– Глебушка! Будь добр, спаси меня! Пусть плох я, пусть нечестен, но если и суждено мне когда-нибудь попасть в это чистилище, то не сейчас. Пусть я свою жизнь доживу, как полагается, а уже потом…

Игнат протянул руки. Здесь, в темноте, не казалось, что он будто облит чернилами. Хотя стоило ему подойти к Глебу, как в сиянии вновь проявилась истинная сущность.

– Даже если я тебя выведу, – задумался Глеб, – то вряд ли ты сможешь не растаять на светлой стороне.

– Да кто знает? – скуксился Игнат. – Это всё обман с наслоением! Может, оно на свету, как под душем, смоется?

– Ладно, иди за мной.

Вместе они почти добрались до разделяющего рубежа, чем-то напоминающего пропаханную межу, – отсюда удавалось рассмотреть остов мироздания. Нельзя было не взглянуть на Пресущную гору, не одарить её взором, полным восхищения и священного трепета. Но в Тени вместо великолепия явился кошмар. Нечистая сила в невообразимом количестве стаями копошилась подле вершины Пресущной горы, подле кроны Мирового дерева. Глядишь туда – туман, и чем выше, тем гуще; а за ним синеватое зарево, затем бледный мертвенный проблеск. И всё заполнено мелькающими безобразными силуэтами, а отчётливее других виден дряблый лик, огромный, как пустой прозрачный сосуд, возле него же малые лики, дряхлые, измождённые вечностью горестей, скорбей и страданий, порождаемых собственным потоком неуёмных страстей.

Тихо заплакав после увиденного, Игнат припал к твёрдой поверхности, напоминавшей окаменевшую землю под слоем пепла. Глеб и сам испытал шок от такого зрелища, но, похоже, свет, пробуждённый Алхимиком, смягчил, упростил восприятие, чем снизил последствия пережитого испуга. От соприкосновения одним только взглядом с Нечистой силой Глеб едва не потух, как свеча под порывом ветра, однако собрался с силами и запретил себе бояться. Он постарался поднять за плечо соседа, но тот лишь глухо скулил и отказывался подчиняться.

На Игната было больно смотреть – оплывший, словно огарок, фактически утративший прежний образ (то есть безобразный), с потным лицом, перемазанным в пыли и в саже. С трудом Глеб поставил его на ноги.

– Надо идти!

Но на эти слова Игнат с прорывающимися рыданиями попятился назад, во мрак. Глеб успел схватить его за рукав и, безвольного и обмякшего, потащил за собой.

– Что же мне тебя, как мешок, волоком? – запыхавшись, вымолвил юноша. – Иди-ка сюда!

Он повернул соседа спиной, схватил под локти и взвалил на себя, точно большой тюк с поклажей. До рубежа оставалось совсем немного, а таким способом преодолеть ненавистную Тень было проще. С каждым шагом по мере приближения к светлой нави чувствовалось, как Игнат оживал и приходил в нормальное состояние.

– Ну! То-то же! – улыбался Глеб, не осознавая в полной мере того, что он сам, своим же свечением, лечил искалеченную душу соседа.

Когда до разграничительной черты оставалось всего-то метров двадцать – двадцать пять, со свистом и улюлюканьем сзади помчался им наперерез кружащийся вихрь. Глеб тотчас припомнил встречника, который спрашивал, как выбраться из тёмной нави. Видимо, злой дух достиг рубежа, но не смог преодолеть его, ибо не избыл до конца отмеренное ему наказание. Теперь же он, разгневанный, искал на ком выместить злость и отчаяние из-за неудавшегося «побега».

– Стой, человече! – выл встречник, лязгая железными зубищами. – Стой, кому говорю! Ты почто наврал мне, негодный? Ты почто перехитрить меня вздумал?

– Отвяжись, ветродуй! – в том же стиле парировал Глеб. – Если мозгов нету, свои же я тебе не вставлю!

– Вон как разглагольствуешь! – взбесился встречник и прибавил в скорости. Он почти настиг их и уже разверз широкую пасть, чтобы вцепиться в ногу Игната…

Но Игнат тоже оказался не промах: вытащив из внутреннего кармана маузер, врученный Гасителем звёзд, он не прицеливаясь выстрелил в центр надвигающегося вихря. Дурным голосом завопил встречник, затрясся на месте, крутанулся против оси, да и распался тремя горстями пережжённого праха.

Весь в мыле, Глеб буквально перепрыгнул через границу и упал на траву. Рядом покатился Игнат, с которого, в самом деле, точно высохшая под солнцем краска, начала слазить чернильная плёнка. Она растрескалась и облупилась довольно быстро, так что естественный вид вернулся за считанные минуты.

Соседи немного постояли возле межи, словно оценивая, каково это – побывать по обе стороны такого странного и неповторимого пространства. Потом у каждого мысли понеслись вразнобой. И трудно сказать наверняка, о чём размышлял Игнат. А вот Глеб никак не мог выкинуть из памяти встречника – его интонации, общую сущность. Глебу казалось, что очень давно, возможно, в прошлой жизни, когда он ещё не являлся человеком, а был крохотным, никому неизвестным существом, этот злой дух уже встречался ему, но тоже в ином обличии. И уже тогда они враждовали, и злодей – проиграл. Хотя, может быть, все мысли по данному поводу всего-то самообман, иллюзии, на которые богата Тень Мирового древа?

– Глеб! – от дум отвлекла подошедшая Веденея. – Ты справился!

Нескрываемое восхищение в её голосе и необычный блеск в глазах заставили выпрямиться, расправить плечи. Хотелось воскликнуть в ответ: «Да! Получилось! Я молодец! Но без тебя ничего не вышло бы!». Внезапно наверху что-то разломилось с оглушительным хрустом. Все трое разом припали к тверди. На огненной колеснице мелькнул неясный силуэт, увитый молниями, чья ослепительность сокрыла образ. «Перун!» – со священным трепетом шепнула Веденея. Над головою разломились небеса, смятые могучей тройкой и полыхающими колёсами, а из проёма, когда обворожительный небожитель скрылся где-то вовне, вырвалась лунная стезя.

– Скорее! – распорядилась Веденея. – Не отставай!

Стрелою Глеб метнулся за ней. Луч испарялся слишком быстро – должно быть, из-за того, что он находился теперь совсем близко к первоначальной точке отправления. Рывками, прыжками, две светлых сущности забрались как можно выше, но тут же содрогнулись, потому что сзади опять раздался грохот, словно уронили старый металлический ящик.

– Да отцепись уже! – закричал Глеб вспрыгнувшему на луч Игнату. – Идиот! Ты – тёмный! Ты там помрёшь!

Он попытался ногою сбить соседа.

– Плевать! – Игнат наотмашь смачно ударил, так, что Глеб сделал несколько шагов вперёд по инерции.

– Идём-идём! – Веденея поддержала за плечо, не придавая значения присутствию прислужника Гасителя звёзд. – Крепко сомкни веки! Крепко сомкни!

Глеб сильно-сильно зажмурился. Чувства подсказывали, что что-то изменилось. Привычные на Земле понятия холода и жара, ветра и безветрия, сухости и влажности, воздуха, кислорода и углекислого газа – здесь оказались неприменимы. Казалось, на шестом небе, на одном из высших уровней бытия, просто вакуум, отсутствие всего. Однако это было бы в корне неверным описанием. Необъяснимое ощущение наполненности повергало в ужас и сладостный экстаз, а вместе с тем изнутри разливалось благоговение.

– Можно?

– Дозволяю! – мурлыкнула довольная Веденея.

Глеб разлепил смеженные вежды и не поверил очам. Вокруг царила темень. Вверху, под ногами, слева и справа – тьма. Однако она качественно отличалась от черноты, которая была в Тени Мирового древа. Здешняя непроглядность не содержала вязкости, притягательности, не стремилась пожрать живое существо. Напротив – она была похожа на изнанку всего того, что случалось видеть раньше. В этой темени как будто обрывались ниточки с былым – все чувства отмирали, как ненужные связи с нижними измерениями, и уступали место переживанию, то есть каждое маленькое движение совершалось настолько глубоко и отчётливо, что показалось бы целым событием обыкновенному человеку.

Такая невероятная яркость и плотность для создания, пришедшего из Яви без подготовки, стала бы невыносимой: узкое сознание рвалось бы на части, ища возможности вместить большой объём сведений, ибо переживание – чистое знание, закодированное и сжатое. Здесь этот шифр раскрывался во всей полноте, даря несметные потоки насыщенной информации, ведь не напрасно же слово «переживание» люди награждают эпитетами «глубокое» и «тяжёлое».