Корреспонденты, самому старшему из которых уже перевалило за семьдесят, довольно рассмеялись:

– Ну идите, деточки, знакомьтесь, – и он принялся выталкивать всех из своего кабинета, – вам работать вместе! Да, не напоите там ее!

Пригрозил он. На диплом новой сотрудницы главный редактор крупной областной газеты так и не взглянул…

Родня

С самого утра день у Кости Тропинина не задался.

Он не услышал будильника и проспал. Вскочил, запутавшись в одеяле, упал на кота, вечно выпрашивающего корм, вечно крутившегося под ногами. Кот заорал, скорее с испугу и Костя поспешно распутавшись, осмотрел младшего, но очень толстого брата по разуму. Кот не потерпел такого отношения, а извиваясь, не хуже червяка, вырвался, наконец, агрессивно распушил хвост и негодующе маукая, рванул на кухню.

– Иди, жалуйся, сволочь мелкая, – прокричал ему вслед Тропинин, поспешно поднимаясь.

Времени оставалось в обрез. Наскоро выпив горячего кофе и заев двумя бутербродами, Костя попытался было чмокнуть в щеку свою мать, позаботившуюся о завтраке, но мать отклонилась, поджав губы.

Костя взглянул на кота.

– Нажаловался, гад! – погрозил он ему кулаком.

Кот ответил высокомерным фырканьем.

На улице Тропинина ждали две напасти: осенний холодный дождь и соседская старуха. Старуха редко выходила на крыльцо, соседи говорили, она сильно болела. Вид она имела действительно мертвенно-бледный.

– День сегодня будет плохой, – пророчески проскрежетала старуха.

– Плохой, – эхом отозвался Тропинин, стараясь обойти старуху и не задеть ее даже краешком куртки.

– Я знаю, что такое ад! – убежденно проговорила она и схватила его за воротник куртки.

Тропинин беспомощно задергался, старуха оказалась неожиданно сильной.

– Это всегда рискованно. Жить! – продолжала она, утомленно вздыхая, но, не отпуская сопротивляющегося соседа. – А тут еще сестра. Выскочила замуж неудачно, за пьяницу! Он ее и замучил. Но я-то не помогла, а могла бы спасти родную кровиночку!

– Отпустите! – извивался Костя, совсем, как давеча его собственный кот.

Пожав плечами, старуха отпустила.

– Сестра померла давно и могилки теперь не найти, но приходит!

Тропинин оправив одежду и собираясь забыть инцидент с сумасшедшей соседкой, немедленно накинул на голову капюшон и уже занес ногу, чтобы перейти на торопливый бег, как старуха, покачнувшись, пролепетала:

– Вот и моя сестра!

Тропинин машинально взглянул по направлению дрожащего пальца старухи.

Действительно, перед ними метрах в трех, встала фигура молодой женщины.

Старуха сильно затряслась.

– Мне страшно жаль, – сотрясалась она от рыданий, – Оленька. Я виновата перед тобой!

Женщина, молча, стояла, по каштановым волосам стекали капли дождя, нисколько не причиняя вреда прическе. Наконец, она повернулась, и легко взметнув целое облако брызг подолом юбки, сшитой по моде, неужели пятидесятых годов? Костя потряс головой, кажется, такой крой назывался «солнышко»?! Так вот, женщина пошла, не касаясь подошвами туфелек поверхности луж, замерцала и исчезла.

– Я могла бы ее спасти! – прошептала старуха, заваливаясь на Тропинина.

После вызова «скорой» помощи, после того, как приехали врачи и разжали пальцы старухи. Оказывается, она вцепилась в куртку Кости так, что ногти посинели от усилия, потрясенный всем произошедшим, Тропинин вернулся в квартиру. Взглянул на себя в зеркало, где увидел бледное, бескровное отражение и разрыдался.

– Костик, мальчик мой! – всполошилась мать, забывая все утренние недоразумения. – Что случилось?

Толстый кот, путаясь у нее под ногами, глядел на хозяина пораженно.

– Мама, нельзя забывать о возмездии ада, – простонал Костя, весь в слезах и вкратце рассказал о произошедшем.

На работу он не пошел, а усевшись за стол, принялся составлять список всех тех, кто мог бы явиться к нему с того света.

– Это все не то, – ласково потрепала его по голове мать, – надо вспоминать не школьных одноклассников, не университетские попойки, в которых ты кому-то нос разбил, а очевидные обиды, возможно повлекшие чью-то смерть.

И Костя вспомнил. Дедушку с темно-зелеными глазами. Дедушку по отцовской линии, а с отцом мать была в разводе и потому, оставленного доживать свой век без внука, в деревне. Дедушку, с мягким приятным смехом, доброго и теплого, а главное, привычного, как белый день за окном.

Как же так? Чем же был виноват дед, всегда отзывающийся с любовью при имени внука.

Сколько лет они не виделись? Костя принялся загибать пальцы. Если сейчас ему двадцать семь, а развелись отец с матерью, когда ему едва стукнуло десять, получается семнадцать лет?!

Костя взвыл. Да что же это такое? И бросился на улицу.

В рейсовом автобусе перевел дыхание и через полчаса оказался на остановке, знакомый с детства. Пошел по тропинке, со всех сторон окруженной дремучими кустами. В кустах любили селиться соловьи и по весне, часто выходя на эту самую тропинку, дед с внуком слушали заливистое пение прославленных певцов.

Дом оказался прежним, с узкими, деревянными ступенями. Окна выходили на двор, заросший сиренью и ярко-рыжими бархатцами.

На стук вышел отец Кости. Давно не виделись. С трудом узнал. Обнялись. Выскочила сводная сестра, красавица с серыми глазами. Никогда не виделись. Скромно потупившись, пожали друг другу руки.

Деда нашли на кладбище. Дождь давно закончился, с гранитного памятника дедушка смотрел, светло улыбаясь.

– Все спрашивал о тебе! – говорил отец, похлопывая сына по плечу.

– Что же мы не встретились, – недоумевал Костя, – ведь полчаса пути всего отделяло!

И замолчал, вспоминая утреннее происшествие.

«Для иных и целой жизни не хватит», – думал Костя, с горечью глядя на последнее пристанище родного дедушки, – «чтобы понять, насколько смешны и нелепы, бывают убеждения людей о том, что не стоит вмешиваться, не стоит поддерживать близкого человека в трудные минуты, авось, как-нибудь сам или сама прорвется…»

Родные обняли плачущего о невозвратном Костю и увели обратно в дедовский дом, где в привычной обстановке, знакомой до мельчайших подробностей с детства, Костя и заснул на мягкой кроватке. Сестра укрыла его бабушкиным вязаным шерстяным пледом, а отец, дозвонившись до бывшей жены, сообщил, где ее сын находится. Нынешняя жена отца смотрела на спящего Костю, молча, но без тени осуждения, как видно, она была из тех редких великодушных душ, которых так трудно обнаружить в этом мире. Во всяком случае нисколько не сомневаясь, она вышла через полчаса к остановке встречать мать Кости, все-таки они все были Тропинины…

Просто так

Дарья Одинцова впустила Владимира в свою жизнь сразу, и с первого взгляда на нее, он испытал восторженные чувства. Всегда подчеркнуто, скромно одета, тем не менее, она наводила марафет перед сном и окутанная ароматом изысканных духов, с легким пренебрежением разглядывала его. Владимир в свою очередь, напуская на себя холодность, отвечал ей изучающим взглядом.

Квартира ее была обставлена безо всякого стиля, без намека на евроремонт. На окнах спальни висели аляповатые занавески, диван утопал под ворохом разноцветных подушек. В гостиной, главное место занимал огромный телевизор с плоским экраном и два больших дивана. На полу валялись мягкие шкуры неких зверей.

Когда он попытался выяснить, Дарья, бросив на него взгляд, полный презрения, бросила короткое:

– Это шкуры мамонтов, не видишь, что ли?

Она легко впадала в состояние повышенной нервозности и тогда глаза ее выдавали крайнее раздражение.

Он задумывался, как бы вернуть ей хорошее настроение и тут она сама прыгала ему в объятия, тесно прижимаясь, неистово гладя, целовала, преимущественно в закрытые глаза.

– Что с тобой? – решился, однажды, Владимир задать ей вопрос.

Губы ее задрожали, и она ответила таким продолжительным плачем, что он уже и не знал, как быть.