11.00. «Каштан» прокашлялся и призвал: «Первой смене вставать! Умываться». С этой командой встали и мы. Заполнять журналы. В этом, кстати, есть великая сермяжная хитрость — заполнять журналы не в течение вахты, как положено, а в конце. Если, не дай бог, что-то случится, можно будет постфактум заполнить журнал так, чтобы происшествие серьезным людям из береговых органов было представлено в «правильном» свете. Пока заполняли журнал, долго смеялись над Мигуном. Мефодьич мичман был заслуженный, немолодой, до подводных лодок лет двадцать протрубил в гражданском флоте, и по причине заслуженного для подводника возраста (за сорок лет) был подвержен сонливости, особенно по утрам. Самое веселое было то, что команда его не разбудила, но, видимо, в сонном организме внешние звуки что-то затронули, и Мигун начал во сне быстро перебирать ногами, как метко выразился Арнаутов — «сучил ножками». И наряду с этим физическим упражнением Мефодьич начал усиленно разминать пряник, уже третий час как зажатый в ладони. Вдоволь наржавшись над неосознанными действиями мичмана, мы, наконец, его растолкали, вручили голяк и предложили убраться на пульте перед сменой, так как руки у него были сильными, и бедный пряник в процессе разминания раскрошился минимум на полметра вокруг.

11.40. Первая смена уже построилась на развод. Самое дурацкое время — это обед. Первая смена уже пообедала. Сейчас, по идее, обедает вторая смена. Но они улеглись спать только в начале девятого, и поднять их на обед не очень благодарная работа. Большинство второй смены, как правило, обед просто херят, предпочитая поспать лишний час. А наша смена должна смениться, быстро пообедать и в 12.30 уже мчаться обратно по боевым постам, по тревоге. То есть, объясняя простым человеческим языком, на то, чтобы сполоснуться, пообедать и перекурить у моей смены максимум полчаса, и это при условии, что заступивший вахтенный офицер не будет сильно выпендриваться в ЦП и произведет смену быстро и без проволочек.

12.05. Смена пришла. Бузичкин снова помят со сна, как пергамент. Обед естественно, проспал. Снова не дожидаясь команды, несусь в 5-ис отсек. Интересно, какой же такой умелец придумал этот распорядок, когда на обед при выполнении всех команд остается 10—15 минут. Даже в наших могучих Уставах ВС, кажется, оговаривается гораздо большее время. Успел облить лицо водой, ударным темпом проглотить первое, второе и салат. Но курить пришлось уже при прозвучавшей тревоге.

— Учебная тревога! Для осмотра кабельных трасс, трубопроводов забортной воды и средств регенерации!

Суета суетой, а перекур — святое. Докурил. Изображая стремительный бросок, не спеша добрел до пульта. По дороге, в 4-м отсеке, получил втык за опоздание на тревогу от едва проснувшегося старпома, на мое горе высунувшегося из каюты со сморщенным лицом. На пульте выгнал в отсек зевающего Бузичкина, и упал в кресло, не успевшее за полчаса потерять форму моего тела. В правом кресле тихо «умирал» Скворцов. На шконке пытались примоститься сразу два комдива: наш комдив раз, капитан 3 ранга Серега Полупанов, мужчина в теле, обросший тяжелым мясом за время нелегкой подводницкой службы, с медвежьей косолапостью в ногах, и комдив два, небезызвестный Солитер. Победил срок службы, и Серега улегся во весь рост, а Солитер, усевшись на край шконки, начал причитать о скудности обеда и жадности интендантов. Песня была знакомая, для него родная и традиционная, и на нее никто внимания не обращал. Тема продуктов питания для Солитера была самой актуальной, всегда и везде. Тем временем Костик выразил желание попить чайку. Возражений ни от кого не последовало. День начинался, и сон надо было изгонять из организма. Вообще, в этой учебной тревоге было и некое позитивное зерно. Надо было осмотреть механизмы, насосы, трубопроводы, все свое заведование, выяснить, не течет ли где, не искрит ли, все ли в порядке. Так оно и было бы, но дурацкий распорядок дня вынуждал почти час после тревоги «засланным казачкам» из группы «К» отлавливать в 5-бис отсеке недоевших, недоспавших и недокуривших моряков.

— Закончить осмотр кабельных трасс, начать отработки первичных мероприятий по борьбе за живучесть!

Осмотр плавно перетек в отработки. Тоже очень нужное мероприятие. Моряк должен уметь бороться с огнем, водой и прочими аварийными пакостями. Должен уметь спасти свою жизнь и жизнь товарища. Это святое. Но у нас и святое умеют сделать невыносимым. Как говорят, не из говна сделать пулю, а наоборот. Ничего реально нужного и просто познавательного для личного состава, а стандартный набор действий по одеванию СГП, действиям с раздвижными упорами, пластырями, досками и обесточиванию механизмов. Вырабатывание автоматических действий — это, конечно, правильно и верно, но даже самый последний матрос понимает, что, при получение пробоины, даже на глубине метров 50, заделать эту пробоину пластырем, изобретенным в начале прошлого века еще дедушкой Крыловым, просто невозможно. И невозможно наложить жгут на трубопровод под давлением, смотря, естественно, под каким, без шансов лишиться какой-либо части тела.

Довелось мне видеть, как один матросик случайно наступил на трубу, в которой свищ был практически миллиметровый, да вот давление было такое, что этот свищ и видно не было. Так парню эта невидимая струйка оторвала полсапога вместе с пяткой. Куда уж такое заделать-то, под водой, да на глубине метров эдак 100? Анаши спасательные костюмы и аппараты? Уж не знаю, правда или нет, но говорят, что ИДА-59 — как раз 1959 года разработки. Вот и не пойму, то ли денег как всегда нет, то ли голова не на том месте у наших московских «спасателей», но почему у нас все аварийно-спасательное имущество, если не осколок еще царских времен, то уж однозначно из репертуара дизелистов времен Отечественной войны. Ну да ладно. Тема щекотливая. И не о ней сейчас разговор. Вот и проходят отработки эти примерно так: по отсеку разбрасывается аварийно-спасательное имущество, разворачиваются шланги ВПЛ, чтобы видно было, что отсек усиленно занимается отработкой мероприятий, а на самом деле занимаются матросы по плану командира отсека кто приборкой, кто еще чем. Конечно, не все так плохо: в некоторых отсеках, и устраивают настоящую «войнушку», но так как на кораблях все более болеют не за знания, а за надраенность линолеума, и командир отсека более всего получает по балде не за обученность личного состава, а за грязь в трюме, то и занятия эти не так уж часты, ветошью-то махать поважнее будет. Мы на пульте тоже распускаем шланги от ШДА, и продолжаем чаевничать.

— Начать отсечные учения по борьбе за живучесть!

По этой команде командиры отсеков начинают давать в отсеках вводные. Горим, тонем, током бьет, народ из соседних отсеков эвакуируем… Эти отсечные учения проверяет группа «инспекторов», включающая старпома, помощника, замполита и кого-нибудь из походного штаба. Естественно, предварительно перекурив и разогнав из курилки всех нерадивых военнослужащих. К нам тоже вваливается флагманский механик. Капитан 2 ранга Пашков свой человек, из наших, десятка полтора лет сам оттарабанил на пульте и в корме и цену учениям на пульте знает. Комдивы на всякий случай принимают вертикальное положение, и Полупанов, давя зевоту, докладывает:

— Товарищ кавторанг, на пульте ГЭУ проводятся отсечные учения по борьбе за живучесть. Тема занятия: срабатывание аварийной защиты реакторов обоих бортов при повышенном СО в отсеке. Тока щас из масок выскочили…

Пашков плюхается на шконку.

— Задницу-то хоть подвинь, когда флагманский сесть хочет, сосунок! — Пашков двигает локтем Солитера, по молодости еще робко относящегося к флагманским механикам.

— Это ты береговой шушере заливай, что ты здесь отрабатываешь! Куда чайник спрятали? Молодежь, разве не видно, что я чайку хочу? Давай быстренько!

Пока закипает чайник, Пашков успевает обсудить с комдивами и нами реальное состояние «железа», что-то подсказать, за что-то трахнуть, над чем-то посмеяться. Потом, вытерев пот и взглянув на часы, говорит: