Культура ячменя в Ключевском -- последний остаток напряженных усилий губернатора Камчатской области В. И. Завойко {* Правильные инициалы Завойко -- В. С. -- Прим. ред., 2008 г.} насадить земледелие -- по своим размерам также близка к огородной. Удобрение, сколько мне известно, не применяется, почва полей скудная; возможно, однако, что на тучной почве урожай был бы еще хуже при склонности культурных злаков в этом климате сильно идти в рост и лишь очень поздно завязывать колосья. На более скудной ниве эта поспешность роста естественно задерживается и ячмень колосится ранее.

   Таков общий цикл жизни камчатских селений; как видно, каждый месяц имеет свои заботы, и лежать на боку некогда. В настоящее время, при хороших ценах на соболя (средняя шкурка около 50 руб.), жизнь эта складывается недурно, но непрочность достигнутого благосостояния, целиком зависящего от рыбы и соболя, очевидна для каждого, и опасения поворота к худшему раздаются в каждом селении. Уменьшение рыбы и соболя в ближайшем будущем ожидается всеми, и все озабочены мыслью, как бы избежать опасности.

   Казаки живут теперь только в Тигиле, Усть-Камчатске, Сероглазке и по одному семейству в Большерецке и Калахтырке. Они обязаны казенной службой и получают за это паек; служба их -- при начальнике, где содержится команда человек в 15 в качестве рассыльных, и стражи по охране бобрового промысла, при начальнике Беринговых островов и при начальнике Анадырской округи. Они носят фуражки с форменным околышем, но в обыкновенное время не вооружены. Быт их не отличается от быта остальных русских сельчан Камчатки, но жизнь благодаря пайку дается несколько легче.

   За последнее время после русско-японской войны на Камчатке стали появляться люди, с временным упадком жизни на Дальнем Востоке оставшиеся не у дел. Частью это рабочие, ищущие заработка, частью искатели мутной воды, где легко ловить рыбу, например бывшие стражники из охраны Китайско-Восточной железной дороги. Предприимчивые, грубые и настойчивые, они вторглись резким диссонансом в идиллию камчатской жизни, где, по существу, нет поля для их деятельности. Жители Камчатки называют их мурками и очень боятся.

   Также после войны появились на Камчатке и рыбопромышленники-капиталисты. Портсмутский трактат, дав право японцам ловить рыбу у берегов страны, вызвал почти лихорадочную раздачу рыболовных участков и русским предпринимателям. Располагаясь у устья реки, они имеют возможность перехватывать первую входящую в реки рыбу и тем задерживают появление рыбы выше по реке и вынуждают жителей начинать свой промысел с опозданием. Несомненно, что с развитием капиталистической рыбопромышленности придется подумать и о разведении рыбы или, по крайней мере, об ограничении ее лова определенными днями, например с пропуском воскресных дней, чтобы хоть часть рыбы могла проходить вверх по течению для икрометания.

   Говорят о переселении на Камчатку. История прежних переселений показывает, что какими бы хорошими хлебопашцами ни были переселенцы, все же они, побившись в течение ряда лет над пашней, бросали ее и переходили на рыболовство и охоту, так как убеждались в невозможности прокормиться своим хлебом и в крайней необходимости запасать рыбу на зиму, что занимает в середине лета все рабочее время. Нет никакого основания думать, чтобы и в будущем этот порядок мог измениться. Теперь в обмен на пушнину население получает лучшую американскую крупчатку; но для пушнины нужны зимние поездки на промысел, нужны собаки, а для собак нужны запасы юколы, если бы даже люди и изменили своей любимой "юколке" для какой-либо другой пищи. Если достаточно юколы не заготовлено, то и промысла не будет, и вряд ли даже и при самой лучшей земледельческой технике даст Камчатка вполне хорошую муку в достаточном количестве. Ведь даже и В. И. Завойко {* Правильные инициалы Завойко -- В. С. -- Прим. ред., 2008 г.} хлопотал о культуре ячменя, а не о культуре пшеницы, -- ну а ячменный хлеб никогда пшеничного не заменит. Чтобы сделать Камчатку настоящей земледельческой страной, надо не больше, не меньше, как осушить Охотское море, этот колоссальный холодильник, подавляющий камчатское лето своим соседством.

   Думается, что обычно практикующееся в Сибири переселение целыми поселками здесь не даст никаких результатов, -- поживут и уедут, увидав, что обеспечить себе сносное существование не смогут. Произойдет это потому, что своеобразный камчатский быт, выработанный многими веками борьбы с суровой природой, требует основательной выучки. Постройка запоров, заготовка рыбы, управление батом, лыжи, нарта, гоньба за соболем и пр. -- все это хотя и просто на словах, но хорошо выучиться всему этому может не всякий, и то только в ранней молодости. Кто же, однако, пойдет инструктором во вновь образовавшиеся поселки и будет обучать этому? Другое дело, если отдельные переселенцы будут приписываться к местным сельским обществам. Тогда, окруженные аборигенами края, они легко переймут всю камчатскую промысловую науку и технику и со своей стороны внесут и свежую кровь, и дух предприимчивости. Такие переселенцы, как, например, Бушуевы в Толбачике, несомненно сыграли в жизни своего селения немалую роль. И в мое пребывание в Паратунке вновь поселившийся там Кирилл Алексеев (см. стр. 53) производил самое отрадное впечатление. Жители Камчатки радушно встречают таких пришельцев и охотно принимают их на первое время (год-два) к себе в дом на хлеба в обмен за посильную помощь в текущих работах, обучая их при этом всему, что тем желательно знать.

   В настоящее время население Камчатки не увеличивается. Статистические данные показывают, что в обычные годы число рождений достаточно превышает число смертей, но частые эпидемии, захватывающие то отдельные селения, то группы их, сразу уничтожают прирост. Медицинской помощи нет, ухаживать за больными, когда все лежат, некому. Выздоравливающие должны тотчас же браться за повседневную работу, чтобы не остановилось хозяйство, и рецидивы болезни неизбежны. Поэтому даже корь и инфлуэнца -- болезни, у нас редко смертельные, на Камчатке влекут за собой нередко повальную смертность. Кроме того, сильным бичом населения несмотря на то, что жизнь его проходит на воздухе, является чахотка, особенно поражающая женское население деревень.

   Из всего сказанного явствует, что я вынес из своего путешествия твердое убеждение в невозможности заменить теперешнее население Камчатки волной переселения из России. Да и кого переселять, когда главным контингентом переселенцев являются по всей Сибири выходцы из малороссийских губерний, закоренелые землеробы-пшеничники, вне степных районов беспомощные и неумелые. Север Европейской России и даже Полесье, где есть сколько-нибудь подходящий элемент, совершенно не представлены в кадрах нашей колонизации. Остаются староверы и сектанты, которые стараются найти себе жительство, обособленное и укромное, но много ли их и много ли на Камчатке мест, где бы можно было основаться и удержаться новым селениям! Я во время своих скитаний встретил их очень немного, а именно: 1) на среднем течении р. Банной; 2) у устья р. Каримчиной (той, которая впадает в Большую реку); 3) около б. сел. Николаевского; 4) у устья р. Семячик, за озером и 5) у начала среднего течения р. Жупановой. Однако и эти места имеют свои большие дефекты.

   Основываясь на малом вероятии иммиграции, я думаю, что гораздо яснее необходимость позаботиться о поддержке теперешнего населения Камчатки. Меры, которые могли бы быть приняты с этою целью, следующие.

   Отмена натуральной, дорожной повинности -- каюры. Вместо этого следует основать сеть почтовых станций на общих основаниях и, сверх того, ассигновать центральной администрации средства на приобретение казенных нарт с собаками и катеров. В настоящее время лица администрации очень часто находятся в Петропавловске в положении пленников, за полной невозможностью ехать куда бы то ни было, хотя бы по самому неотложному делу.