и никуда не ехать! Некоторые теперь получают приглашение, делают заграничные паспорта и просто меняют рубли на доллары и прячут их в подушку, потому что рубль с каждым днём обесценивается. Плюс ко всему: я хочу увидеть его в последний разочек перед отъездом! А вдруг он правда уедет?! – говорила она сама себе, и опять краснела, потела, потому что на самом деле грезила наяву, как он выйдет её провожать и… и по-настоящему долго-долго поцелует. Потом пусть едет! Пусть уезжает в свою грецию! Теперь я тоже хочу в Грецию! Нет… Я не в Грецию хочу, я хочу быть там, где ты! Мы, скорее всего, никогда больше и не увидимся, но я буду жить, засыпая и просыпаясь с надеждой. Я буду знать, что ты где-то рядом, что мы можем случайно встретиться на набережной около Белой башни, или на улице Святого Дмитрия… Там есть такие! Я сама видела эти названия в путеводителе на русском языке для туристов. Ты не пройдёшь мимо, хотя бы потому, что два раза меня спас, ты – единственный на всём свете, который понимает больше, когда рядом молчат! Ты пригласишь меня на кофе и мы с тобой сядем за один столик в маленькой уютной кафешке. Мы будем смеяться разным глупостям, и я размотаю с шеи и отдам тебе, наконец, твой белый, пахнущий сигаретами шарф!
«Я могу его увидеть ещё раз! – Адель внезапно поняла, что всё, что она делала до этой секунды, все усилия, которые она прикладывала, боясь признаться даже самой себе в этой дикой правде, глупы и не нужны! Случилось то, что не должно было случиться. Это называется – втюрилась по самую маковку! Стыдоба, но никуда от этого не деться! – Завтра я пойду к нему, – наконец решила она, – и попрошу, очень попрошу, чтоб он мне и Лёше выслал приглашение. Я – гречанка, и раз уж приподняли железный занавес, может, выпустят из страны, тем более, на учёбу?»
Вопрос, что скажут по этому поводу мама и папа, у Адель почему-то даже не вставал. Ей не было интересно, что они скажут, хотя Сёма с Лифтом перестали отвлекать их внимание от Адельки. Они уже давно жили на съёмной квартире.
Мама так и не смогла оценить выбор сына. Мама вообще не предполагала, что Семён будет выбирать. Она когда вспоминала о неопределённой будущей невестке, говорила так: «Ну-у-у, вот это кольцо ей на палец одену…». Аллочка сразу поняла, что ей тут светит. Она не намерена была терпеть на себе испепеляющие взгляды мамы ещё в бытность Сёмину дома, и уж тем более, когда его забрали в армию. Как только Сёма отбыл защищать границы нашей доблестной Родины, сама ушла на съёмную квартиру, прихватив с собой мамину знаменитую коробочку с золотыми побрякушками, которые мама так любила доставать и перебирать:
Это колечко, Аделаида, если будешь слушаться, я тебе подарю, когда вырастешь. Это – невестке…
Невестка совершенно справедливо решила компенсировать себе психологические травмы, грубо нанесённые ей свекровью во время их проживания под одной крышей и поэтому прихватила с собой всё содержимое коробочки, так сказать, с процентами.
Друзья семьи помогали Аллочке чем могли. Один самый сердобольный и неплохо обеспеченный лучше всех скрашивал её горькое одиночество. Рассказывали даже, что Сёма из армии сперва приехал не домой к любимой маме, а к своей «малышке». «Малышка» не была предупреждена и страшно растерялась, лепетала в замешательстве разные слова типа «надо телеграммами предупреждать о своих приездах», но ничего страшного не произошло, потому что «друг» был худеньким и вполне поместился под кровать. Аллочка на радостях поставила блины и погнала Сёму мыться. Именно тогда «друг», натягивая на ходу трусы, и сиганул в окно. Аллочка громко стучала кастрюлями на кухне. Умная Маркиза приветливо махала хвостом старому знакомому, и сладко зевнула, издав зубами лязг, как если б ловила блох…
Услышав эту историю, Адель с грустью вспомнила старый анекдот про то, как муж, вернувшись домой, застал свою довольно уродливую жену в крепких объятиях соседа и пригласил его на балкон покурить. «Ладно, я муж и обязан исполнять супружеский долг, – сказал он, глубоко затягиваясь дымом, – ну, а тебя что заставило?!»
Через месяц уговоров и бесед самой с собой, ясным субботним утром Адель отправилась к Владимиру Ивановичу домой. Тщательно утрамбовав в кармане адрес, выписанный из телефонного справочника, она натянула на себя старую Сёмину ветровку, ей казалось, что спортивный стиль ей идёт. Зачем было адрес выписывать? Она сфотографировала и запомнила на всю жизнь и номер телефона, и название улицы с номером дома, и сальные пятна на пожелтевшей странице справочника.
Ехать было недалеко, но очень неудобно. В эту часть Города ходил единственный троллейбус, и шёл он по кольцевой. Адель это точно знала, потому что, когда в Городе открыли троллейбусную линию, они с Олькой и Иркой в оранжевых бриджах удрали с уроков и поехали кататься. В этот же день папа случайно шёл мимо и заявился в школу во внеурочное время, и вовсе не во вторник, как полагалось. Ну, естественно, всё тут же и открылось. Поэтому Адель очень хорошо помнила и Ольку с булкой, счастливо жующую и поглядывающую в окно, и свистящий в воздухе кизиловый прут, и маршрут новенького троллейбуса.
Дом под этим номером оказался прямо напротив кинотеатра, в котором они с одноклассниками смотрели новый художественный фильм «Как царь Пётр арапа женил» с Владимиром Высоцким в главной роли. Потом Адель вспомнила, как ездила в Большой Город на его выступление… Короткая каштановая чёлка… белый шарф… и… она не верит своим глазам: протянутая ей бордовая роза. Мама-таки добралась до неё, когда Аделаида в очередной раз ездила сдавать очередные вступительные экзамены…
Вход в подъезд со двора. Надо обойти пятиэтажку, пройти под удивлённо-вопросительными взглядами соседей метров двадцать и войти в подъезд. Таблички с указанием количеств квартир нет. По почтовым ящикам разобрать ничего невозможно. От них стоят одни задние стенки, а боковых вместе с передней давно нет. Так ведь и газеты давно никто не выписывает. Почему Адель должна так жить?! Ведь есть города, где никто на грызёт почтовые ящики, где есть клумбы с цветами, которые и не выкапывают, и не топчут. И чистые весёлые люди в ярких майках с надписями идут запросто по улице, что-то жуют из блестящих пакетиков, а на клумбы даже не смотрят! «Когда я буду жить в Греции, – внезапно с каким-то остервенением вспомнила Адель, – я обязательно куплю себе красивую зелёную майку с трафаретом!»