Эрден в очередной раз вскинул руку  Леша и поймал себя на мысли, что так по-идиотски он ни разу не сбегал (а опыт как ухода от похитителей, так и охраны, дабы подсудимый не утек, у него имелся изрядный).

 Краем глаза мужчина заметил, что многочисленная толпа в процессе удаления от места действия редеет, словно подворотни и переулки берут дань с пробегающего мимо табора.

 Через четыре квартала их кагал состоял ровно из семи человек, включая рыжую фьеррину и ее герра.

 – Ну что, красавица, – Земар внимательно взглянул на чернявку, неотличимую  от остальных зубоскалок, – я тебе еще раз помог, больше, извини, не смогу – сами сейчас ноги уносить будем, пока кибитки громить не пошли. И помни об обещании, которое мне на крови дала. Услуга за услугу. С этими словами Земар и еще трое цыган развернулись и быстро удалились прочь.

–О каком это он обещании? – Эрден подозрительно посмотрел на Вассу.

–Потом, – девушка махнула рукой и задрала подол одной из двенадцати  юбок (эта традиция повелась оттого, что, по закону табора, если муж скажет – уходи, то уйти придется в том, что на тебе надето, вот и носят если не все свое добро, то юбки уж точно на себе -  зато зимою тепло), извлекая свертки.

 Кинула их в руки оторопелым мужчинам со словами:

 – Держи. Ты – монах, – первый куль, полетевший в руки Эрдену, приветствовал нового хозяина облачком пыли и двумя тучными молями, лениво, словно на променад, вылетевшими, как только дознаватель развернул рясу. Одежда была из грубой шерстяной ткани, местами в характерную дырочку, но замерзнуть не замерзнешь. – А это тебе. Охранником будешь.

Второй свёрток состоял из портков, последний раз не знавших стирки никогда, и рубахи с меховой безрукавкой. Илас придирчиво оглядел «костюмчик».

 –А акинака нет? Или хотя бы фальшиона? Тесака на худой конец? Какой же я охранник без оружия?

 По мере перечисления оружия блондином Васса медленно закипала.

 – Знаешь, на востоке есть такое блюдо, жричёдали называется, – девушка все же сорвалась.

 Еще бы: сначала бег с препятствиями сквозь толпу, судорожный поиск табора, борьба с упёртостью Леша, возомнившего себя «великим предателем, который должен искупить свою вину».

План самого вызволения «сладкой парочки» сложился у Вассы в первый клин, как мужчин скрутили. В том, что их выведут от армикопольского инквизитора только для того, чтобы препроводить к кострищу, девушка не сомневалась – чуяла  по настрою толпы. Когда народ  жаждет зрелища и крови, закон часто бывает слеп и глух к обвиняемым.  Потому внутри лицедейки  словно лучина зажглась, отмеряя ей время для подготовки к спасению друзей: не уложишься в срок – всю оставшуюся жизнь будешь ощущать на губах вкус человеческого пепла.

 Успела, смогла, правда цена, которую обещала Земару, была неподъёмной. Тяжестью клонили  слова клятвы, что давала на крови.  Вот и сорвалась.

 Илас же на удивление не ответил очередной колкостью, а без слов, скривившись, стал натягивать на себя одежду. Платье, парик, теплая дамская накидка и корсет валялись уже у ног мужчины бесформенной кучей – мемориалом короткой, но столь событийной жизни рыжей фьеррины.

 Эрден тоже молча ввинчивался в рясу, оказавшуюся ему явно не по размеру. Коротковатая и узкая, зато с колпаком, прикрывающем столь характерные шрам и седину.

 Васса же, вспылив, и испытывая от проявления гнева некоторое смущение, тоже переодевалась: скинула верхнюю пеструю юбку, под которой оказалась другая, мышиного цвета. Последний куль, извлеченный лицедейкой, оказался женским кафтаном с шалью, весьма скромного рисунка.

 Эрден, справившись с невероятной задачей – разместиться в рясе так, чтобы ее несоответствие габаритам хозяина не бросалось в глаза – критически осмотрел компанию и огласил вердикт:

 –Так понимаю, ты, Вассария, ныне богобоязненная горожанка, отправившаяся на молебен в обитель святой Баяны, а мы – твоя охрана и, – бросив взгляд на Леша, поправлявшего камзол, в коих щеголяла прислуга, присовокупил: –  слуги.

 – Наверно так, по легендам ты у нас спец. – А почему опять к Баяне–то?

 – А потому, что именно это направление не вызовет ни у кого подозрений. Что храмовники, что инквизиция в последнюю очередь будут искать там. Но прежде, чем выбраться, все же стоит найти лошадей и провизию, и сделать это как можно быстрее.

 Все без возражений согласились с дознавателем. Толпа, обманутая в лучших ожиданиях и так и не увидевшая обещанного зажигательного зрелища, пойдет громить лавки. В первую очередь ерейские, а там уж, если раздухарится, то и до остальных торговцев дело дойдет...

 Городские улицы были малолюдны – народ собрался на площади и еще не понял, что его обманули. Поэтому благородная фьерра, прибывшая на почтовую станцию в сопровождении охраны и без торга, лишь бы продали, купившая четырех лошадей, не встретила никаких препятствий. В лавке неподалеку были закуплены так же необходимые в дороге мелочи, как-то: котелок, огниво, ножи и веревка. Леш, на правах слуги отпущенный за провизией, приволок котомку с хлебом (не первой и даже не второй свежести, ну да ладно, сейчас не время привередничать), головкой сыра, крупой и вяленым мясом, отдав за это добро целый злотый. Вассина рачительность вопила против такой траты: за эти же деньги на рынке, почти не торгуясь можно было купить провизии на месяц.

Мужчины же даже не обратили на этот неслыханный  грабеж ни толики внимания. Взлетели в седла и небыстрой рысью направились в сторону городских ворот – тех, через которые и въехали в этот город.

А за пять кварталов от восточных ворот недовольство армикопольских жителей поднималось сдобной опарой, заботливо оставленной в тепле ожидания зрелища. Честные горожане, так и не дождавшись обещанного развлечения, хлынули рекой по протокам улиц, затекая в арки и подворотни. На пути этого весеннего разлива повстречались и конвоиры, спелёнатые честным булатом.

Вы когда-нибудь пробовали остановить снежную лавину? А табун лошадей, которые понесли? Ни горе–стражник, ни мишка не жаждали обзаводиться оным опытом, но судьба и на этот счет их мнения не спросила.

 Народ, обозленный, расстроенный в лучших чувствах не стал разбирать – жертвы перед ними чародейских чар или сами чернокнижники. Какой–то малый, посчитавший себя сильным, смелым, ловким и неотразимым, - причиной столь высокой самооценки была любовно прижимаемая к груди бутыль первача - а самое главное проницательным, взгромоздился на старую бочку, доживавшую свой век в роли цветочной кадки, и, ткнув пальцем в Топтыгина, заорал:

 –Вот она, колдовка! Решила честных людей обмануть, медведем обернумшись! А мы не дураки, чтобы глотать черепки, знатути, на что мракобесье отродье способно!

 После обличительной речи прокламатор не удержал равновесия и сверзься с постамента. При этом пропахал носом мерзлую землю в кадке и выкорчевал чахлый куст можжевельника. Несчастная растительность, по мнению хозяина лавки, её посадившего, должна была привлечь своим видом клиентов, хотя на практике отпугивала – уж слишком облезлая была.

 Озвученную пьяную мысль одного дурака с энтузиазмом подхватили относительно умные трезвые головы. Мишка был обвинен в колдовстве, конвоиры – в пособничестве к оному, и подхваченных людским потоком стражников и потапыча понесло к площади.

 Хопкинс, прибывший на место казни и ожидавший увидеть уже привязанных и готовых к сожжению обвиненных, был озадачен. Оцепление вокруг кострища было прорвано, стражники сжались в пугливую, аки трепетная лань, кучку, народ споро привязывал мишку и начальника конвоя к столбам.

 На вопрос инквизитора: «Что здесь происходит?» -  начальник оцепления, призванного оградить кострище от любопытной толпы, ответил не с первого раза: не привыкшего к заиканию человеку тяжело освоиться с новыми особенностями артикуляции.

 Пока Миртор раздавал указания и оплеухи (вторые были более эффективны, чем первые, но они всегда могли указать нужный вектор действия), вызывали отряд подкрепления, унимали толпу и выясняли причину случившегося... дрессированный потапыч разгрыз–таки веревку и утек. Как это ему удалось – осталось загадкой. В первую очередь для так и оставшегося стоять привязанным к столбу усатого начальника конвоя. Его, кстати, удалось отвязать не с первого раза – народ в гневе делает все от души и на совесть: хоть защищает родные стены от неприятеля, хоть вяжет узлы на «ведьмовцах». Мишка же припустил по темным проулкам к нижнему городу, а там и к городским окраинам, по одному ему понятным признакам найдя родной табор. В нем  он был обласкан Земаром, накормлен медом и вычесан. Его недовольное ворчание было выслушано хозяином с должным внимание и пониманием.