Сомерсет прижимает ладони друг к другу. Наблюдает за сыном, переводит взгляд на меня и хмыкает, будто понял разгадку какой-то легкой задачки. Его длинные ноги стучат в такт моему сердцебиению, однако когда мы встречаемся взглядами, я не вижу ни страха, ни злости, ни намека на желание причинить кому-то боль. Сомерсет похож на машину, но не на маньяка, единственное, что для него имеет значение - достижение целей. Например, в данную секунду, его цель – избавиться от меня. А Хантер – новое препятствие.

- Почему ты ждешь? – спрашивает Эмброуз. – Выстрели. Просто нажми на курок. У меня нет времени. Прескотт умрет от ладана, Мортимер умрет от горя, остается лишь она.

- Но…

- Стреляй.

- Я не…

- Сделай это.

- Хантер, - все-таки срывается с моих губ. Делаю шаг вперед и замираю, увидев, как в его глазах проносится тень полной растерянности. Он стоит неподвижно еще несколько мгновений, а затем вдруг его руки с дикой тяжестью падают вниз.

- Нет, - отрезает он. Его плечи подрагивают, лицо блестит от капель пота. – Не могу.

- Что значит – не можешь?

- Прости, отец. Но я не убью ее.

Какое-то время отец и сын смотрят друг на друга, посторонившись от посторонних глаз и мыслей. Между ними вспыхивает непонимание, недоумение, однако затем Эмброуз медленно и спокойно кивает. Он говорит:

- Хорошо. – Переводит взгляд на охрану. – Избавьтесь от мисс Эберди.

Осматриваюсь и вдруг понимаю, что сразу несколько мужчин синхронно вынимают пистолеты. Они собираются стрелять, а я почему-то перевожу взгляд на Хантера. В глазах у него проносится ужас, и мне вдруг все равно на то, что он меня предал. Наверно, сейчас он сильно об этом сожалеет, пусть, как и я, не умеет чувствовать.

- Нет! – кричит он, рвясь вперед. Он обнимает меня, закрывая собой от пуль, а меня все равно пронзает боль в спине под лопаткой. – Нет!

Его рука взмывает вверх. Звучат выстрелы, люди в черной одежде валятся вниз, как домино, а я падаю на Хантера в поисках опоры. Он обнимает меня рукой, поддерживая за талию, и грохот прекращается, когда в его обойме кончаются патроны.

- Эмеральд? – спрашивает он. А я покачиваю головой.

- Все в порядке.

- Это просто удивительно, - говорит Сомерсет, подходя к нам медленными шагами. Он касается пальцами губ и хмыкает. – Ты изменился. Изменился из-за нее. Странно, ведь со мной никогда не происходило ничего подобного. Возможно, дело в том, что твоя мать была человеком. Тогда это объяснило бы многое.

- Мы должны уйти. – Хантер непоколебим. – У тебя есть машинка, отец. Ты добился всего, чего хотел. А я не могу…, не могу стать твоим врагом.

- Ты не станешь моим врагом. Такого пункта нет в моем плане. Я распланировал все до мелочей, Хантер, и ты знаешь, что у меня нет времени на выяснения наших отношений.

Зал кружится. Рана на моей спине жутко ноет, и я невольно откидываю назад голову, не в состоянии стоять ровно. Неожиданно слышу голос Венеры:

- Родди.

О, нет. Нет! Она слабо пытается привстать, но вновь падает вниз, приложив бледное лицо к мраморному полу. Ее рука тянется ко мне, а я качаю головой. Только не вставай, не вздумай шевелиться! Он ведь убьет тебя, Венера, он убьет тебя!

- Эмеральд, - вновь шепчет она, зажмуриваясь от слез, что катятся по ее щекам. Мне становится очень плохо. – Прости меня. Пожалуйста.

- Прескотт. – Выдыхает Сомерсет. – Очнулась. Пожалуй, это признак того, я должен удалиться. Харрисон, не одолжишь мне свой пистолет? Никогда прежде не держал в руках современное оружие. Наверно, это увлекает. Правда, мисс Эберди?

- Очень.

- И опять ваш сарказм. Спасительный, как никогда. – Сет берет браунинг и неопытно наставляет его на меня. Затем пожимает плечами. – Что нужно сделать, чтобы он работал?

- Отец, - вспыхивает Хантер. Его рука сама поднимается с пистолетом, но мы знаем, что ничего из этого не выйдет. – Не делай этого.

- Не делать чего?

- Позволь нам уйти.

- Не глупи. Вы никуда не уйдете.

- Зачем тебе машинка? – спрашиваю я, подавшись вперед. – Чего ты добиваешься?

- Поэкспериментирую.

- Ты и без нее справлялся.

- Тогда у меня был один образец. Теперь их будет больше. – Сомерсет смотрит мне в глаза, фальшиво улыбаясь. Наверно, этот человек и триумфа не испытывает. – Мне очень жаль, что все закончится для вас таким образом. Я тоже был молодым, и тоже любил. Но у любви есть огромный минус – она делает нас слабыми и безвольными. Вы бы уяснили это, прожив почти двести лет. Но, боюсь, не каждому выпадает такая возможность.

- Сомерсет, - взвывает Цимерман, ступая вперед, - это же твой сын.

Эмброуз беззаботно пожимает плечами.

- Я знаю.

Он выпрямляет спину. Втягивает воздух и стреляет на выдохе, как опытный стрелок, побывавший на войне, участвовавший в дуэли. Его руки твердые, а выстрел точный, пуля летит ровно на меня, будто ее притягивает магнитом. Но неожиданно нечто невидимое не позволяет ей долететь последние несколько десятков сантиметров. Она замирает и падает.

По залу проносится глухой треск. Окна распахиваются, пол содрогается от толчков, стеклянный купол истошно трещит над нашими головами, будто взвывает о помощи. Тут же я перевожу взгляд на Венеру, но она больше не лежит на полу. Она решительно глядит на Сомерсета, вытянув перед собой избитые руки.

- Прескотт.

Она кричит. Волны от ее голоса отталкивают нас, припечатывая к ледяным стенам, и удерживают к ним привязанными, словно веревками. Но Эмброуз не шевелится. Он стоит напротив нее, нетронутый силовым полем, и спрашивает:

- Что значит жизнь, коль нету ей конца?

Венера морщится от боли, но все же отвечает:

- Конец у всех один и тот же. Как ты и говорил.

Ее руки подрываются вверх.

- Нет! – кричу я слишком поздно. Невидимые волны растут над моей сестрой и вдруг становятся гигантской силой, вырвавшейся наружу. И тут же вместе с каплями дождя на головы Венеры и Сета осыпается стеклянный ливень из безобразных и кривых осколков.

- Нет, нет! – все ору я, рвясь вперед, но Хантер не позволяет мне сойти с места. Меня крепко удерживают его руки, пусть я и извиваюсь изо всех сил. – Нет, пусти меня к ней!

Дикий грохот сопровождает мои вопли. Поднимается пыль, звучит дребезжание. Нас вновь припечатывает к стене, только на этот раз ужас, и мы прижимаемся друг к другу так тесно, что даже воздух не проникает к лицу. А я все кричу. Не могу поверить!

Мы долго не встаем. Лишь когда пыль немного оседает, я срываюсь с места и бегу, спотыкаясь и падая в груды стекол и обломков. Венера лежит в центре. Я припадаю рядом с ней на колени и хватаю ее за ладонь. Сжимаю крепко-крепко.

- Что ты сделала? – спрашиваю я сбивчиво. – Что ты сделала?

На ее лице кровавые подтеки, все тело усеяно впившимися в него осколками, но еще я вижу, что в ее шею – чуть ниже яремной впадины – вонзилось широкое битое стекло, оторвавшееся от купола, когда-то обрамляющего крышу, и моя голова резко падает назад. Непроизвольно. Я стискиваю до крови губы и испускаю едва слышный стон.

- А я д-думала, - неожиданно шепчет девушка, задыхаясь кровью. Я перевожу на нее взгляд и храбро стискиваю зубы, - думала, что герои не умирают, Р-р-родди.

- Нет, - протягиваю я, поглаживая ее волосы, - ты не умираешь, что ты Венера, все в порядке. С тобой все хорошо.

- Мне очень холодно. Оч-чень.

Она крепко зажмуривается, из ее глаз градом сыплются слезы, а я чувствую, как моя грудь воспламеняется от жуткой боли. Меня трясет. Я наклоняюсь к Прескотт, и не знаю, что делать, просто сбрасываю с ее тела обломки. Сбрасываю и сбрасываю. Такое чувство, будто их бесконечное количество. В какой-то момент во мне взрывается ярость, и, рыча, я кладу обе руки на грудь Венеры, сгорбившись так сильно, что сводит спину.

- Прости меня, - шепчу я. Ох, как же больно! - Пожалуйста, прости меня.

- Р-родди…

- Я должна была тебя защитить. Я должна была! Венера, только смотри на меня! Ты ведь слышишь? Да? Я так виновата, я…, я привела тебя и бросила. Я не умею чувствовать, ты понимаешь? – Из моих глаз неожиданно льются слезы. – Я ведь ничего не чувствую.