24. «Из чаши трепетной мгновенья…»
Из чаши трепетной мгновенья
Спадают в бархатность цветов.
Зловещи и немы сплетенья
Влекущих рук и томных ртов.
Но неотступен стерегущий,
Плешиво-царственный гранит:
Он в были злой, он в дрожи сущей
И в строгой бледности ланит.
25. «О вы, вспоенные борьбою…»
О вы, вспоенные борьбою
И упоенные жестокостью своей!..
Вот я иду взыскующей тропою
На торжища шумливых площадей,
Чтоб видеть темные обличья
Творящих мир, хулящих суету,
Чтоб на ладони билось сердце птичье,
Кровавый крик роняя в пустоту.
Роятся истины: их много,
Как справедливости и в дулах и в клинках.
Но я иду… И тайная тревога
Мне одинокому и тайный страх.
26. «Мечта, забытая в беседке…»
Мечта, забытая в беседке,
Твои, Вероника, глаза,
Твоя дрожащая в виньетке
Какая грустная слеза!
Руки ажурное преданье
Твоей тоскою зажжено.
Твои ли озарят скитанья
Ночное сонное окно?
27. «Не зверь ли я? А ночь всё та ж…»
Не зверь ли я? А ночь всё та ж…
Над сердцем тихо веет.
Всё та же ночь, всё тот же страж
В молчаньи цепенеет.
Ползет алчба, грядет испуг,
В ушах самум гуляет.
То крысий зов, то крысий дух:
Кто дышит, тот желает.
28. «Твой детский смех — как хрустали…»
Твой детский смех — как хрустали,
Как неба вешний звон.
Смеюсь ли я, — в груди моей
Трепещет жалкий стон.
Перед тобой весь мир цветет
Напевом стройных снов.
Что я могу?.. Я утонул
В пучине мертвых слов.
29. «Есть яркие и гордые цветы…»
Есть яркие и гордые цветы,
Есть робкие и плачущие травы,
Есть дети солнца, дети красоты,
Есть дети сумеречной славы.
Кто к высям гор надменно устремлен,
Кто в скорби дольней бледно утопает, —
Одних венчает песен громкий звон,
Другие тихо умирают.
30. «С каждым днем твой приход чудесней…»
С каждым днем твой приход чудесней,
Цветами говоришь: внемли!
Тихие песельники земли
Поют молчаливые песни.
Я внемлю. И губы бескровно
В ласковых стынут лепестках.
А над гробом они любовно
Убаюкают скорбный прах.
31. «Сегодня днем в оранжерее…»
Сегодня днем в оранжерее
Я, утомленный, задремал.
И подошла ко мне лилея
И тихий голос прошептал:
— Вновь жизни сну ты улыбнешься,
Час обновленья недалек,
И будешь мой, ко мне вернешься,
Покорный чарам — мотылек!
32. «De profundis — из органа…»
De profundis — из органа —
Сатана восстал и мечет,
Мечет звуки из органа —
De profundis — Сатана.
Глухо шепчет у порога
Чья-то темная тревога.
Чью-то темную тревогу
Звуки мощные разят.
Глас молитвы, глас смиренный…
И надменной воли глас:
— Смертной мысли обольщенья
Вам простятся ль в грозный час? —
Брызжут звуки, стонут, тонут
В гуле веерного свода.
И высоко, так высоко —
Выше, выше — тишина.
33. «Может слово быть еще тише…»
Может слово быть еще тише.
Может быть прозрачней шаг.
Мы пройдем к церковной нише —
Легче шаг, и слово тише!
Уж подъемлют грозный стяг.
Идут. Склонись! На этих лицах
Вопль крови застыл… и ночь,
Вся в зарницах-огневицах,
Вся в шуршащих черных птицах…
Легче! Тише! Мыслям — ночь.
34. «Со мною только скорбь моя…»
Со мною только скорбь моя.
Оснежилась зима.
В полях бело. В лесу хвоя
Бела, грустна, нема.
Лишь утро, — воронье кряхтит,
Кляня мою печаль.
А к ночи всё звенит, звенит
Тоскующая даль.
35. «Веселье каждому доступно…»
Веселье каждому доступно…
Труба колышет балаган.
У кассы — зла и неподкупна
Сидит ворчливая Сюзанн.
Уж ноги стройные ажурно
Обув, капризная Мюзетт,
Нахмуря брови, свой пурпурный
Шнурует с блестками корсет.
При ней Пьеро… Как сердце бьется…
Мюзетт, Мюзетт, как он влюблен!
Но денег нет… и он смеется,
И он всё более смешон.