Старуха выкатывалась без памяти из лавки и всю дорогу крестилась и оглядывалась.

   Кубанов смотрел на свое назначение, как на право вникать во все области жизни граждан, и относился к покупателям, как начальник к подчиненным, от которых требовал прежде всего проявления страха.

   Самое большое удовольствие для него было видеть, как они трепещут от страха и как язык у них сразу делается суконным от одного его окрика.

   Дело свое он тоже презирал, как и Афонька, ставил его на последнее место. А на первом у него была строгость и порядок. К потребностям покупателей относился тоже с презрением и на их требования смотрел, как на блажь.

   -- Что ж ты мне даешь, я чаю просила,-- говорила какая-нибудь молодка.

   -- Бери, что дают. Нету чаю. Не ройся. Принудительно бери, а то плохо идет! Не разговаривать, а то будет доложено. А тебе чего?

   -- Керосину,

   -- Напротив, через дорогу.

   У этого заведующего ревизия нашла полный порядок в отчетности, но и полный застой в торговле. Товару никто не брал, несмотря на то, что правление снизило цены на 20% против Фомичева.

   -- Фомичев, а ты жив еще? -- спрашивал кто-нибудь.

   -- Живы-с,-- отвечал Фомичев, стоя на пороге и снимая картуз.

   -- А как же ты торгуешь-то? Там на 20% сбавили.

   -- Бог помогает.

   -- Ну, что за черти окаянные, это кулачье! Прямо черная магия какая-то,-- говорил, покачав головой, спрашивающий.-- Чем же тебя доконать, Фомичев?

   -- Вам видней,-- отвечал Фомичев.

   И когда официально, в ударном порядке, была объявлена война частной торговле, стало очевидно, что Фомичеву приходит конец.

   На него наложили такой налог, что все ходили и говорили:

   -- Теперь крышка. Вот это борьба, так борьба. Теперь подрывать не будет. Если это заплатит, тогда еще столько же наложить надо.

   -- Что, не выдержишь, Фомичев? Конец, брат, тебе?

   -- Что ж сделаешь-то,-- отвечал Фомичев.

   А так как денег у него не хватало, то отобрали весь товар.

   -- Вот теперь поторгуем. Кого бы это в заведующие угадать, получше выбрать? Надо такого, чтобы операции мог производить.

III

   Третьим заведующим выбрали Зубарева, бывшего заведующего волостным финотделом, который до того был доверенным какого-то магазина в Москве, но получил расчет за широту кругозора, по его объяснению.

   Зубарев -- человек с сильно зализанным бобриком и всегда тревожно-возбужденным лицом, которое он постоянно вытирал комочком платка, как будто пробежал без передышки верст десять, и поминутно задирал вверх бобрик маленькой щеточкой.

   Войдя первый раз в лавку, он окинул полки глазами и бросил:

   -- Операций не вел. Это сиделец, а не заведующий был. Все дело в операциях. Помещение ни к черту! Строиться надо.

   Строиться ему не дали, но отвели под лавку народный дом. Зубарев выломал стены, вставил цельные окна, завел стулья для посетителей, устроил несколько отделений и накупил таких товаров, каких прежде не видывали: шляп, картин в рамах, зонтиков. И даже зачем-то один цилиндр.

   Когда у него спрашивали, зачем это, он отвечал:

   -- Вы бы посмотрели у Мюр и Мерилиза, там еще не то есть. А то вы сидите на одном керосине, больше ни черта не знаете. Вас обламывать надо.

   -- А что ж ты так размахался, откуда денег будешь брать?

   -- А операция на что? У вас операций не делали, вот товар и дорог был, да заваль целыми месяцами лежала.

   Для операций потребовалась лошадь с экипажем на рессорах.

   Часто на этом экипаже приезжали какие-то люди. Зубарев показывал им, сколько у него товара, а потом подписывал какие-то бумаги. Это был первый заведующий, который со страстью был предан самому делу. Но предан был не как делец, а как художник.

   А когда пошли покупать, то увидели, что товар дороже, чем в городе.

   -- Что же это вы дерете-то так? -- спрашивали мужики.

   -- Операция и накладные расходы,-- отвечал Зубарев, задирая вверх свой бобрик щеточкой.-- Ведь ваши, прежние-то, что селедками да керосином торговали, в городе все брали, а я за зонтиками нарочного в Москву гонял.

   -- Черт бы их побрал, эти зонтики,-- говорили мужики,-- брать их никто не берет, а денег на них уйма идет.

   -- Уж очень оборот мал,-- говорил Зубарев,-- нешто это оборот? Вот у моего хозяина в Москве, вот это было дело. А тут и мараться не из-за чего. Охоты работать нету никакой. Тут бы трест запустить. Вообще оживить надо.

   И когда Зубарев начал оживлять, то оживлял он в одном месте, а результаты сказывались в другом.

   Проходившие через неделю после этого мимо лавки Фомичева мужики разинули рты от удивления: лавка была полна товара. А сам Фомичев сидел на табуретке около порога и поглядывал по сторонам.

   -- Ай, опять воскрес?! -- восклицали проходившие.

   -- Извиняюсь, опять.

   -- Как же это ты?!

   -- Помощью божиею и нашего начальства.

   -- Откуда же товару столько взял? Из города?

   -- Нет, в городе дюже дорого, нам не по карману. В своем кооперативе по операциям пустили для оживления обороту.

   -- А почем торгуешь?

   -- На пять процентов дешевле, чем у них.

   -- Как так? Себе в убыток?

   -- Нет, убытку нету. У них очень накладные расходы велики и опять же операции эти. Они за зонтиками-то в Москву нарочного посылали, а мне к ним только через дорогу перейтить. Вот окрепну, тогда оптом у них и закуплю все. Всего-то мне, пожалуй, и не купить, зонтики-то пущай при них остаются, нешто только в бесплатное приложение пустят, а вот насчет бы керосину и мануфактуры.

   -- Как дела идут? -- спрашивали у Зубарева.

   -- Дела -- ничего. Совсем с пустяковым дефицитом кончаю.

   -- Как с дефицитом? Ведь товар-то продал весь?

   -- Весь дочиста. У меня не залежится. Только зонтики и задержались.

   -- Так где ж прибыль-то?

   -- Прибыли и не должно быть. Я на показательное веду,-- отвечал Зубарев.

   -- Что на показательное?

   -- Да вот, чтобы другие пример брали,-- отвечал Зубарев.-- А что дефицит, так нешто без субсидии можно! Вот отпусти мне казна тысяч пятьдесят, вот я бы разделал! А то нешто можно с такими накладными расходами и без субсидии.

   А через день он уже кричал на собрании:

   -- Граждане, поспешите с дополнительными взносами на предмет покрытия дефицита.

   -- О, чтоб тебя черти взяли!.. Ревизию надо! Взносы делаем, а керосину другую неделю нету.

   -- А, черти, об ревизии заговорили? -- сказал тогда Зубарев, пряча в карман щеточку с зеркальцем:-- я вам покажу ревизию. Не сумели оценить человека, а! Я бы вам горизонты открыл, а вы, сиволапые, только об керосине думаете. Что вам дался этот керосин! Хамы! Керосин да керосин, прямо работать противно. И... подите к черту! Оборвали крылья, с самого начала оборвали! Все ночи не спал, думал горизонты открыть, а вы... Что ж, вам лучше Афонька-то был? Он об деле на грош не думал, только гармошки свои чинил. Или Кубанов?.. Он одной антирелигиозной пропагандой вам все кишки наизнанку выворачивал. А я молчу. Нешто не вижу я, что вы все в церковь ходите и опять же иконы у вас висят? Ведь ничего не говорю. Как будто и не мое дело. А дело возьми! Где такие окна найдешь? В губернском городе, болван,-- больше нигде. А я вам в деревенской лавке устроил. Цилиндр вам, ослам, выписал. Вы, небось, его сроду не видали. Так бы и подохли, не видамши.

   В лавку вошел обтерханный мужичонко, с кнутовищем в руках, утер нос, осмотрел и оказал:

   -- Керосинцу так-то не будет?

   Зубарев только молча плюнул и ничего сначала не ответил. Потом ткнул пальцем в дверь и сказал:

   -- Напротив керосин... через дорогу. А ревизией меня, брат, не запугаешь. Ежели вы самое святое у человека не могли оценить, тогда мне на все наплевать. Вам Деньги дороже человека. Ну, и черт с вами. Когда ревизия?