Я умудрился получить деньги одним из первых, и то благодаря старпому, который, как только нас профинансировали, сразу вспомнил, что я являюсь старшим кают-компании. Как правило, эта «почетная» факультативная должность отдавалась кому-то из люксов, но два года назад старпом принял решение направить на этот «фронт» меня, как человека, которого он знал, и был уверен, что злоупотреблений и бардака я не допущу. И с тех пор перед каждым выходом в море и когда у офицерского состава были деньги, я, как нищий, просящий подаяние, оббегал весь крейсер, собирал со всех сумму, определенную нами же самими, и мотался по магазинам, закупая для кают компании дополнительные и не входящие в паек ингредиенты и принадлежности, типа кетчупов, соусов, новых солонок, салфеток и прочей дребедени. Вот и сейчас старпом в приказном порядке, поставив меня в очередь первым, заставил усесться рядом с финансистом и у каждого офицера изымать энную сумму, пока они все не расфукали. Процесс шел быстро, и уже через час старпом, волевым решением сняв меня с вахты, выделил мне кока мичмана Дзюбу с его личным автомобилем и практически выгнал с корабля за этими самыми закупками. Мы с Дзюбой сразу махнули в соседний и гражданский городок Вьюжный, где быстро и без суеты купили все, что надо. Причем я полностью затоварил и себя лично, начиная от сигарет и кончая разносортными баранками и презентами для семейства. После выполнения этого задания Родины мне оставалось отпустить Дзюбу домой с уговором, что мы встретимся завтра с утра у поста ВАИ. Все закупленное, естественно, оставили у него в багажнике, чтобы с утра устало доложить, что носились по магазинам до девяти часов вечера и на корабль ехать было поздно. Так я снова оказался дома около семи вечера, да еще с деньгами и подарками. Описывать радость жены не стоит, ибо, наверное, каждому будет понятна чисто женская радость, что муж не бросает ее на пару месяцев одну и голую как сокол, а все же с какими-никакими, а средствами существования, да к тому же умудрился найти время и купить мало-мальские подарки, как сыну в виде игрушек, так и ей в виде предмета гардероба, пусть и явно китайского производства. Этот вечер дома был первым и последним перед автономной, не омраченным никакими мрачными мыслями, кроме обоюдного понимания, что расстаемся надолго. Утром я пер на пост ВАИ сумку, битком набитую чистыми кремовыми рубахами, отстиранным РБ, прессом для переплетения книг, штихелями для резьбы по дереву и прочей шелухой, без которой в автономке скучно и неуютно.

20 ноября. Утром построение было коротким и динамичным. Штаб флота должен был прибыть к 10.00, и поэтому, не теряя время, объявили малую приборку. Мимоходом услышал, что и вчера были «потери» в виде нескольких перебравших военнослужащих, но из-за серьезности момента разборки с ними оставили на потом. На проверку флотом пришлось под РБ надеть рубашки с галстуками и пилотки, отчего все сразу стали похожими на «ботаников» из центрального аппарата ВМФ на экскурсии. Проверка в основном касалась ГКП, но пару фруктов все же пошлялись по кораблю, и кое-где даже наделали кучу замечаний. Но все же основной шторм бушевал в центральном посту, хотя и к нам спустился один импозантный каперанг, долго листавший журналы, а потом поинтересовавшийся, кто у нас турбинист. Узнав, что это молодой старлей, он насупился, но когда узнал, что старшиной команды является старший мичман Птушко, жутко обрадовался, заявив, что тот у него тоже был старшиной, когда он был лейтенантом, и умчался в 8-й отсек переговорить с бывшим сослуживцем. На том проверка БЧ-5 штабом флота закончилась, так и не начавшись. А потом реальная жизнь очередной раз вступила в свои права, когда чуть ли не на головы проверяющих через люк 5-бис отсека посыпались консервные банки с сайрой в собственном соку и бумажные мешки с вермишелью первого сорта. То было очередное явление интенданта Косоротова с очередным «КамАЗом», и когда штаб флота покидал корабль, весь пирс уже был завален бумажными упаковками из-под сыпучих продуктов, и усеян просыпавшимся из порванного мешка рисом. Как и ожидалось, проверка штабом флота была если не чисто формальной, то очень к этому близкой, и совсем не стоила того, как мы к ней прихорашивались. Резюме штаба флота было простое и категоричное: ракетный подводный крейсер стратегического назначения «К-…» к выполнению основного мероприятия готов! А потому завтра — ввод ГЭУ в действие! Эту радостную весть мы услышали из уст командира на построении в обед и чуть было не расслабились, полагая по своей советско-детской наивности, что сейчас всех, кроме вахты, отпустят по домам, если не отдохнуть, то уж хотя бы попрощаться по-человечески. Как это всегда было, есть и будет, мы неверно оценивали степень милитаризма нашего командования. Командиром, в более мягкой, но все же категоричной форме, было приказано устранять замечания всех проверок до ужина, а если времени не хватит, то и до утра. Народ молча и обиженно проглотил услышанное и, спустившись вниз, рассредоточился по каютам, позвякивая шильницами и вскрывая банки с позаимствованной с погрузки сайрой. Мне это было уже все равно, так как после выхода из боевого дежурства я снова заступал на вахту по ГЭУ, на которой мы с первым управленцем в обычное время стояли через сутки. После доклада в 18.30 командир все же распустил по домам всех, не стоящих на вахте, а сам, приказав его разбудить только в случае ядерной войны, убыл в каюту, откуда не появлялся до самого утра. Народ до этого времени успел здорово поддать, но, судя по всему, и командир, и старпом, и все остальные начальники принципиально надели розовые очки и пьяненьких не замечали в упор. Через полчаса корабль практически опустел. Вахтенным инженером-механиком заступил мой друг, капитан 3 ранга Витька Голубанов, бывший управленец, а ныне комдив три. Сам свинтить с корабля даже на час он не мог, а вот прикрыть меня на несколько часов был способен без лишних хлопот. Самому ему светило попасть домой только назавтра ночью, и дай бог, на пару часов, поэтому он понимающе выпихнул меня даже раньше намеченного мной срока, правда, в обмен на то, что я принесу закусочки и мы посидим, так сказать, на посошок, перед расставанием с базой. Дома я уже по-настоящему попрощался с женой и сыном, опрокинул пару рюмок для порядка, и, загрузив напоследок портфель всем, что позабыл, уже в 00.30 был на борту корабля.

21 ноября. Посидели мы с Витькой знатно, правда, несколько переборщив с градусностью разбавленного шила, отчего проснулись оба за несколько минут до подъема флага, едва успев выскочить на построение. Старпом покосился на наши «заспанные» лица, но промолчал, ибо и без нас хватало влетевших и опоздавших. Офицеры и мичманы прощались с любимыми, семьями и берегом широко и серьезно, стараясь взять от жизни все, что не успели раньше, за те скупые часы, которые флот со скрипом и нехотя им подарил. Комендантская служба кроме пары-тройки наших мичманов, опрометчиво отправившихся домой в канадках, задержала еще и двух матросов возле магазина, да и в самом строю наблюдались товарищи, стоявшие среди сослуживцев явно на честном слове. По правде говоря, самым бодрым выглядел только командир, выспавшийся и посвежевший. На удивление, никакого громогласного бичевания провинившихся не произошло, и командир довольно миролюбиво и даже несколько умиротворенно поручил всем начальникам разобраться с «залетчиками», приказал старпому послать кого-нибудь из старших офицеров из числа люксов в комендатуру за задержанными. А затем объявили ввод ГЭУ в действие…

Вводились в штатном режиме, то есть в режиме обучения молодых лейтенантов. Работали не спеша, практически без нарушений технологических инструкций, несмотря на традиционные призывы ГКП ускорить ввод. Около 15.00 установка уже работала в штатном режиме, тревогу сняли, и люксы под разными благовидными предлогами начали покидать борт крейсера, чтобы хоть на час, но сбегать домой. Старпом, которому уже ни при каких обстоятельствах не светило попасть в родные стены, неожиданно проявил принципиальность и начал массированный отлов «беглецов», подняв для выполнения этой задачи всех командиров боевых частей. В общем начался микрооргпериод, с разборками в центральном посту, с построениями боевых частей, раздачей «пряников» и наказанием невиновных на фоне мельтешения по кораблю вездесущих флагманских. Коснулось это и механических сил, по причине самой большой численности и соответственно большего числа провинившихся. Но в принципе на корабле установилась вполне рабочая базовая атмосфера, расцвечиваемая бесконечной погрузкой продовольствия, нескончаемой малой приборкой и беспрерывными разборками в центральном посту. А домой все равно хотелось всем: хоть на пару часов, хоть на час. И никак нельзя было объяснить офицерам и мичманам, почему в мирное время, когда уже успели отменить всякого вероятного противника, когда количество кораблей и самих подводников, еще что-то умеющих и любящих свою службу, неуклонно уменьшалось, — необходимо загонять их, как волков, до пены у рта и нервных спазмов. На дворе чай, не война. И даже не холодная война.