Трижды повторилось то же самое испытание с разными конями и всадниками; трижды победил человек. В свою очередь, вышел десятилетний мальчик. При помощи лассо для него изловили самого дикого коня, какого можно было найти: ребенок сделал все, что делали мужчины.
Несмотря на неприятную внешность, эти всадники с обнаженным торсом великолепны в действии. Их кожа с бронзовым отливом, короткие конечности, дикий облик — все, до молчания статуи, которое они сохраняли в момент самой большой опасности, придавало им античный, кентавровый характер в ожесточенной схватке человека и зверя.
Позавтракали, чтобы дать время подготовить верблюжьи бега. Я заручился согласием князя выделить часть продуктов и питья нашим наездникам и, особенно, ребенку. На берегу Волги был поставлен столб, увенчанный длинным полощущимся флагом. Это был финиш верблюжьих бегов; место старта находилось в лье от него вверх по течению реки; участники соревнования должны были двигаться оттуда, то есть с северо-запада на юго-восток. Ружейный выстрел, произведенный князем, и ответный, звук которого донесло эхо с реки, послужили сигналом к началу забега. Через пять минут показались первые верблюды, вздымающие круговерть песка. Их галоп, конечно, был на треть быстрее галопа лошадей; не думаю, чтобы они затратили больше шести-семи минут на дистанцию в четыре версты. Первый прибыл к финишу с отрывом на десять шагов от одного из соперников. Остальные сорок восемь прибыли, как члены курии, с разными интервалами. Призом было доброе казацкое ружье, которое победитель получил с нескрываемой радостью.
Настала очередь состязаний за бумажный и серебряный рубль. Всадники на голых спинах коней без узды, не имеющие другого средства управления ими, кроме коленей, должны были на скаку, не сходя с коня, подобрать бумажный рубль, навернутый на деревянный колышек. С серебряным рублем было сложнее; его клали на землю плашмя. Все эти упражнения были исполнены с удивительной ловкостью. Каждый получил вознаграждение, даже неудачники (Князь Тюмень оказал Дюма высшую честь по степному этикету, продемонстрировав основной набор развлечений кочевников: соколиную охоту, скачки, прогон многотысячных табунов лошадей, укрощение диких коней, верблюжьи бега, состязания наездников в ловкости. — Прим. научного ред.).
Полагаю, что трудно сыскать более счастливое население, чем эти бравые калмыки, и лучшего хозяина, чем князь Тюмень.
Последний забег окончен; 5 часов вечера. Мы сели в лодки, переплыли Волгу и вернулись в замок. Пароход объявил, дымя, что он в нашем распоряжении. Оставалось провести в Тюменевке несколько часов. Эти часы стали истекать, как минуты.
Нужно было снова сесть за стол, снова оказать честь одному из страшноватых пиршеств, которые, можно подумать, готовились для гигантов; еще надлежало осушить знаменитый рог, оправленный серебром и вмещающий бутылку вина.
Все это было выполнено, настолько уж человеческая машина послушна своему тирану. Затем наступило время расставаться. Мы вновь потерлись носами, князь и я, но в этот раз неистово, трижды и со слезами. Княгиня просто плакала, совсем открыто и наивно, повторяя свою фразу, сказанную накануне:
— О, дорогой друг моего сердца! Я никогда столько не развлекалась!
Князь настаивал на клятве — вернуться... Вернуться в Калмыкию, да возможно ли такое!
Княгиня снова дала поцеловать мне свою ручку и обещала, если вернусь, с разрешения мужа подставить обе щеки, которые могли бы соперничать цветом со щеками маркизы д"Амаги! Хоть соблазн был велик, да Калмыкия уж очень далеко!
В 9 часов вечера мы погрузились на судно. Княгиня проводила нас на пироскаф; тем самым впервые поднявшись на борт парохода; она никогда не бывала в Астрахани. Возобновила огонь береговая артиллерия, ей ответили бортовые орудия; зажглись бенгальские огни, и раз за разом мы видели все население в довольно фантастическом свете — зеленом, голубом или красном, в зависимости от цвета вспыхивающего пламени.
Было уже 10 часов вечера, и не находилось повода задерживаться дальше. Мы сказали друг другу последнее «прости». Князь, княгиня и ее сестра, которая оставалась в Тюменевке, вернулись на берег. Судно закашляло, захаркало, зашевелилось и отошло. На расстоянии более лье мы еще слышали пушки и видели пагоду и замок, иллюминованные разноцветными огнями. Потом за изгибом реки все исчезло как греза.
Спустя два часа прибыли в Астрахань, и в мой альбом ниже слов бедной: графини Ростопчиной — «Никогда не забывать друзей из России и среди них Евдокию Ростопычину» — наши три подруги по путешествию записали:
«Никогда больше не забывать Марию Петриченкову, Марию Врубель, Екатерину Давыдову. Волга, борт пироскафа «Верблюд».
Мы оставались в Астрахани восемь дней, два из них провели у князя Тюменя, а прибыли туда 2 ноября. Настало время продолжить путешествие, сказать «прощай» России Рюрика и Ивана Грозного.
Вступая в пределы Кавказа, мы пришли приветствовать Россию Петра I, Екатерины II и императора Николая (О путешествии по Кавказу Александр Дюма рассказал отдельно в книге очерков «Кавказ». Эта книга в русском переводе была издана в Тифлисе в 1861 году и переиздана издательством «Мерани» (Тбилиси) в 1988 году. — Прим. перев.).
Рисунки художника Муане Перевел с французского Вл. Ишечкин
От научного редактора
Заканчивая комментарий к путешествию А. Дюма по Волге, хочется обратить внимание не только на занимательность изложения, остроумные пассажи — тех, кто читал романы А. Дюма, этим не удивишь, — но на достаточно высокую точность в описании этнографических деталей быта тех народов, у которых он побывал во время своего путешествия, и разных социальных групп этих народов. А. Жуковская, доктор исторических наук
В Хейнявеси, к православным святыням
— Совсем мало монахов осталось, совсем мало, всего восемь человек, — сказал мне невысокий бородатый старик в черной рясе, представившийся Николаем Николаевичем. Он стоял у стен белоснежной церкви с золотым куполом, опираясь на палку и не то улыбаясь, не то щурясь от низко висящего над землей вечернего солнца.
— А вы местный, тоже в монастыре служите? — спросил я его.
— Нет, из Гельсингфорса приехал. Отдохнуть. Тут хорошо отдыхать... Его вид и особенно его речь будто перенесли меня на семьдесят с лишним лет назад, в дореволюционную Россию. И еще эта церковь со звонницей, как где-то в Пскове! Но я был в Финляндии, в финской Карелии. Здесь, неподалеку от шоссе Варкаус—Йоэнсу, в окрестностях Хейнявеси расположился православный Ново-Валаамский монастырь.
По публикациям последних лет, вызванным удручающим состоянием Валаама на Ладоге, многие сегодня знают о том, что его некогда именовали «Северным Афоном» — из-за его богатства, проповедуемых им духовных ценностей и его значения как центра православной культуры. Но мало кто знает, что и в годы величайшего запустения на ладожском острове монастырь продолжал жить, сохраняя многовековые традиции Старого Валаама. И если появление Нового Афона или Нового Иерусалима объясняется стремлением воссоздать на русской земле знаменитые христианские святыни, то история возникновения Нового Валаама в Финляндии имеет совсем иные причины...
После трех часов езды из Лаппеэнранты через Миккели и Варкаус автобус свернул с шоссе и подкатил к группе одноэтажных внешне непримечательных строений — не отличишь от других, что встречаются в сельской Финляндии. Новый Валаам начался для меня, как и для всех приезжающих туда, с посещения... «reception», или, по-нашему, «администратора», как в любой гостинице мира. Единственное отличие — здесь же предупреждают на территории монастыря нежелательно но курить, и не принято, чтобы мужчины появлялись в шортах, а женщины—с оголенными плечами...