Изменить стиль страницы

— Тпру! — весело командует кашевар, натягивая вожжи у крайней избы. — Здорово, мужики! А где здесь хозчасть Интернационального полка дивизии товарища Чапаева?

— Охти вам! — испуганно всплеснул руками один из крестьян, сидевших на завалинке, увидав красные звезды. — Братцы, тикайте отсюда, у нас еще белые!

Побледнел молодой боец, стал отчаянно дергать вожжи, чтобы развернуть коней, но тут из дома выскочило пять казаков — без поясов, но с винтовками.

— А ну, слазь оба! Давайте сюда, в хату!

И еще не все было потеряно — ударить бы кнутом по коням, понеслись бы они во весь опор, а там — подстрелили бойцов или нет, это дело случая, а могли бы и уйти. Но уж очень благодушно перед нежданной встречей были настроены молодые красноармейцы, и грубый окрик застал их врасплох. Медленно, как больные, слезли они со скамьи, устланной сеном, и, подталкиваемые стволами, вступили в большую избу. А там, за широким столом, уставленным разной снедью и водкою, обедало с дюжину матерых казаков. В углу под образами сидел старший из них — могучий, вислоусый казачина с двумя «Георгиями» на распахнутой гимнастерке и маленькими на его медвежьих плечах погонами сотника.

— Ваше скородь, поймали красношкурых разведчиков! Приехали, вишь, с кухней для отвода глаз, — бойко доложили ему.

Пристально глядя на совсем жиденьких против него пареньков, бывший вахмистр, ныне офицер Охрименко опрокинул в рот стакан с остатками водки, звучно откусил соленый огурец и низко, накаляясь яростью («И от таких сопливых уже месяц как бежим?»), спросил:

— Какой части?

— Интернационального двести двадцать второго полка двадцать пятой дивизии товарища Чапаева! — четко доложил рыжий, веснушчатый кашевар.

— Тырнационального… Так… Разведчики, значит?

— Никак нет, кашевары мы.

Охрименко выбрался из-за стола и подошел к пленным, нависнув над ними, как громоздится темная гора над тонкими зелеными березками.

— Так вашу… А где ваш полк сейчас?

— Должон быть в этом селе, а раз нету, так не знаем.

— А сколько штыков у вас в полку?

— А это мы не знаем, — побледнев до самой последней желтизны, отвечал боец.

— А ты, значит, кашу варил? — тяжело дыша, спрашивал Охрименко.

— Варил, — еле слышно шепнул кашевар.

— А на сколько же персон ты варил? А? — дико заорал офицер. — Говори, не то сейчас мозги вышибу!

— На всех варил, — едва шевеля губами, вымолвил пленник.

Хрясь! Страшный удар пудового кулака обрушился ему на переносицу и отбросил паренька к стене. Широким черным потоком хлынула кровь, она мгновенно залила все лицо, рубаху, штаны, полилась на пол.

— А! — с пьяным криком казаки бросились насмерть забивать пленных: ногами, кулаками, еще ногами, еще кулаками!

— Стой, дьяволы! — заорал Охрименко. — Стой! Так они живо отойдут в царство небесное, дешева будет расплата за нашу земельку! А ну, вяжи их к стульям!

С бойцов посдирали гимнастерки, посадили их и привязали веревками к стульям.

— А вот так, а вот так! Равноправия захотели, голытьба проклятая? Бог тебе равноправие! Ну, продолжай. — И он передал своим кровавым сподвижникам нож, которым начал резать кривую пятиконечную звезду на спине у кашевара. — А ну, кто там, соли сюда!

Один из бойцов глухо стонал, скрежеща зубами, только обильный ног залил ему лицо, другой закричал нечеловеческим криком, когда казаки начали сдирать с его спины кожу.

— Ну, сколько у вас бойцов, гад? Отвечай! — Охрименко поднял за чуб сникшую голову с закатившимися глазами. Кашевар открыл свои померкшие глаза, и дикая ненависть засветилась в них. Собрав последние силы, он плюнул кровью в лицо палачу. Со звериным ревом тот отшатнулся и стал шарить у пояса шашку; не найдя ее, он бросился к стене, выхватил из ножен оружие и рубанул бойца по руке. Тогда и другие, озверевшие от крови, злобы и водки, казаки начали добивать свои жертвы — табуретами, бутылками, ножнами.

Вдруг неподалеку звонко лопнул выстрел, за ним другой.

— Братцы! Красные близко! — вскочил в избу казак.

— Тихо! Этих — в навоз! — Охрименко быстро стал опоясываться. — Седлать коней!

Четверо потащили замордованных пленников в хлев, остальные заметались по комнате, собирая вещи, оружие. Через несколько минут все повысыпали наружу.

— Ты! — Охрименко притянул к себе полумертвого от испуга хозяина дома. — Молчать! Мы скоро вернемся. Проболтаешься — зарублю! — И он отбросил его прочь.

За селом слышались частые выстрелы, беспорядочные крики «ура!».

— По коням! За мной! — И они вихрем умчались прочь от приближающегося боя. Не прошло и пяти минут, как по улице мимо избы молнией промчались красные кавалеристы — конный взвод под командой Григория Далматова отрезал путь отступающей белой пехоте. Когда погоня кончилась, Григорий отдал приказ бойцам спешиться и отдохнуть, а Еремеичу и Фролову собрать всех пленных вместе.

Не торопясь, шагом возвращались бойцы к просторной избе на краю деревни.

— Здравствуй, хозяин, — обратился Григорий к крестьянину, который, схватив щеки как при зубной боли, сидел около своего дома. — Можно у тебя отдохнуть?

— Родные вы мои! Что было, что было-то… Заезжайте скорее, только сперва бабы кровь отмоют — весь пол, все стенки в крови! — И пожилой, тертый-перетертый жизнью мужичонка неожиданно закричал тонким голосом и стал биться лбом о крыльцо.

— Что такое? Что случилось? — Григорий спрыгнул с коня и бросился к хозяину.

Тот оторвал от стены залитое слезами лицо и стал совать рукой в сторону конюшни:

— Там… там… В навоз двоих ваших зарыли, детишки еще совсем… Может, дышат еще…. О, душегубы окаянные, что наделали-то!..

Далматов и его бойцы бросились в конюшню и осторожно стали снимать с кучи навоза в углу слой за слоем, и вот показались измазанные, окровавленные, обезображенные тела замученных бойцов. Принесли воду, стали обмывать лица, грудь, руки. И вдруг из-под навоза показалась вырезанная на спине у первого пятиконечная звезда.

— Ах сволочи! А-а-а! За нашу красную звезду мстят! — закричал Григорий и выскочил из конюшни. Он схватил старика за грудь и стал трясти его. — Кто? Кто это сделал? Говори!

— Здоровый такой казачина сотник Охрименко всем распоряжался, он и повинен…

— Где он? Говори!..

— Да ускакали все как раз перед вами…

Далматов вскочил на коня и наметом бросился со двора на улицу.

«Вы нас за наши идеи мордуете? За нашу всесветную совесть мучите? Ах вы, кровавые вампиры! Я вам покажу сейчас все пять концов красной звезды!»

— Гриша! Гриша! Товарищ, командир! Стой! — услыхал он голос Фролова. — Стой, ты куда?

Далматов чуть придержал копя, яростно и нетерпеливо поглядывая на догонявшего его друга. Запыхавшись, Володя радостно отрапортовал:

— Товарищ командир! По деревне захвачено и взято в плен семьдесят два белых солдата. Мобилизовал две подводы для сбора оружия.

— Где пленные?

— А вон там… Стой, чего это с тобой?..

Далматов ветром понесся к пленным. Они сидели на траве и слушали Еремеича, который что-то говорил им.

— Охрименко есть? — закричал Григории, подскакав к ним. — Я спрашиваю, кто Охрименко, ну? Ты? — Он направил коня на дородного пожилого солдата. Тот испуганно упал на землю, крестясь дрожащей рукой:

— Быстрых, Быстрых мы, это кто хочешь скажет.

— Григорий, ты что? — Еремеич сурово встал перед Далматовым. — Опомнись!

— Опомнись? А ты видел, что они с нашими бойцами сделали? Звезды нарезали, живьем истерзали! О, палачи проклятые! Встать! Всем следовать вперед! Ну!..

Еремеич твердой рукой схватил за уздечку пляшущего Ратмира и, глядя в глаза Григорию, тихо произнес:

— А ты уверен, что палачи — среди этих? А? Всю работу нам сорвать хочешь? Семьдесят солдат от советской власти отпугнуть хочешь, так что ли? — Два взора столкнулись: один горячий, бешеный, другой — холодный, властный, едва ли не презрительный.

— Эх, Еремеич, — промолвил Григорий, — если б ты видел… — Взгляд его понемногу становился осмысленным.