— Здорово сказано, лапонька.
Мы вышли наружу и для начала прошлись по побережью. Кириан рассказывал о мире.
— Ибиза, мир воды. Здесь помимо океанов есть множество рек, озер и морей. Только в середине материка водоемов немного, в остальных частях света — уплаваешься. Планета делится на две части — материковая и островная. Материк всего один, но огромный и обглоданный настолько, что у него бесчисленное множество полуостровов, заливов и бухт. Столица располагается в особом месте. Это что-то вроде большого острова в центре материка. И довольно огромного, кстати говоря. У них здесь нет государств как таковых, но границы существуют. Люди различаются тоже. Я бы условно разделил их на три группы: островные, побережные и центрально-материковые. Чем ближе к столице — тем более строги законы и строже сами люди. Здесь все открытые, веселые и доброжелательные. Ну а островные — таинственны и своеобразны. Зато там, на островах, самые красивые звездопады, какие я когда-либо видел. Тут уж даже Цевра отдыхает.
— Мы туда сходим?
— Не сейчас. В начале лета звезды спят. Звездные дожди начнутся через месяц-другой. Зато мы можем поглядеть цветные озера и прокатиться на лодках по самой крупной реке материка.
— А что насчет водопадов? — спросила я.
— Их здесь почти нет, что странно. Вы не замечали, что некоторые реальности славятся чем-то особенным? Вот Ибиза — это вода во всех её проявлениях кроме водопадов. Цевра — цветы.
— И небо. Там очень красивое небо, — сказала я. — В большинстве миров оно голубое, у тебя на родине — синее. К тому же когда ночью проступает эта золотистая галактика… Зашатаешься.
— Мы зовем её Галактикой Забвения. Повидав множество самых разных небес, я редко находил такие, где помимо обычных звезд можно увидеть крупные планеты и туманности, звездные скопления и газовые облака. А твое родное небо какое? — спросил Кириан. — Помнишь его?
— Оно тоже голубое.
— А твое? — и парень повернулся к Лине.
— У нас больше серое, даже на природе. Экология ужасная, потому и звезд толком не разглядишь. После своего родного мира я всё время думаю, как уменьшить выброс в атмосферу и придумываю системы очистки воды и переработчики для мусора.
— Ты молодец, — улыбнулся Кириан. — Когда последний раз была дома?
— Давно. Мне всё равно не к кому возвращаться. Так что я, наверное, буду искать новый дом. Или лучше новый мир, чтобы наконец создать там свой дом.
Веселая компания играла возле воды в мяч, и нас пригласили присоединиться. Я отказалась по причине платья, ребята с радостью согласились. Лине нисколько не мешала длина её наряда, к тому же под него она надела купальник. Вскоре они скинули верхнюю одежду и продолжили пинать мяч, а я вернулась в номер и нацепила купальник.
Океан был приятно-прохладным. Я плавала без особого удовольствия и раздражала саму себя. Сколько можно жить вполовину? Как долго продлится мой поиск? Вкус жизни терялся, и вместе с ним уходила окружающая красота.
Ближе к вечеру я решила пройтись и оставила ребят в компании молодых шумных ибизцев. Им было хорошо, и я не собиралась своим унылым настроением портить всем встречу.
Чем дальше от прибрежного поселения, тем гуще становилась лиловая темнота. Я прекрасно видела окружающий мир, но он словно тонул в фиолетовом облаке. Кудрявые деревья нагибались над водой, и я забралась на одно из них.
Я старалась ни о чем не думать. Смотрела на таинственную фиолетовую воду и считала звезды. А потом вспомнила, что ещё в прошлый свой визит в Промежуток услышала от него нечто занимательное. С некоторых пор я умела говорить с переходной реальностью, хотя она и не всегда отвечала.
Промежуток сказал, что имя человека — неприкосновенно, оно не менее важно, чем душа, и является её частью. Свое имя, данное при рождении, бродяга не забудет никогда — ни в реальных мирах, ни в Пропасти. Имя — это последний живой огонек, прощальная искра памяти. Если человек теряет его — он узнает Изначальную пустоту и становится кем-то вроде призрака. Ты можешь не помнить себя, свою жизнь и тех, кто тебе дорог, но вряд ли потеряешь имя.
Этот страх преследовал меня. Помимо того, что я опасалась за друзей, зная, что в мирах можно встретить много гадости, я боялась утратить свое имя. Повторяла его про себя, вдалбливала в сознание, чтобы уж точно не забыть, но страх потому и крепок, что способен поспорить даже с любовью…
Ребята отыскали меня в глухую, но вполне светлую полночь на том же месте. Я сидела и напевала про себя обо всем подряд, надеясь, что это поможет побороть тоску.
— Эй, мартышка! Ты что, и ночевать на пальме собралась? — улыбнулся Кириан. Я улыбнулась им в ответ — оба выглядели такими счастливыми!
— Обязательно. Сейчас подкреплюсь фруктами и задрыхну.
Кириан протянул руки:
— Прыгай, поймаю!
Я хмыкнула и спрыгнула чуть в отдалении, не принимая его помощь.
— Ты же знаешь, что я могу сама, Кир.
Он ухмыльнулся.
— Конечно. Не стоило предлагать.
Лина рассмеялась и взяла меня под руку.
— У тебя можно поучиться независимости, Фрэйа.
— Вот именно: независимости. Но мне хотелось бы быть свободной, а не независимой. К примеру, в любви не бывает независимости, но бывает свобода.
Кириан сощурился, почесал в затылке.
— Свободная любовь? Не такая, конечно, как у нас на Цевре?
— У вас она как раз независимая, — сказала я и скрестила руки на груди.
— Хм, — произнес он, почесывая бороду.
Лина пожала плечами. Меня смешила наша общая жестикуляция.
— Тогда почему большая часть миров идет путем Цевры? — спросил он. — Как думаешь?
— Не встречала ни одного мира, похожего на Цевру, Кир. Ваш мир — единственный в своем роде. Но что люди не хотят быть зависимыми от чувств — это и правда удел большинства обществ, которые я встречала. Любовь — соединение — несвобода. Люди полагают, что цепочка выглядит именно так.
— А как на самом деле? — спросила Лина.
— Любовь — свобода, — ответила я. — Любовь — соединение — сила — полет. Чувства окрыляют. Бывает так, что летать умеют оба, и тогда они узнают небо до самого космоса, стремительные и умелые в своих полетах. Порой умеет только один из влюбленных, и тогда он учит другого подниматься в вышину, растит и укрепляет верой его крылья. И это — основа моего существования.
— Хм, — отозвался Кириан. Мы неспешно направились по берегу в сторону гостиницы. — А что же сомнения, Фрэйа? Как не сомневаться в избраннике? Если каждый — Вселенная, как принять его вместе не только с планетами и туманностями, но с астероидами и черными дырами?
— Как — ты узнаешь, когда полюбишь, Кириан. По-настоящему.
— По-настоящему, — эхом повторил парень. — Ты меня в который раз наталкиваешь на глубокие размышления. Я, блин, устал думать уже! — расхохотался он.
Лина развернулась на ходу и пронзила нас каждого по очереди настойчивым, ярким взглядом.
— Давайте пообещаем друг другу, что, даже если потеряемся, обязательно найдемся!
— Иногда одного обещания недостаточно, — справедливо заметил Кириан. — Но я согласен.
— И я согласна. Скрепим сей дружеский бродяжий союз словами и крепкими объятьями.
Что мы и проделали, вслух произнеся короткую клятву. Лина выглядела счастливой, а вот Кириан помимо радости впустил в себя нечто странное. Я успела поймать мгновенное тоскливое выражение его темных глаз, но была эта вспышка столь скоротечна, что он, возможно, и сам не осознавал причину своей грусти… Или знал, но не хотел нас расстраивать.
— А теперь дрыхнуть, — сказал он. — Лично у меня глаза слипаются.
Лина вкусно зевнула.
— Ага, давайте спать. День был насыщенный и прекрасный, пусть же и сны будут такими же.
Ибиза мне очень понравилась. Свежий, не загаженный воздух напитывала особая сладкая влажность, и это прибавляло сил. За пару месяцев мы посетили множество мест, и я втянулась в путешествие. Ощущая расстояние до моего таинственного любимого, я знала, что нам не суждено встретиться скоро, а потому решила просто жить. Нельзя нестись по тропе сломя голову, пытаясь как можно скорее достигнуть цели. Так ты не заметишь всего пути и после ощутишь бессмысленность прожитых дней. Отчаянное, глупое упрямство в попытке совладать с множеством препятствий, я заменила на спокойствие, и наконец-то отпустила печаль на волю. Ей нужна была свобода, бесполезно удерживать горечь в себе, надеясь поскорее миновать одинокую область жизни.