— А ты думаешь, я не видел такого, что тебе и не снилось? — Старый большевик отпустил поводья Ратмира: — Эх, сынок, голову только не надо терять: бывает, потом и не подберешь. — Он повернулся к пленным, громко скомандовал: — К месту злодеяния — шагом арш! — вскочил на коня и вместе с Далматовым погнал всю толпу к дому на околице.

Там на дворе, перед окнами, уже лежали обмытые мертвецы со сложенными на груди посеченными руками. Их вид был страшен. Пленные закрестились, стащили фуражки. Григорий соскочил с коня, подошел к трупам и бережно перевернул их на живот — спекшимся мясом засияли синие, фиолетовые звезды на спинах.

— Что за базар такой? — вдруг раздался начальственный звонкий голос.

К дому подъехал в сопровождении Фурманова и Петра Исаева Чапаев.

Григории встал с колен и, приложив руку к козырьку, отрапортовал:

— Товарищ начдив, отдаем последнюю честь зверски замученным красным героям!

Все расступились, и Чапаев увидал трупы.

Что-то в лице его дрогнуло, глаза сузились, как от боли. Он спрыгнул наземь, сорвал с головы папаху и подошел к мертвым бойцам.

— Товарищи! — пронзительным высоким голосом яростно закричал Чапаев, обращаясь к красноармейцам и крестьянам. — Так поклянемся же над этими павшими героями, которых зверски замучали беляки, бить колчаковцев и всякую погань, чтобы они знали, что вечное сияние красной звезды никто не сможет погасить! Клянемся!

— Клянемся!! — был громовой ответ. Среди пленных прошло шевеление, с ужасом смотрели они на красных бойцов.

Вперед быстро вышел Фурманов:

— Дорогие товарищи! Очень правильно говорил наш командир дивизии товарищ Чапаев, что мы без пощады до полного разгрома будем бить проклятого врага! Будем бить так, чтобы духу не осталось на нашей земле от ненавистных злодеев! Но, товарищи, посмотрите на этих замученных героев: неужели мы когда-нибудь станем такими, как их убийцы? Нет, мы никогда не будем такими, как белогвардейские псы: если уж противник попал к нам в плен, мы сохраним ему жизнь, потому что мы не дикие звери, подобные тем, которые истязали и убили двух наших героических бойцов. Имена палачей мы узнаем! Мы установим также имена людей, которые под страшной пыткой ничего не сказали врагу, и с их именами пойдем вперед, неся смерть пособникам помещиков и капиталистов. И в этой святой борьбе нам помогут также и крестьяне, которых временно обманул наш общий враг — кровавый адмирал Колчак. Правильно я говорю? — обратился он к пленным.

— Верно! Правильно! — раздались оттуда многоголосые возгласы. — Мы давно бы перешли, да случая не было.

Григорий перехватил грустный и упрекающий взгляд Ивана Еремеевича и опустил голову.

— Понял, Далматов? — спросил Чапаев. — Разобраться здесь! — Он вынул маузер, трижды выстрелил в воздух: — Прощайте, герои, мы отомстим за вас! — вскочил на коня, вздыбил его, круто развернул и помчался дальше…

Утром, едва рассвело, эскадрон Говорова в составе кавдивизиона Сурова вытянулся вдоль узкой лесной дороги. Далматов молча ехал впереди своего взвода, не отвечая на вопросы Фролова. Смутно было у него на душе. Неловко чувствовал себя перед Еремеичем, стыдно было перед самим собой: снова потерять самообладание, настолько ослепнуть от ярости, — но больше всего жгли сознание фиолетовые звезды, запекшиеся, с крупинками сверкающей соли в углах. А ведь где-то рядом, совсем неподалеку, живет, дышит и, может быть, смеется этот неведомый пока, но бесконечно ненавидимый палач — сотник. И Григорий невольно хватался за рукоять шашки.

Двигаясь в эскадронной колонне по глухой лесной дорожке, Далматов не мог и предполагать, насколько тесен мир, что не пройдет и часа, как судьба сведет его с тем человеком, который сыграл злую роль в жизни Наташи и которого он, Григорий, хорошо знает…

Вот за поворотом неожиданно блеснуло зеркало большой реки.

— На берег не показываться! — слышен приглушенный рокот Говорова. — Дозор, ко мне!

— Ух, красота какая! — раздался звонкий голос Фролова. — Картина!

— Картина-то картина, — прозвучал озабоченный ответ Сурова, — да берега напротив шибко неудобные. — Он спешился и стал в бинокль осматривать невозмутимую гладь реки и лес на противоположной стороне. — Никого и ничего. Недаром начдив к этому месту нас послал. Ну-ка, тихо! — Все застыли, прислушиваясь.

Григории быстро узнал характерный стук колесного пароходика, — такие ходили по Неве.

— Товарищ командир, — прибежал дозорный, — по реке слева — издали — два парохода и буксир. Приближаются сюда.

— Гулин, коней в лес, всем залечь! Пулеметчик, давай на мыс. Далматов, развернуть взвод левее, у камышей, остальные — правее, в ивняке. Себя не показывать, без команды не стрелять.

Спешенные кавалеристы быстро рассыпались по обе стороны небольшого мыска и замаскировались — с трех шагов не видать.

— Гриша, товарищ командир, глянь. — Фролов потянул его за рукав.

Далматов оторвался от бинокля: «Чего Володьке надо? (тот и впрямь показывал дело — запрятанную неподалеку в камышах рыбацкую лодку) Ага, может сгодиться, орел-курица!» — и продолжал наблюдать. На носу первого пароходика — речного грузо-пассажирского ветерана — под мерное хлопанье лопастей играла в карты группа офицеров. На палубе — команда солдат, но все больше едут женщины с корзинками и мешками — видимо, на базар. А на втором? Ого! Да здесь около сотни солдат! И все вооружены…

Суров о чем-то оживленно шептался с Говоровым и Гулиным: удача редкая, не упустить!

— Ну давай, иерихонская труба, действуй, — хлопнул он Гулина по плечу. Тот встал у дерева и голосом, перекрывшим всю реку, скомандовал:

— Оррудийный рррасчет и пулеметчики, по пароходам — к бою готовьсь!!!

Гриша в бинокль увидел, какая паника поднялась на пароходах: опрокинув столик, офицеры заметались по палубе, начали стаскивать сапоги. Несколько человек стремглав попрыгали прямо с верхней палубы в воду и поплыли, прячась за пароходами, к противоположному берегу. Быстрее зашлепали колеса, заспешили вперед.

— Пулемет номер первый! По головному… предупредительную очередь!.. Огонь!

Коротко и гулко прозвучала очередь, цепочка всплесков выросла перед самым носом у судна.

— Приказываю всем судам немедленно причаливать к берегу!

В ответ жалкими хлопушками защелкали револьверные выстрелы. Еще несколько офицеров без сапог метнулись в реку.

— Орудие, готовьсь прямой наводкой! — гремит зычная команда. — Батальон, предупредительный огонь, залпом — пли!

Раздался дружный залп. На пароходах сразу перестали вертеться колеса, вверх медленно пополз белый флаг. Буксир бросился в сторону и тут же сел на мель.

Григорий, согнувшись, прибежал к Сурову:

— Товарищ командир дивизиона, есть лодка с веслами. Разрешите на головной пароход? («А вдруг Охрименко там? Сидел на палубе какой-то здоровенный офицер…»)

— Давай! Езжайте впятером, огнем прикроем.

Пятеро питерских добровольцев, нажимая на весла, понеслись к пароходу. Им вдогон полетела громовая команда:

— Пулеметам и орудию держать пароходы под прицелом!

Григорий с наганом в руках, не дожидаясь, пока закрепят лодку, вскочил на трап и взбежал на палубу:

— Всем сложить оружие! Пленным гарантируем жизнь, за сопротивление — расстрел на месте!

Несколько матросов из корабельной команды и десяток солдат мигом набросились на оставшихся офицеров и обезоружили их. «Эх, все тощие, нет тут Охрименки!»

— Товарищ командир, там в каюте генерал, — тихонько потянул Далматова за рукав одни из матросов, совсем молодой, черномазый от угля, с восхищением смотревший на своих боевых сверстников.

— Тихон, остаешься старшим на палубе. Игнатов, следи за капитаном, пускай причаливает к берегу. Фролов, за мной! — Григорий и Володя торопливо пошли за матросом.

— Вон там закрылся, гад золотопогонный!

— Открывай живо, ну! — крикнул Далматов.

Молчание. Тогда друзья в две рукоятки наганов забарабанили по двери. Оттуда ни звука.