Закончив приказ, он передал в Самару Куйбышеву и Новицкому:

«Я выезжаю сегодня в 22 часа вместе с двумя батальонами Казанского полка; буду в Самаре утром 15-го. На 10-е число приготовить состав Казанскому полку для отправки на Оренбург».

«Все понятно», — простучал аппарат.

Фрунзе сел, расстегнул ворот. Только сейчас он понял, как нечеловечески, беспощадно устал. Что ж, можно считать почти выигранным и этот этап сражения. Но какой нелегкой ценой! А сколько боев впереди, и сколько еще требуется сил — и от других, и от него…

Беспредельно широка Волга у Саратова в мае, с одного берега едва-едва виден другой. Река так многоводна, что, когда стоишь на песке у самой волны, кажется, будто из-за земной кривизны поверхность ее слегка выпукла.

Май в 1919 году стоял тихий, жаркий, безоблачный. К вечеру, когда солнце закатится, небо на западе сначала пожелтеет, затем станет сиреневым, потом синим, и весь этот спокойный, постепенный перелив цветов отразится и безбрежном разливе Волги. Но редко-редко зарябит по гладкой ленте заката, повторенной в воде, след от лодки, — мало осталось в тот год рыбаков на Волге: кто не вернулся с германской, кто воевал за красных, а кто и за белых. А рыбы расплодилось в реке — без счету, ловить бы только, но кому — старикам одним?..

Скользит по реке одинокая лодка, ровными сильными взмахами весел гонит ее через реку простоволосый старик в ветхой ситцевой рубахе к заросшему кустарником песчаному острову, едет на ночную, самую удачливую рыбалку — себя ли поддержать свежей рыбой, для рынке ли наловить…

Вытянув лодку на пологий откос, старик размотал удочки, насадил наживку, поставил поплавки на разную высоту и установил вдоль берега удилища — все это быстро и сноровисто. И почти сразу же то на одном, то на другом удилище начали вздрагивать и звенеть маленькие колокольчики. Не прошло и часу, как в брезентовом ведре густо заплескались порядочные окуньки и подлещики, а звоночки продолжали сообщать о новой и новой добыче.

Старик еще раз обошел с ведром удочки, снял рыбу и отправился вдоль берега — собирать ветви, щепки, поленья, прибитые к острову течением. В лощинке за кустами он развел небольшой костер, подвесил над ним котелок с водой, быстро почистил несколько рыбешек и забросил их в кипяток. Запустив руку в холщовые штаны, рыбак вынул из кармана зловеще блеснувший при свете костра короткий тупой кольт с дулом огромного калибра — хоть на слона с таким идти, — переложил оружие в левую руку, а правой извлек из глубин кармана тряпочку с двумя сырыми картофелинами, лавровым листом, перцем и солью. Бросив приправу в клокочущий котелок и спрятав кольт, рыбак снова отправился к удочкам: одна из них звала его особенно громко и настойчиво. Он потянул удочку на себя и понял, что рыба попалась большая и торопиться нельзя. Добродушно мурлыкая, он стал водить добычу, то отпуская леску, то осторожно подтягивая к себе. Минут через десять, все так же ласково напевая, он опустил в воду сачок и сильно подтянул рыбу к себе. Мгновение — и в сачке забился округло-серебристый язь. Рыбак бросил бьющуюся рыбу в ведро и отправился к костру. Зачерпнув деревянной ложкой бурлящую уху, он осторожно попробовал жгучее варево, одобрительно крякнул и снял котелок.

Потянулась теплая, томная ночь. Только редкий плеск волны и слабый звон колокольчиков нарушали безмолвие. Старый рыбак все так же цепко таскал добычу. Постепенно звезды начали блекнуть, восточный край неба засветился, защебетали первые птахи. Настороженное ухо рыбака уловило вдалеке слабые удары весел. Он вынул из-под распоясанной рубахи массивные золотые часы с двойной крышкой, посмотрел время, удовлетворенно кивнул головой, но на всякий случаи взвел в кармане маслянисто щелкнувший курок.

донесся недалека женский голос. В предрассветном тумане лодка, видимо, плыла наугад, — пение стало удаляться. Но четверть часа спустя плеск весел раздался совсем близко, женщина энергично повернула лодку против течения и погнала на отмель рядом с лодкой рыбака.

Воткнув свою лодку в песок, невысокая гибкая женщина сразу выскочила в мелкую воду и, подтянув лодку повыше, направилась к костру.

— Свежей ухи? — поприветствовал ее старик.

— С удовольствием. Аппетит собачий, или волчий, или какой там еще бывает. — Она жадно принялась черпать ложкой прямо из котелка. — Ах, дорогой шеф, если вас уволят из вашей конторы за непригодностью — как выбрасывают старый шкаф, — цинично разъяснила женщина, — то вы прекрасно сможете зарабатывать себе на пропитание рыболовством. Если, конечно, вас раньше не ухлопает Чека.

— Или не угостит вкусным пирожком одна очаровательная молодая леди, — добродушно поддакнул старик, глянув ей в глаза. — Почему вы не пришли тогда в Самаре? Я ждал вас, и промедление могло мне очень дорого стоить!

— Они обложили вас, как медведя в берлоге.

— Врете! Второй выход был свободен!

Она с комической покорностью вздохнула и лениво выгнулась. Старик бросил насмешливый взгляд на ее грудь и сухо, но уже более спокойно сказал:

— Извольте сесть благопристойно, у нас есть дела.

Нелидова снова нарочито покорно вздохнула и принялась приводить в порядок волосы.

— Многих взяли, почти всех, — сообщила она. — Усиленно ищут вас и меня. Разгром…

— Ничего страшного. Есть мнение некоторых очень умных людей, что так даже лучше…

— Что? — Как ни цинична была Нелидова, но хода мыслей Уильямса постичь даже она не могла. — Эти очень умные люди сидят в Чека?

— Они сидят далеко, очень далеко, хе-хе-хе… Есть новые директивы, дорогая Галина Ивановна, — уклонился от объяснений Уильямс.

«А хорошо бы и тебе, старая сволочь, подсунуть пирожка! Тридцать наших людей поставят к стенке, а он доволен — новые директивы, видите ли…»

— Я слушаю, сэр. — Она обворожительно улыбнулась.

— Очень умные и очень богатые люди решили, что я должен работать в другом месте, скажем, где-нибудь восточнее, или южнее, или западнее, а может быть и северное… А вместо меня останетесь здесь вы, дорогая Нелидова. Какая карьера, а? Какой счет в банке, а? О, мадам, тысячи претендентов будут лежать у вас в ногах.

— Насчет ног они и сейчас не брезгуют, — злобно отрубила Нелидова, по необъяснимой ассоциации вспомнив исчезнувшего неожиданно Безбородько.

— О, какой язык! Какой язык! — одобрительно покачал головой Уильямс. — Как сабля у этого… у друга вашего покойного мужа, у Плясункова…

— Да, у Плясункова. — Нелидова взяла себя в руки: этот старый черт, оказывается, знает, кто разгромил восстание в Ставрополе, от кого она бежала недавно в Самару, очертя голову, бросив Долина и других. Не подсунул бы Уильямс ей за это «пирожка». Она с испугом глянула краешком глаза на опустошенный котелок. Но, впрочем, зачем же тогда предлагать ей карьеру?..

Костер дымил, догорая. Яркой полосой зажглось небо на востоке — вот-вот брызнет первый луч. Облака в зените уже пылали желтизной.

— Да, миссис, борьба с большевиками оказалась трудней, чем многим представлялось первоначально. В свое время я предупреждал об этом! Но мы не должны отказываться от борьбы, нет! Мы должны только действовать острее, умнее. Я установил прочную связь с Южной группой казачьих войск Колчака. Все это будет передано вам. Наше руководство действительно очень ценит вас.

«Ну, значит, показалось, — с облегчением подумала Нелидова, которая уже явственно почувствовала приближение сильных резей в животе. — Ох уж эта уха, ох уж все эти угощения…» И она со вниманием начала слушать Уильямса.

— Ваша главная цель — восстания, восстания и восстания в казачьих станицах, в совершенно ослабленном тылу у этого… у Фрунзе. Итак, слушайте внимательно… — Он методично и последовательно стал диктовать ей явки, имена, пароли.