-- А что?

   -- Вчера на этой пирушке была одна молодая пара, подруга с мужем, и они, кажется... совсем не ревновали друг друга. Жена сидела на ковре очень близко с другим мужчиной, и муж -- ничего...

   -- Но он тоже, вероятно, не один сидел?

   -- Вот в том-то и странность!.. Ведь есть же у них любовь друг к другу, как же они... с другими так держат себя, да еще на глазах друг у друга?..

   -- Опять могу повторить тебе, что никакой таинственной и высокой любви не бывает, а есть просто физиологический процесс. А кроме того, затем и пьют.

   -- Физиологический процесс? А когда пьют, то все кажется по-другому. Ты тоже это испытал?

   -- Что же тут необыкновенного?

   -- Как мерзко! Как тебе не стыдно,-- сказала она и заплакала слезами обиженного ребенка,-- такое высокое чувство любовь, и ты так...

   -- Любовь, любовь...-- сказал с раздражением молодой человек,-- вот они, твои подруги, знают, что такое любовь, а тебе никогда ее не узнать. Ну, что ты все от меня отстраняешься, точно я тебе противен!

   -- Милый мой, я не знаю, почему... Это совершенно безотчетно... ты не думай...

   Она торопливо вытерла слезы, покорно села на диван, с которого было испуганно вскочила, и, вздохнув, сказала:

   -- Вот этот их знакомый... Он сел на диван, обнял их, Мариэтт и ее подругу, и сидел с ними так, они -- ничего. А я не могу. Может быть, к этому надо стараться привыкнуть?

   -- Просто надо иначе смотреть на это. А не так, как смотрела твоя бабушка. А главное -- хоть немного что-нибудь чувствовать.

   -- Чувствовать? -- машинально повторила она.-- А что, и они чувствуют это так же, как мужчины, или у женщины э_т_о по-другому?

   Жених пожал плечами и сказал:

   -- Я думаю, что ощущения мужчины и женщины ничем не отличаются.

   Она несколько времени смотрела на молодого человека:

   -- Я в глубине души много знаю...о многом думала, даже все понимаю... Ну, конечно, меньше тебя, но все-таки много, несмотря на то, что я невинна. У меня тоже бывали всякие... желания, но я не знала, что это бывает у всех и что это можно...

IV

   На пятый день молодой человек был в отчаянии: канделябры все еще не были проданы. И все из-за клейма.

   -- Ну, как дела? -- спросил, встретив его, знакомый.-- Продали?

   -- Нет. Клеймо проклятое! Так на него надеялись, и оно же подвело.

   Он пришел такой убитый, что глаза молодой девушки наполнились слезами, когда она на него смотрела, чувствуя себя бессильной помочь ему.

   -- Я бы все, все сделала для тебя. Милый, как я тебя люблю! И вот сейчас тебе плохо, а я от этого еще больше тебя люблю.

   -- Э, оставь, пожалуйста.

   -- Милый, ты не веришь мне? Ведь все мои мысли о тебе. Знаешь... мне только не хотелось бы тебе говорить, пока не выяснится. Я тоже им там продаю. И, может быть, тот знакомый, с которым она... встретилась в трамвае, купит. Для тебя я готова все, все сделать, только у меня масса мыслей... Вот той молодой паре, про которую я тебе говорила, что у них нет ревности, нужно переменить место, т. е. ему нужно, мужу, а этот человек, трамвайный -- влиятельное лицо и, ты понимаешь, жена очень многое ему позволяет, как я заметила... и муж -- ничего.

   -- Молодец! Вместе делают дело, только и всего.

   -- Главное, что это всем кажется вполне естественным.

   -- Смотри на это не с своей "духовной", а с физиологической точки зрения, и для тебя будет так же естественно.

   Девушка задумалась, потом сказала, вздохнув:

   -- Ах, если бы так... А тебе приятнее было бы, если бы я иначе смотрела на вещи?

   -- Конечно, приятнее. Мне даже приятно, что ты, наконец, заговорила об этих вещах. В наши годы, естественно, хочется говорить о том, что имеет отношение к этой стороне жизни. Это так просто, что только ты можешь не понимать.

   -- Ты не жил с ними, а рассуждаешь точно так же, как они.

   -- Одинаковое развитие...-- сказал жених, пожав плечами.

   -- Боже мой, как бы я хотела помочь тебе. Нет, ты не знаешь, как я тебя люблю! Не знаешь! Иногда я лежу ночью, смотрю в темноту и думаю, чем бы я могла пожертвовать?.. А вчера даже увидела во сне, что принесла тебе деньги. Как раз двадцать червонцев.

   -- Лучше бы наяву, чем во сне. А то из-за этого идиотского клейма и твоей глупой морали я никогда ничего не дождусь.

   Она несколько времени смотрела на него, потом вдруг, точно на что-то решившись и как бы просияв, сказала:

   -- Нет, милый, ты дождешься. Я верю, я уверена, что канделябры будут проданы.

V

   На шестой день молодой человек пришел, молча бросил на диван канделябры и, отвернувшись к окну, ничего ей не сказал.

   А она стояла, смотрела на него с лучистой радостью и с выражением какой-то победы и освобождения. Потом молча вынула двадцать червонцев и подала ему.

   -- Что это? Откуда?

   -- Я продала.

   -- Как? Кому?.. Значит, заветная мечта исполнилась? Двадцать?

   -- Даже с излишком исполнилась: ведь за одни канделябры двадцать, а у нас есть еще стаканы.

   -- Кто же купил?

   -- Тот самый господин, про которого я тебе говорила.

   -- Несмотря на клеймо?

   -- Несмотря на клеймо...

   -- Да ты у меня золото!..

   Она покраснела и, опустив глаза, сказала:

   -- Я, милый, решила, что мой долг -- помочь тебе.

VI

   -- Расскажи же, как это вышло так удачно? -- спросил молодой человек, когда они, счастливые, сидели в вагоне, и она уже не запрещала ему потихоньку целовать себя.

   -- Ну... мы сидели и пили...

   -- Прогресс!

   -- Потом все лежали на ковре у камина.

   -- Уже?..

   -- Нет, это не сразу так вышло. Ты, пожалуйста, не подумай...

   -- Да уж представляю себе...

   -- Я сказала, что ни пить, ни лежать с ними на ковре не буду, если мне не найдут покупателя на канделябры. Я все время помнила о тебе и о деле.

   -- Ну, а все-таки потом, когда, стала пить,-- оказалось не так страшно?

   -- Я думала только о том, что я делаю это для тебя. И чем было для меня это страшней и неприемлемей, тем большую любовь к тебе я чувствовала. Если бы это было для меня не страшно, а вполне обыкновенно, то в этом никакой жертвы не было бы. А я сказала себе, что для тебя я готова на всякую жертву. Но... правда, когда сама начинаешь делать то, что делают другие, то оказывается, все это менее страшно.

   -- Все страшно только в теории. Ну, а что ты чувствовала?

   -- Я все-таки была, милый, строга, очень строга...

   -- И всем портила настроение своей строгостью?

   -- А разве тебе было бы приятно, чтобы я была не строга? -- спросила она.

   -- Конечно. Мне гораздо приятнее, когда ты вот такая, как сейчас.

   Она испуганно отстранилась от него.

   -- Не надо так... ради бога. Мне кажется, я сейчас не должна быть близка к тебе...

   -- Почему?

   -- Я не знаю, как объяснить... Ну, постой, а что, если бы он... поцеловал меня!

   -- Что же такого, тебя от этого меньше не станет. Даже наоборот, больше.

   -- Как больше?

   -- Да так. Женщина, которая таким образом относится к этим вещам, имеет тот опыт и то содержание, которого не имеет такая, например, щепетильная девушка, как ты. Она, в сущности, бережет физиологию в ущерб душевной сложности, которую она могла бы иметь от соприкосновения с мужчинами.

   -- Слава богу, слава богу, что ты так думаешь. Я нарочно сначала спросила тебя. Если бы ты ответил иначе, я бы ни за что не решилась рассказать тебе, что я перечувствовала. Боже, как все запутано и непонятно,-- прибавила она, смущенно краснея и как бы не замечая руки жениха, которой тот обнимал ее за талию и тихонько прижимал к себе.