Вознесение, оно же День отца, традиционно начинало долгие выходные. Многие брали себе на пятницу выходной, обеспечивая тем самым целых четыре дня – практически полноценный отпуск; были и такие, чьи фирмы делали им небольшой такой подарок, закрываясь до понедельника. В любом случае, в курортном городке наличествовало много людей, которые устраивали себе вполне достойный отдых на это время. И естественно, прибытие «Аиды» было приятным развлечением. Особенно если учитывать, что портовое начальство даже устраивало небольшие, скромные в сравнении с приветствием той же «КЕ», но частью бесплатные народные гуляния. По этому поводу променад и прилежащие улочки были забиты как праздношатающимися, так и народными умельцами со всевозможными поделками, лоточниками с сувенирами и продавцами колбасок, сосисок, копченой рыбы самых разных сортов и видов, мороженого, блинчиков, вафель, плюшек, засахаренных орехов, леденцов, пряников... Вальтер придерживал шаг, заинтересованно оглядывая лоток, прицениваясь, затем спохватываясь, сглатывая слюну и догоняя Гюнтера, который целеустремленно шел к причалу. Целеустремленно – но как-то медленно. Нет, его нежелание появляться маме на глаза было Вальтеру очень понятно и замечательным образом знакомо: первых сфинксов, которых его мама завела лет этак пятнадцать назад, Вальтер покрасил кондитерской краской в замечательный розовый цвет, рассчитывая, что мама вернется из поездки к троюродной кузине в Пфальц значительно позже. Краска продержалась жалкие две мойки, мама вернулась, когда коты были нежно-дымчатыми с сиреневым оттенком, но ходить два месяца без карманных денег было не так чтобы очень приятно. Вальтер втянул голову в плечи, когда вспомнил, как умудрился затопить розарий – ну забыл, что включил полив, увлекся с другом, кхм, общением, бывает. Мамин суровый вид, очки со шнурком, чудом держащиеся на кончике носа, бледные глаза и плотно сжатые губы Вальтеру особого оптимизма не добавили – он долго еще судорожно поеживался, вспоминая, как мама его отчитала тогда. Судя по чеканному профилю Гюнтера и предательски поблескивавшим от испарины вискам, что такое суровая родительница, он знал не понаслышке. Вальтер сочувственно посмотрел на Гюнтера, скосил глаза на Жу-жу: уж этот-то хозяйке рад, вон как рвется к причалу. Он оглядел его пристрастным взглядом и самокритично признал, что Зингер Зингером, а проплешины и клочья невыстриженной шерсти должны либо чередоваться более упорядоченно, либо исключать друг друга. Хотя челка и хвостик обработаны очень даже ничего. Кстати, можно было попробовать выстричь эмблему «Ганзы». Или «Баварии». Да, сплоховали.

Людей было очень много. Они задерживались у лотков в самые неподходящие моменты, меняли траекторию движения, а некоторые даже дерзким образом брали с собой собак. Вон один – с овчаркой. Роскошная собака, с явной сединой в шерсти. Жу-жу тут же натянул поводок в ее направлении и начал высказывать все, что он думает о больших собаках. Степенного овчара это совершенно не впечатлило, но он вежливо огрызнулся глухим бочкоподобным лаем. Жу-жу присел, а затем потянул Гюнтера к нему, явно желая познакомиться поближе. Овчар снисходительно позволил нахалу обнюхать его и величественно подался вслед за хозяином, выгуливаемым своей супругой. Жу-жу рванулся было следом, но Вальтер недовольно произнес: «Ну?». Жу-жу оглянулся, опасливо оглядел его и прижался к ноге Гюнтера в поисках защиты.

- Держи, - сказал Вальтер, протягивая Гюнтеру бумажную тарелку с поджаренным на гриле лососем. – До причала идти еще прилично, «Аиду» ждать все равно придется, эта как правило опаздывает, так что нам не мешает подкрепиться.

Гюнтер благодарно, но как-то вымученно улыбнулся.

- Спасибо, дружище, - сказал он, беря тарелку.

- Можно пришвартоваться вон у того пролета. Там и людей не так уж много, и яхты видны очень даже хорошо. Правда, Жу-жу?

Песик бодро гавкнул, с интересом глядя на бумажные тарелки. За свое совсем короткое заключение сначала в подвале, затем в саду за домом, а потом в старом рюкзаке он понял одну вещь: нет ничего лучше хорошего настроения или его имитации в присутствии этих двоих, и: нужно есть то и тогда, когда дают. Иначе можно ждать следующей кормежки до июньской Пасхи. Он сделал пару шагов по направлению к Вальтеру, осторожно гавкнул, сел и сделал приглашающий жест правой лапой: мол, я самый замечательный собак в мире и очень люблю лосося, лук-порей, цветную капусту и овсяный пудинг, и я готов продемонстрировать мою любовь к лососю, не сходя с места.

Вальтер рассмеялся:

- Это замечательная собака с совершенно замечательным вкусом. Ты согласен, Хази?

Совершенно дурацкое обращение. Так, по крайней мере, думал раньше Гюнтер, когда слышал, как семидесятидвухлетний сосед обращался так к своей семидесятипятилетней супруге. Хази – Зайка. Ну какая она зайка, больше на плешивую ондатру похожа? И только сейчас он понял, что для того старика его жена действительно зайка, потому что именно такой ее видят его подслеповатые, но такие теплые глаза. Ну какой он зайка, если по габаритам больше на орангутанга похож? Но и это дурацкое обращение - «Хази», и ласковый огонек в плутовских зеленых глазах, и теплый интимный тон – все вместе бальзамом пролилось на тревожно бившееся сердце Гюнтера, успокаивая и внушая оптимизм. Хази – оказывается, приятно быть Зайкой, особенно если у Большого Серого Волка такое замечательное, кхм, чувство юмора. Он кивнул головой, улыбнулся в тарелку и отковырнул кусочек от своей порции лосося.

- Несомненно, Вульфи, - отозвался Гюнтер, склоняясь и угощая счастливого Жу-жу кусочком рыбы. – А еще у этой замечательной собаки замечательный инстинкт самосохранения.

Вальтер довольно засмеялся и хлопнул его по спине.

- Это всего лишь значит, что у него есть мозги, что не может не радовать, - радостно отозвался он.

Бумажные тарелки улетели в урну для мусора, Жу-жу, довольно поблескивавший глазами после сытного ужина, высунул язык, терпеливо дожидаясь, когда парни выпьют свое пиво. Вальтер вдруг вытянул шею.

- О! Вот она! – ликующе сказал он. – Вот она, красавица, Аида, - ласково сказал, практически промурлыкал он. – Ты посмотри, какая красавица! Шикарная лодка, просто шикарная. Какой нос, какие бока, глаз этот только уродливый, но так – замечательная малышка. Мы как-то делали профилактику ее двигателей. И я тебе скажу, друг, это впечатляюще.

Вальтер рассказывал и рассказывал про судно, про водоизмещение, скорость, экипаж, опускал руку ему на плечо, притягивал к себе и упорно отказывался замечать обреченное выражение на лице Гюнтера и побелевшие костяшки на руке, в которой он судорожно сжимал поводок Жу-жу. Он помолчал.

- Гюнтер, оттого, что ты выжмешь сок из поводка этого гаденыша, ничего не изменится, - глухо сказал Вальтер, глядя в сторону моря. – Ну не убьет же она тебя. Ну потреплет немного, но это преходяще. Не смертельно, и ладно.

Гюнтер вымученно улыбнулся и кивнул головой. Жу-жу рвался к каналу, по которому Аида должна была подойти к причалу. Вальтер отчаянно выдохнул, обнял Гюнтера и прижал к себе.

- Справимся, Хази, не можем не справиться, - бодро сказал он. – А теперь пора идти встречать маму, и да поможет нам Бог.

- Аминь, - сухо сказал Гюнтер, передвигая чугунные ноги в направлении места, в котором ему предстояло подвергнуться тяжелейшему в мире испытанию – гневу мамы. Он обреченно посмотрел на тигрообразно выстриженного псина, возбужденно переминавшегося на месте, вздохнул и сказал: - Ну что, пошли, что ли.

Сходни и трапы были установлены, члены экипажа вытянулись у них. Вальтер оживленно обсуждал с рядом стоявшими зеваками судно, круизы, вечеринку, которая намечалась на пристани, фарватер, порт и прочие радости. Гюнтер, холодея, ожидал появления мамы.

Мама выглядела довольной. Гюнтер видел, как она твердой поступью уверенного в себе человека неспешно спускалась по трапу на причал. Спина под рубашкой покрылась бисеринками пота, и он мог только тихо радоваться, что надетый сверху темный пиджак не позволит предательской влаге испортить его имидж, выдать волнение. Совершенно забыв, впрочем, что по виску течет тонкая струйка. Поводок в руке натянулся, и Жу-жу попытался кинуться навстречу любимой хозяйке, которая почему-то на него не обращала никакого внимания, а неверяще смотрела на сына, рядом с которым стоял высокий парень, держа перед собой цветы.