Пациентка ее, Анфиса Сергеевна, конечно, была дамой старомодной и со странностями, но Ольга предпочитала не обращать внимания, делая вид, будто ее не касаются чудаковатые и иной раз необъяснимые поступки старушки. Анфиса Сергеевна любила покричать, посердиться, но сердилась она, в основном, на… бесов.

Ольга признавала, что у Анфисы Сергеевны на самом деле пропадают иногда мелкие вещицы, необходимые в домашнем обиходе, объяснить их пропажу она не могла, разве что грешила иной раз на домработницу Юлию Евгеньевну.

Юлия Евгеньевна жила в особняке с начала девяностых, когда Романовские доказали через суд права на свой фамильный особняк и отбили дом у городской библиотеки. Была Юлия Евгеньевна важной, суровой теткой, но любила, когда никто не подсматривал, танцевать. Для того, она вставала на цыпочки, воздевала руки кверху и кружилась, изображая балерину, правда, старый пол предательски скрипел, но это ничего, главное, ведь не это. Одухотворенная и счастливая, выходила она тогда из своей комнаты, заставляя призадуматься дворецкого, по совместительству дворника и садовника, Илью Степаныча, который тоже любил помечтать, но мечты его сводились, как минимум к бутылке красненького, а как максимум, к объятиям Юлии Евгеньевны. Первая мечта всегда была осуществима, а вот со второй возникали проблемы.

Полупьяным, Илья Степаныч был способен на безрассудные поступки. При этом он не терял ни сил, ни сообразительности. Взобравшись как-то по водосточной трубе на второй этаж, он до смерти напугал Юлию Евгеньевну и она, едва не столкнула его вниз, заметив ухмыляющуюся физиономию, возникшую в окне своей спальни. Пьяным, Илья Степаныч делался несговорчив и чрезвычайно обидчив. Повсюду ему мнились заговоры, частенько оставляя домработницу с няней в кухне, где они любили чаевничать по вечерам, он уходил, якобы, к себе в апартаменты, сам же прокрадывался обратно, чтобы подслушивать. В разговоре двух дам, пусть даже о погоде, ему чудилась скрытая ирония и он, негодуя, вскакивал в кухню с криком протеста, чем неизменно пугал до икоты Юлию Евгеньевну и под смех Ольги, ретировался, огорченный, недоумевающий. Сильно пьяным Илья Степаныч делался, просто буен. Бежал на улицу, дрался с прохожими, нередко вступая в бой с крепкими парнями из полиции и уже будучи закован в наручники все равно сучил ногами и норовил ударить головой.

Изредка, раз в год, не чаще, на день рождения Анны, приезжала из-за границы сестра, Татьяна. Ходила с несчастным видом по комнатам, совершенно не спала, а только все сидела возле книжного шкафа, лихорадочно листая замусоленные страницы старинных книг, которые в семье Романовских хранились несмотря ни на что. Книги, большей частью на латыни были не востребованы остальными домашними, но Татьяна читала с необыкновенным вниманием и на вопрос Анны, что же она там хочет отыскать? Татьяна отвечала, едва подняв голову, что мучает ее тайна, тайна семьи Романовских…

Так и тут, незадолго до дня рождения Анны, сестра приехала и занялась чтением домашней библиотеки.

– Что еще за тайна? – насмешливо осведомилась Анна, устраиваясь в мягком кресле, с комфортом закинув ноги на журнальный столик.

– Дед, – коротко ответила Татьяна, со страхом взглянув в глаза своей обожаемой младшей сестрички.

Анна нравилась ей. Они были, как лед и пламя, противоположны и по духу, и по телу.

Анна, стройная, независимая, аристократичная, а Татьяна полновата, зависима от мужа и всегда вид имела такой, как бы это сказать помягче, побитый, что ли.

– А, что дед? – удивилась Анна, с интересом разглядывая свои полированные, покрытые перламутровым лаком, ногти.

– Он приходит ко мне во сне, – шепотом сообщила Татьяна. – Злится и требует развестись с мужем!

– Чем же твой благоверный ему не угодил?

– Думаю, он недоволен подлостью и изменой!

– Погоди! – встрепенулась Анна. – Твой муженек тебе изменяет?

Татьяна отмахнулась:

– Все его гулянки происходят по пьяни и абсолютно несерьезны! Ну, ходит налево, с кем не бывает!

Анна заметно оживилась, заерзала в кресле:

– Кто он? Хорош собой?

Татьяна отвела взгляд, толстые щеки ее покрылись румянцем:

– Перестань, Анька! Пойми, я скучаю! Мой муженек постоянно занят и днем, и ночью пропадает на работе, а мне что делать прикажешь? Хоть бы ребенок был…

Татьяна вздохнула, но тут же воодушевилась:

– Любовник что надо, но всего лишь месяц встречаемся, я вот и думаю, а вдруг!

– Забеременеешь? – закончила мысль сестры Анна.

– Ага! – Татьяна закусила губу, мечтательно поглядела в глаза младшей сестры.

Анна оглядела сестру, прикинула и так, и этак:

– Вижу тебя с ребенком!

– С мальчиком, девочкой? – воскликнула, моментально придя в восторженное состояние, Татьяна.

Анна присмотрелась и объявила торжественно:

– Мальчик! У тебя сын будет! – и предостерегающе подняла палец. – И не заставляй меня смотреть его имя, итак трудно!

– Спасибо, спасибо! – визжала Татьяна, сама не своя от счастья, обнимая сестру и осыпая ее лицо поцелуями.

– Вот, если бы ты помогла мне еще от деда избавиться, – помрачнела Татьяна.

– Да пошли ты его именем Люцифера, – пренебрежительно отмахнулась Анна.

– Думаешь, меня послушается? – сомневалась Татьяна.

– Пригрози! – кивнула Анна и, подумав, решила. – Пожалуй, сама попробую ратовать, чтобы деда забрали на тот свет!

– Ура! – вскрикнула Татьяна.

Анна была сильна.

– Такой уж я уродилась, – говорила она.

Домашние обращались к ней всегда и при любых случаях. Домашние – отец с матерью. Но о них особый разговор.

Старшие Романовские, Вера и Георгий постоянно отдыхали, преимущественно в азиатских странах. Оба любили море и обожали жару. Но не это главное, с рождением Анны, сила рода иссякла, полностью перейдя в маленькую дочку. И ничего нельзя было поделать. Самый старший Романовский, дед, внезапно потеряв возможность управлять бесами и мстить обидчикам, сошел с ума и бросился с моста в реку, вылетел из тела, но не ушел, а беспокоясь о своей дальнейшей судьбе, побаиваясь Владыки Мира, остался возле родственников и объявил себя хранителем семьи Романовских. Его настойчивые приставания никого не трогали, кроме слабенькой во всех смыслах Татьяны. Но об этом уже было сказано.

Иной раз, когда семейным помощь была не нужна, дед не знал, куда себя деть. Тогда он приставал к прислуге дома. Ходил за вечно пьяненьким Ильей Степанычем, являлся ему повсюду и грозил пальцем. Тоже он проделывал с домработницей, Юлией Евгеньевной и она, приготовляя суп, так как еще выполняла функции повара, визжала и кидалась в полупрозрачного деда прихватками. Нянечка, Ольга реагировала спокойнее, тем более явление старшего Романовского, никогда не проходило не замеченным бабушкой, Анфисой Сергеевной, которая всегда сердилась и кричала на него, как на беса:

– А ну, хулиган, брысь отсюда!

Дед, поглядев на нее усталым взглядом, исчезал, со вздохом печали.

Анфиса Сергеевна, правда, еще долго не могла успокоиться, и встревожено, кричала:

– Чего ты тут ходишь? Иди, Домой! Чтобы тебя не ожидало, иди!

И добавляла, гневно потрясая кулаками:

– Здесь тяжкий мир, разве не ясно, дурак ты старый? Тяжкий!

Анна никогда не угрожала деду, никогда не выговаривала ему. Да он и сам побаивался приближаться к Анне, разве что к Татьяне…

На рассвете сестры вышли в сад, босиком, поеживаясь от холодной росы, подняли руки к небу. Закрыли глаза, сосредоточились и хлопнули в ладоши, захватывая белую энергию, щедрым потоком льющуюся с Небес. Протянули эту энергию сквозь себя в землю и оттуда, из-под земли схватили уже красную, перемешивая.

Души сестер затянуло в плотный кокон защиты. Кокон под действием двух потоков энергий, постепенно разрастаясь, обволок их тела и, когда вышел за пределы тел, сестры остановились, закрепляя результат собственными энергиями, схожими с серебристой ртутью.

– На сегодня зарядка окончена! – весело объявила Анна.