Теперь полковник Дроздовский постоянно рассылал вперед и боковыми маршрутами усиленные конные разъезды, имевшие надежных проводников из местных жителей. Телеграфная связь портилась всюду. В „Дневнике“, к примеру, появилась такая запись:

„…Сняли телефонные аппараты с Мелитополем, телеграфные электромагниты; предварительно наш пионер (сапер; в данном случае связист. — А. Ш.) разговаривал от имени (местного) комитета с заместителем Гольдштейна, начальника мелитопольской банды. Оказалось, что у Гольдштейна в деревне Веселое, где их сотни две-три, своего рода штаб. В общем, получили известную ориентировку, но ничего очень существенного, боялись расспросами себя выдать…“

В селе Калга белая добровольческая бригада сделала очередную дневку. В дроздовском „Дневнике“ за 1 апреля появились такие записи, больше напоминавшие повседневную прозу похода Яссы — Дон. Похода по той территории российского Юга, которую Гражданская война еще не залила обильно кровью и основательно не выжгла, не испепелила человеческие сердца на историческом изломе старого и нового Отечества:

„…Весь путь отряда встречается и провожается благословениями и восторгами одних, проклятием и ужасом других и тупым безразличием массы; хотя, впрочем, не везде: где сильно поработали грабители, там удовлетворение было массовым.

…Народ, в общем, так напуган всяким появлением вооруженных, что и здесь (в Калге) часть поскрывалась, особенно женщины, пока им не разъяснили, что мы не враги. В Калгу опять прибыл ряд хуторян с мольбою о помощи — послали экспедицию, но только на одном фольварке, что у почтовой станции Калга, удалось арестовать для разбора вины, а троих, выскочивших с оружием, ликвидировали на месте.

Из остальных мест вся эта рвань разбежалась, но пока не удалось захватить…

День тяжелого удара, возвращение Кудряшева (его приключение, арест в Лепетихе, угроза крестьян расстрелять за большевизм).

Вести о Доне — Корнилов в районе Кавказская — Петровск (на Каспии). Измена молодых казаков, поражения, расстрелы офицеров. Может, преувеличено, но суть — едва ли. Эти показания дали два офицера; один из отряда, защищавшего Новочеркасск.

Движение японцев; поход поляков к Воронежу. Болотовский поехал дальше. Маяком ему будут служить Симферополь и Ростов. Принципиальное решение — сохранить отряд до лучших времен. Что же делать непосредственно — обдумаем, пока же в районе Мелитополя немного задержаться. Надежда на помощь союзников, японцев больше, но какою ценой.

Катастрофа Корнилова и Алексеева — это национальное несчастье.

Мое переживание: пройдя уже больше половины пути, потерять точку стремления! И все же бороться до конца…“

Спустя месяц в донской станице Мечетинской полковник Дроздовский расскажет о „смутных днях“, пережитых им перед занятием города Мелитополя, когда до Области Войска Донского остались считаные походные версты. Его собеседниками были командующий Добровольческой армией Антон Иванович Деникин и командир Корниловского полка полковник Александр Павлович Кутепов, одна из легендарных личностей Белого дела. Разговор вел старший за столом.

— Михаил Гордеевич, неужели почти до самого Мелитополя вы не имели о нас никаких сведений?

— Нет. Даже слухи на слухи мало походили. Даже газеты одесских большевиков ясности не давали: одни лозунги, Ленин сказал, Троцкий сказал и „смерть буржуям“. А Дона и нас, добровольцев, для Одессы как бы и не существовало.

— Но что-то же вами предпринималось?

— Разумеется, Антон Иванович. В Ростов был послан командир моих конных разведчиков ротмистр Болотовский с офицером. Они и дали первые сведения о вас и положении дел у донцов.

— Интересно, что за информацию они вам доставили?

— Первое, что Корнилов ведет бои где-то у Петровска на берегах Каспия. Или намного ближе, у станции Кавказская, на Кубани. И что на Дону молодые казаки изменили присяге, идут массовые расстрелы казачьих офицеров.

— На Дону действительно часть фронтовых полков колыхнулась в сторону советской власти. Один есаул Голубов чего стоил, в Новочеркасске был убит войсковой атаман. А сейчас станишники-донцы одумались, взялись за оружие. Сами видели, Михаил Гордеевич.

— Видел под Новочеркасском А как же бои на Каспии?

— Добровольческая армия в Ледяном походе дальше Екатеринодара на восток по Северному Кавказу не прошла. Это вы уже знаете?

— А кто же тогда вел бои у Петровска, на дагестанских берегах?

— Полковник Бичерахов из осетин, терец. Собрал несколько казачьих сотен, пластунский батальон, батарею — все с Кавказского фронта уходившие — и не пустил турок вдоль берега Каспия на Терек. А османов вел сам военный министр султана Энвер-паша.

— Турки отступили?

— Антанта потребовала. Но они ушли недалеко, в Баку.

В разговор вступил Кутепов, до того молчавший. С ним у Дроздовского отношения сложатся сразу, поскольку оба были монархистами из числа убежденных сторонников России единой и неделимой. Да и к тому же если Михаил Гордеевич был наслышан о командующем лейб-гвардии Преображенским полком и его действиях в Петрограде в Феврале 1917 года, то Кутепов его не знал.

— Михаил Гордеевич, скажите честно, что вы почувствовали после того, как получили такие вести от вашего ротмистра?

— Скажу. Сердце сжималось от боли. Первые мысли были только об одном, Александр Павлович.

— О чем же, если не секрет?

— Сохранить до лучших времен бригаду, тысячу моих добровольцев.

— Пожалуй, это верная мысль. Но вы все же не стали отсиживаться в Мелитополе, а пошли на Ростов?

— Пошел. Для моих бойцов Дон был точкой стремления. Не повести их туда, значит, надо было отказаться от наших одних-единственных помыслов на всем походном пути от Ясс.

— И оставили Мелитополь со всей его привлекательностью?

— Для нас он стал только вехой. Тысяча двести верст прошагать с боями за считаные два месяца. Разве это не закалка для Белого дела?

— Согласен, дорогой ты наш Михаил Гордеевич. Корниловский Ледяной поход мы с Антон Ивановичем ставим в ряд с походом Яссы — Дон. Так и скажите об этом вашим добровольцам.

— А почему поход на Кубань назвали Ледяным?

— Дело было так. Одна медсестра как-то в сердцах сказала генералу Маркову Сергею Леонидовичу: ну и дался мне ваш Ледяной поход…

Деникин, как бы приглашая собеседников сделать то же самое, встал из-за стола. Сказал тепло Дроздовскому:

— Пора нам в полки. Ваш поход, Михаил Гордеевич, — уже история Белого движения. И каким красивым словом у нас прозвали ясских добровольцев — „дрозды“…

…2 апреля „дрозды“ выдержали самый сложный для них бой с начала похода — в местечке Акимовка, что находилось вблизи Мелитополя. Для белых тот день сложился крайне удачно во многом благодаря распорядительности полковника Войналовича. Он все так же продолжал начальствовать авангардом походной колонны бригады, состоявшим из двух кавалерийских эскадронов с конной пулеметной командой и уже единственного в бригаде бронеавтомобиля „Верный“, сумевшего сделать пробег в тысячу верст (!) без серьезных поломок.

Сам Дроздовский в том бою не участвовал. В дневниковых записях он только рассказывает о том, как на железнодорожной станции Акимовка с боем был взят эшелон с красногвардейцами. Другому эшелону, люди в котором боя не приняли, удалось уйти обратно к Мелитополю:

„…Колонна задержалась (в немецкой колонии Ейгенфельд. — А. Ш.) на час. Только что собрались выступать — донесение (на автомобиле от Войналовича) о появлении большевистских эшелонов на станции Акимовка Приказал одной роте с легкой батареей идти немедленно переменным аллюром на поддержку, если бы таковая потребовалась, а остальным тоже не задерживаться, идя частью рысью. Сам на автомобиле.

Приехал в местечко Акимовка — на вокзале все уже было кончено; шло два эшелона из Мелитополя на Акимовку. На запрос ответили, чтобы подождали, пока еще путь неисправен. Потом приготовились и вызвали. Должны были взорвать путь позади второго эшелона, а первый направить в тупик. Второй захватить не удалось — раньше времени взорвали путь.