И тут меня посетила идея.

— Юрец! Заработать хочешь?

Тот как-то плавно и в то же время молниеносно развернулся.

— Как?

— Юрец, вот моя ведомость. Один миллион твой. Только получи. С кем ты там делиться будешь, меня абсолютно не интересует. Я получаю деньги — миллион из них тебе.

Усы у Юрца зримо зашевелились. Лоб сморщился и покрылся морщинами, как море — зыбью при легком волнении. Юрец выплюнул окурок и молча достал новую папиросину. Закурил. Вопрос денег был для него краеугольным. Жена Юрца была женщина плодовитая, двоих ему уже принесла, и по этой причине не работала. А по слухам, ждала еще и третьего. А Юрец мужчина был нормальный, ничего человеческое ему чуждо не было, но вот на пиво с таким семейством уже не хватало.

— Давай бумажки! Пошли за мной…

В штабе Юрец завел меня в свой кабинет, на первом этаже, аккурат метрах в пяти от кассы по коридору. Дверь-то была кабинетная, а вот внутреннее содержание было истинно водопроводно-канализационное. На 15 квадратных метрах среди груды клапанов, клинкетов, труб разных диаметров и длины, ветоши и прочего сиротливо примостились стол и пара стульев.

— Садись! — Скамейкин широким жестом смел с ближайшего стула кучку заглушек и сгонов.

— Кури, отдыхай, если вдруг найдешь здесь чайник и заварку — заваривай и пей! Вчера чайник точно был. Насчет заварки не уверен, но чем черт не шутит. Ая пойду… Наших Рокфеллеров трясти… Козлов красножопых!

Храбрый Скамейкин выскочил за дверь, а я остался в его логове и начал осматриваться. Надо признать, что при кажущемся беспорядке, все было сгруппировано по определенной системе. Клапана к клапанам, заглушки к заглушкам, трубы согласно диаметрам, ключи к ключам. «Механическое» прошлое явно оставило позитивный отпечаток в Скамейкином сознании. Чайника, как, впрочем, и любых других составляющих чайной церемонии, я так и не обнаружил. Юрец отсутствовал минут сорок. Я уже начал пропитываться никотином, когда он вернулся и с большой долей энтузиазма в голосе, но ничего не обещая, отправил меня на обед. Рандеву было назначено на 15.00 в его берлоге.

Времени у меня было выше крыши, поэтому я не спеша побрел в поселок, обдумывая, как и где мне отобедать. Готовить в чужой квартире, в чужой посуде не очень хотелось, а с общепитом в поселке было хреновенько. В «Мутный глаз» не тянуло, а «Офицерское собрание» работало только вечером. По семейным знакомым идти было уже стыдно. Поэтому перекусить пришлось все же дома, чайком с бутербродиками. Часик повалялся перед телевизором и отправился назад, предварительно затарившись в магазине очередной бутылкой «Асланова». На самом деле выбор алкоголя на тот момент в магазинах был феерический. «Распутин», подмигивающий и не мигающий, «Екатерина», «Асланов», «Россия», «Орлянка» и еще огромное количество водок, название которых и запомнить-то невозможно было, на Большой земле я потом таких и не видел, Ауж про спирт «Royal» и сотни разновидностей поддельного ликера «Амаретго» и говорить нечего… Как говорил Горбачев, нам повезло, что мы живем в трудное, но веселое время…

Как истинный джентльмен я постучался в Скамейкино обиталище ровно в назначенное время. Из-за двери что-то неразборчиво крикнули, ия, посчитав эти звуки за предложение войти, открыл дверь. За столом сидели двое: Скамейкин и молодой розовощекий лейтенант с краснопросветными погонами. На столе стояли необнаруженные мною чашки и ненайденный мною чайник.

— О, Пашок! Заходи, садись! — Юрец сделал картинный жест рукой, приглашая присесть. Садиться, правда, было некуда. Поэтому я, перешагивая через разбросанное трубное хозяйство, приблизился к столу, чтобы поздороваться с лейтенантом.

— Павел, — представился я.

— А..А..А-а-антон-н-н. — Лейтенант был очень сильно навеселе. От двери это было не так заметно, как вблизи. Аюношеская розовощекосгь при ближайшем рассмотрении носила черты явно алкогольного происхождения.

— Давай еще по чашечке, Антошка, — Юрец пододвинул кружки и начал наливать в них из чайника. Чай оказался подозрительно прозрачным. Хитрец Скамейкин умудрился засунуть пол-литровую бутылку водки в высокий электрочайник и потчевал уже начинающего икать летеху.

— Вот я и говорю, Антоша, заслуженные офицеры, не побоюсь этого слова, герои-подводники, отдавшие, как и я, лучшие годы и здоровье флоту, вынуждены унижаться, выпрашивая свои кровно заслуженные деньги! Ты меня еще понимаешь?

Антоша утвердительно кивнул. Говорить он, кажется, уже разучился.

— Видишь Борисыча? Знаешь, сколько он походов сделал? — Юрец подмигнул мне и приложил палец к губам, предлагая помолчать.

— Знаешь? — Лейтенанту, после последней выпитой кружки даже головой мотать стало тяжело. Он просто промычал что-то нечленораздельное. Надо отметить, что во время этого монолога Юрца «чаепитие» не прекращалось ни на миг. Как только у Антоши пустела кружка, заботливый Юрец сразу ее наполнял.

— Борисыч тридцать автономок отходил! Тридцать!

Мне стало стыдно. Это было уже слишком, но игру Скамейкина я просек сразу и только многозначительно покачал головой, придав лицу суровое выражение. Лейтенант с видимым усилием поднял голову и совершенно бессмысленным взглядом уставился на меня.

— Помочь Борисычу надо! Очень надо, Антоша! У него там, в Крыму, детки малые по лавкам плачут, а отец, настоящий офицер, тут с протянутой рукой по штабам побирается.

Упоминание о детях что-то нарушило в умственном хозяйстве лейтенанта, и он, поднапрягшись, выдавил из себя фразу:

— Детки… Надо помогать… А то плачут… Памперсы…

— Вот-вот! Правильно! Памперсы купить не на что! — подхватил его мысль Юрец. — Так поможешь?

Лейтенант Антоша попытался встать со стула. Его немного занесло, но заботливый Скамейкин нежно попридержал его за талию и аккуратно повел к двери.

— Вп.. Впе… Вперед! — лейтенантом, видимо, серьезно овладела мысль о помощи детям, не удивлюсь даже, что в мировом масштабе, и вел его к этой помощи не кто иной, как капитан-лейтенант запаса Скамейкин. Вел уверенно и зная куда. Я за ними не пошел, а, послушавшись жеста Юрца, остался в каморке.

Через десять минут Скамейкин вернулся и извлек из нагрудного кармана пачку банкнот. Выглядел он на удивление трезво.

— Считай, я в этого красноперого целую бутылку влил. Слабак. Легко ломается. Сам-то я только язык полоскал.

Я пересчитал. Все было в порядке. Я протянул Скамейкину его долю.

— Спасибо, Юрец. Я на самом деле и не рассчитывал.

— Паша, у этих козлов тыловских, оказывается, денег сейчас в кассе столько, что можно всем все долги заплатить! Только вот начальник тыла приказал не давать, а тянуть время. Прикидываешь? Они вас снова кинуть хотят. Благо Антошка этот на халявку выпить не дурак!

Юрец спрятал деньги.

— Эх… Вся работа сегодня, кажется, по одному месту. Может, в поселок и по пивку?

Я засмеялся и вытащил из портфеля своего «Асланова».

— Можно и не по пивку! Кажется, теперь ни я ничего флоту не должен, ни он мне… С твоей помощью.

Бутылку мы приговорили в оригинальном месте. Зайдя по дороге на камбуз к небезызвестному мичману Сулейману попрощаться, я получил от него походный туесок в дорожку с сырокопченой колбасой, сыром, балыком и еще всякой всячиной. Покуда я обменивался любезностями со старым азербайджанцем, Скамейкин спер пару стаканов, и мы устроили пикник, забравшись на сопку, напротив финчасти, с которой хорошо было видно всю бухту с кораблями. Потом в поселке Скамейкин угощал меня пивом, потом мы пошли куда-то еще… Но проснулся я в Никитосовской квартире раздетым и с аккуратно сложенной формой. Так как все деньги были при мне, то вчера накануне вечером мы, скорее всего, прогуляли Скамейкину долю. Больше я его не видел. Говорят, он потом уволился из тыла, уехал куда-то под Питер, развелся, снова женился, ну и, как всегда, во всем проявлял свой неугомонный характер.

Мне в это же утро, наверное, потому, что был с бодуна, посчастливилось взять билет на московский вечерний поезд. В обед я сдал свою квартиру ЖЭКу, оплатил каждую дырочку от гвоздей в стенах, оперативно собрался и уехал из Гаджиево. Как мне казалось, навсегда. Но все же мне довелось еще раз побывать в своем поселке. Это случилось через несколько лет, и это уже совсем другая история. Вот так и закончилась без малого годовая эпопея моего увольнения в запас. И я до сих пор не знаю, специально или нет государство так унижает тех, кто честно служил ему не один год. Очень хочется верить, что не специально…