Сидоркин оглянулся на дверь и тихо-тихо произнес:

— Александр Иванович велел передать, чтобы зашли сегодня вечером, сказавши, что за своими вещами, к тете Дусе — на Госпитальную. Провожатый — обязательно, без него отсюда не выпустят. А там уже встретят наши. Разрешите идти, ваше благородие? — громко спросил он.

Наташа замерла в полной растерянности с гребенкой в волосах, не зная, что спросить, что сказать, и расширившимися глазами уставилась на этого писаря, мимо которого она проходила раньше, как мимо примелькавшейся мебели.

— Слушаюсь! — громко ответил сам себе Сидоркин, улыбнулся, отечески потрепал Наташу по щеке и, по-уставному повернувшись, вышел.

С чем сравнить ту радость, которая вспыхнула в измученной душе девушки? Тягостное бремя взваленной на себя ответственности исчезло, ушло в ту же секунду, когда захлопнулась дверь за Сидоркиным, когда Наташа поняла, что о ней не забыли, что о ней помнят, несмотря на занятость перед боем. А может быть, ей даже разрешат оставить штаб, бросить свою роль, вернуться к человеческой жизни?

Рослая, веселая, с короной золотых волос, с цветком, засунутым под погон, и сама как воплощение цветущей женственности вошла она в штабной вагон.

— Наташенька! — Игорь даже прикрыл ладонью глаза. — Боже мой, я просто не могу…

«Взять его в провожатые? Идея!» — Она слегка хлопнула адъютанта по руке:

— Игорек, после заседания мне нужна будет помощь…

— Да, да, я знаю, твой дядя уехал, только прикажи, и я…

— Вот и хорошо. Договорились. — Она вошла в салон.

Ей радостно закивал англичанин-переводчик, показав в улыбке сразу все свои огромные зубы. Она многозначительно кивнула ему, поздоровалась с иностранными представителями, с некоторыми офицерами и заняла свое место за маленьким столиком.

— Господа офицеры! — раздалась громкая команда. Все встали. Ханжин вошел («Садитесь, господа, садитесь!»), прошел за председательское место и сразу начал:

— Господа! Ситуация усложняется. Только что получено сообщение о том, что разведчики дивизии Чапаева переправились у Красного Яра и захватили плацдарм западнее сел Новые Турбаслы и Александровка.

Англичанин быстро перевел сказанное Гревсу и Ноксу. Наташа с признательной улыбкой кивнула коллеге.

Ханжин отдернул занавеску от карты:

— Я думаю, что это демонстрации. Четвертой дивизии приказываю завтра сбросить этих разведчиков в реку Белую и утопить их там. Главный удар следует ждать южнее Уфы. А посему: генерал Голицын, прошу вас сосредоточить свои полки у Благовещенского и быть, готовим к удару по главной переправе. К селу Вотякеево направляю восьмую пехотную дивизию генерала Войцеховского и сибирскую казачью дивизию.

— Как я понял, генерал сейчас действует по инструкции русской басни о сюртуке некоего Тришки, — кратко сообщил англичанин-переводчик Ноксу и Гревсу и, широко улыбаясь, подмигнул Наташе. Но та сделала официальное лицо и подробно перевела им все сказанное Ханжиным: чтобы лучше запомнить.

«Сплутовать решил, шельма, а наша девка не дала», — мимоходом подумал Ханжин, услыхав в ее тихой и быстрой речи названия деревень и фамилии генералов.

— Не кажется ли генералу, что дивизия Чапаева, если она переправится, такая угроза, к которой надо отнестись очень серьезно? — спросил Гревс.

Явно нервничая, Ханжин ответил:

— Вы же слышали, что я приказал четвертой дивизии заняться этими полками. Кроме того, начальнику авиации, — продолжил Ханжин, — приказываю завтра, восьмого, бросить на переправу у Красного Яра все шестнадцать аэропланов. Задача: прекратить переправу через реку и по возможности отрезать пути отступления тем, кто уже переправился, когда вступит в действие четвертая дивизия. И, кроме того, если Чапаеву удастся переправить свои полки и удержать плацдарм до ночи восьмого, я переброшу туда еще две дивизии, и на заре девятого он отведает такого блюда, которого не пробовал: «психической» атаки. Уверяю вас, господа, что после этого с дивизией Чапаева будет покончено — раз и навсегда.

Полковник-англичанин быстро заговорил, он переводил точно и мертвенно, как какая-то неведомая машина. Впрочем, и машина дала осечку: когда коллега сообщил об ожидаемой атаке «психопатов», Наташа любезно поправила его на «психическую атаку». Утратив на миг свою выдержку, англичанин зло спросил: «Азиатское блюдо?» — и тут же широчайше улыбнулся: шучу, дескать…

«Сегодня же, сегодня же надо доложить, что Ханжин определил место главной переправы южнее Уфы и о «психической» контратаке против дивизии Чапаева… Обязательно, обязательно, обязательно…»

Совещание продолжалось, Наташа быстро и точно переводила, и уверенное сознание своей силы поднималось из глубины души: не струсила, не убежала, перемогла себя — и вот теперь до конца понятно, как нужно было остаться!

Едва отзвучали последние слова и все поднялись, Наташа скользнула к двери.

— Минуточку, мисс, — остановил ее Нокс.

— Да, сэр?

— Я надеюсь еще много раз иметь поводы убеждаться в вашем чудесном музыкальном слухе и слышать ваш чудесный музыкальный голос. Разрешите мне вручить вам презент. Надеюсь, вы вполне оцените мою маленькую, но очень многозначительную шутку. — Он протянул ей руку. Недоумевая, она пожала ее и ощутила в своей ладони какой-то малюсенький колючий предмет. Нокс улыбался, его переводчик кивал изо всех сил, выражая высшую степень дружелюбия. Наташа глянула на свою ладонь и увидела цепочку с двумя крошечными золотыми бутылочками, усыпанными точечками алмазов. Секунду она стояла опустив глаза, затем весело подняла их:

— О, сэр! Вы остроумны и злопамятны! Разумеется, я с удовольствием продолжу с вами в свое время воспоминания о стоимости генерала Нарышкина. — Она сделала книксен и выскочила в коридорчик («Если мне посоветует сделать это Александр Иванович»). Прикалывая под цветком заискрившуюся всеми цветами радуги безделушку, Наташа обратилась к Игорю:

— Мой рыцарь, готовы ли вы сдержать свое слово?

— Требуй всего, что угодно!

— Мне надо сходить на старую квартиру и взять оттуда кое-какие личные вещи, дорогие мне как память. Не угодно ли вам сопровождать меня?

Лицо Игоря отразило полную растерянность.

— Но, Наташенька, разве ты не знаешь приказ командующего: никому территорию вокзала не покидать без его личного разрешения? Тем более ночью… Все кругом оцеплено.

— Какой еще приказ? Знать ничего не знаю! Ну, Игоречек, я тебя подожду у себя в купе, а ты уж постарайся, ладно? Ну? Уговорила?

— Да, постараюсь… — с колебанием выговорил он.

Прошло более часа, пока Игорь постучал к ней:

— Дал пропуск, не захотел тебя огорчать. Разрешил взять в сопровождение трех солдат.

— Что ты, что ты?! Зачем они нам?

— Я тоже думаю, что вдвоем лучше. Наташенька, мы так давно не были вместе — целую вечность… — Он присел на край дивана.

— Не рассаживаться, рыцарь, пошли, пошли!

— Ну, пойдем, — покорно вздохнул он.

В темном городе было пустынно. Встречались только патрули. Один из них — офицерский — тщательно изучил документы Игоря и Наташи.

— Куда держите путь? — строго спросил старший патруля, грузный штабс-капитан.

— Генерал Ханжин знает, куда мы держим путь, — с достоинством ответила Наташа. — Вы видели его подпись?

Офицер из патруля что-то зашептал на ухо старшому. «Безбородько из контрразведки», — различил Наташин натренированный слух.

— Ах вот как. Извините, молодые люди: таковы обстоятельства. Враг коварен, и он не спит! Могу сообщить, что у нас в тылу весьма откровенно шпионят даже женщины!

Неимоверно забилось сердце Наташи: неужели напали на след? Неужели какая-то неловкость вызвала подозрение?..

— Ничего легче не возникает в условиях фронтового города, чем слухи, — пренебрежительно сказала она. — Извините, штабс-капитан, но вам не следовало бы сеять панику.

— Слухи? Паника?! Извините, мадам, но уж вы-то, в силу вашего родственного положения, могли бы знать, что это не слухи, — возразил штабс-капитан. — Не далее, как вчера, я собственноручно вел огонь по двум наглым бабам, которые гребли прочь от города, несмотря на все предупреждения и окрики. Уверяю вас, это были отнюдь не молочницы!.. Можете следовать! — Он сухо козырнул, и они разошлись.