Финчасть была уже заперта. Послонявшись вдоль окон, я заметил в одном из них Царева и замахал руками. Тот меня заметил, и через минуту дверь открылась. Расчетчики гуляли. Не то чтобы дым стоял коромыслом, а шла тихая бытовая пьянка. Разогнав посетителей, мичманы под немудреную закуску снимали стресс привычным методом. Многих из них я знал еще по службе на кораблях, но в ситуации полного безденежья всей флотилии на эти знакомства рассчитывать не приходилось.

— О! Какие люди! — Бывший радиометрист РПК СН «К-…», а ныне работник расчетно-кредитного отделения старший мичман Раков распростер руки, имитируя объятия.

— Борисыч! Какими судьбами в нашу дыру? Проходи, садись. — Раков пододвинул стул.

Я сел. Оглядел присутствующих. За столом в комнате расположились все расчетчики нашей дивизии, постоянно находящиеся в финчасти. Плюс Царев и я.

— Вижу интересное по форме вздутие в твоем портфеле, Борисыч… Не стесняйся, доставай. — Раков пододвинул мне стул и почти воткнул передо мной в стол стакан. Я молча открыл дипломат и выставил на стол «Асланова», присовокупив к нему колбасу и буханку бородинского хлеба.

— По-мужски! Борисыч, ты постругай колбаску и хлеб, а я пока посуду народу обновлю. — Раков протянул мне нож, а сам сноровисто сломал «голову» «Асланову».

Я резал колбасу и хлеб, а сам пытался понять, как себя вести в этих обстоятельствах. Никогда еще мне не приходилось вот таким лихим образом давать взятку, дай не взятку, собственно говоря, а черт знает что… Ну, не знал я как себя вести, а просить жуть как не хотелось. Но не зря же Царев меня позвал? Порезанную колбасу и хлеб свалили в общую кучу посреди стола, где на расстеленной газете красовались несколько раскрытых банок «Сайры в собственном соку», порезанные луковицы и уцелевшие кусочки сала.

— Вздрогнем! Еще один день прошел, и х… с ним!

Вяло переговаривающийся народ взбодрился и дружно клацнул зубами по стаканам. Потом веер рук потянулся к закуске. Снова потекло неторопливое и негромкое шушуканье за столом. Я молча сидел, исподлобья оглядывая окружающих. На мое присутствие никто не обращал внимание. Царев в том числе. Даже как-то обидно стало. Целый капитан 3 ранга среди мичманов… Финансисты, блин!

— Чего насупился, Борисыч! Впереди большая и красивая гражданская жизнь! Без погон, вахт и долбое…зма! Наливай! — Раков захохотал во весь голос, нарушая общую приглушенность. Я, изображая улыбку, разлил водку. Ситуация меня все больше напрягала. Начинало казаться, что надо мной просто издеваются.

— За лодку, водку и молодку!

Ритуал молчаливого клацанья и колбасоразбирания повторился. Не закусывая, я вытащил сигареты и закурил. Мне стало понятно, что я здесь чужой, и оказался в финчасти как еще один глупенький офицеришка, пожелавший за какой-то пузырь обрести все радости жизни.

— Рак, хватит над Борисычем издеваться. Не видишь, человек уже как струна… А то сидишь тут, стебешься, как клоун..

Раков вздохнул.

— Эх, Царек-Царек… Ну дал бы хоть немного отыграться-то… Я ж беззлобно… А то ведь, когда я в экипаже еще был, а Борисыч вместо помощника трудился, он же меня всегда на камбуз в наряд засовывал, а я от тамошних ароматов до сих пор либо сознание теряю, либо водку глушу до полной потери обоняния. — Раков отодвинул ящик стола и, вытащив увесистый пакет, бросил его передо мной на стол.

— Борисыч, здесь все твои миллионы. Извини, но у тебя их так много, что не все крупными купюрами. Распишись вот в ведомости и пересчитай. Там все правильно, но на всякий случай. Вдруг чего… Краснеть потом не хочется.

Минут десять я раскладывал по столу пачки свеженьких, пахнущих краской купюр. Все, естественно, сошлось. Потом выпили еще. То, что я принимал за тихое издевательство, оказалось просто дикой усталостью ошалевших от наплыва просьб и круглосуточной ругани в свой адрес финансистов. Они просто снимали стресс самым привычным русским способом. Когда водка закончилась и из сейфа вытащили очередную флягу с шилом, я вежливо, но твердо отказался и покинул финансовый оплот флотилии. Так и брел с косогора на косогор до поселка, прижимая к груди дипломат с грудой денег.

На следующий день я грузил контейнеры. Это вообще отдельная история и о ней чуть позже. На это довольно энергозатратное мероприятие ушел весь следующий день. Утро после погрузки тоже выдалось нелегкое, а с учетом, что проснулся я в чужой квартире, еще и какое-то неродное. Влив в себя пол-литровую чашку кофе, я несколько пришел в чувство и проанализировал состояние своих дел. Родина-мать в лице 3-й флотилии ПЛ СФ осталась мне должна самую малость: денежную компенсацию за несъеденное и невыпи-тое мной за последние два года службы. Но выбить ее — была задача, непосильная в некоторых случаях даже штабным, не говоря уж о простых увольняющихся в запас офицерах. Но то ли мне было все уже по барабану после вчерашних погрузочно-питьевых работ, то ли получение основной массы денег укрепило и подняло на недосягаемую высоту уверенность в завтрашнем дне — не знаю, но я оперативно облачился в форму, схватил ведомости и рванул в штаб тыла. Так как я был уверен, что продовольственные деньги не получу никогда, для меня было довольно приятным открытием, что страна задолжала мне почти 5 миллионов рублей. Дарить эту сумму краснопогонным «противолодочникам» было все-таки жалко.

У штаба тыла был аншлаг. Увольняемый народ кучковался, нервно курил и непрерывно матерился. В тыл, по слухам, привезли деньги, но мало, так что всем не хватит, но может кому-то и перепадет. К окошку кассы пробиться было делом нереальным, и я стал прогуливаться около входа в штаб, мучительно раздумывая, плюнуть на это все и уйти или все же подсуетиться тут со всеми. И в этот момент на сцене появился, а точнее, из-за здания штаба вышел Водопроводчик, именно Водопроводчик с большой буквы, потому что был он капитан-лейтенантом запаса Скамейкиным Юрой, бывшим киповцем моего экипажа, человеком оригинальным, резким и хитрозадым до одурения. Скамейкин, внешне напоминавший актера Филатова, был человеком интересной флотской судьбы, в определенный момент времени, на мой взгляд, перехитрившим самого себя. При всем при этом мужиком он был вполне нормальным, компанейским и заслуживающим доверия, естественно, в разумных пределах. Послужив несколько лет в экипаже и сходив в пару автономок, Юрец решил, что с этим обезьянством пора заканчивать, и повел политику пофигизма с целью плавного и ненавязчивого надоедания группе «К» корабля… И ведь ему это удалось! Он так достал старпома, что тот был согласен если не расстрелять Скамейкина на корне пирса, то избавиться от него каким-угодно образом. Сначала Скамейкина убрали на какой-то отстойный корабль, оттуда он еще куда-то катапультировался, через годик он уже обнаружился в качестве командира плавэлектростанции, потом уволился и всплыл в штабе тыла начальником всей вазовской водопроводной системы в ранге гражданского специалиста.

Выглядел Скамейкин колоритно: кирзовые сапоги, ватные штаны, насколько возможно заправленные в эти сапоги, свитер и ватник, явно спертый с какого-то корабля, с надписью КГУ-1. На голове непонятного вида треух, в руках ведро и куча гаечных ключей. И это, кстати, в начале июня.

— О! Пауль! Чего дожидаемся у нашей богадельни?

Скамейкин сгрузил все свое хозяйство у моих ног и протянул руку. Не без внутреннего содрогания я пожал эту трудовую мозоль, обильно смазанную чем-то очень черным и неприятным на вид.

— Не надо стесняться рабочего класса, господин капитан 3 ранга! Будьте ближе к народу, и люди к вам потянуться! Чего торчишь-то тут?

Я вытер руку носовым платком, посмотрел на то, что с ним после этого стало и выбросил в урну.

— Увольняюсь я, Юрец! Вот стою и думаю: стоять дальше или валить отсюда надолго, а лучше навсегда.

Юрец закурил. Причем папиросу, отчего стал похож на Леонида Филатова еще больше.

— Деньги?

Я кивнул.

— Сколько у тебя там?

— Около пяти лимонов.

— Нормально. Небось, года два не получал? Долго ждать будешь… Еще мартовские увольняемые не получили. Ладно, Пауль, побежал я. У меня там авария у камбуза. А эти морды тыловские отвертку от топора не отличают, мореходы, блин, сухопутные. — Юрец развернулся, подобрал свои манатки и…