Прозвенела тревога, и в реакторный отсек сразу принесся механик с командиром дивизиона. За ними прилетел старпом с флагманским механиком, после чего эта великолепная четверка устроила мне одному форменный развод на работы. Правда, старпом, выросший до этой высокой должности из минеров, в аппаратную не сунулся, а, повертев головой, не переступая порога, согласился с выводом адмирала, что это бардак, и испарился в направлении носа. Флагманский Ташков, мужчина достойный и не успевший обрасти штабными ракушками, облазил всю аппаратную, констатировал, что если бы не ватники, то все было бы отлично, весело обматерил весь штаб, представителем которого сам и являлся, и побрел курить в курилку. Правда, предварительно он посоветовал мне раньше срока не докладывать о готовности к смотру (что я и сам знал) и находиться постоянно в аппаратной, ибо адмирал такие вещи контролировать любил лично и по связи.

Этого я не знал и несколько расстроился, потому что сидеть здесь все время в мои планы не входило. Механик что-то долго бурчал под нос, но особо не ругался, так как получить по заднице за аппаратную он просто не успел по причине принятия всей тяжести вины лично мной и лично на себя. Потом его вызвал в центральный пост командир, и механик с тем же тихим бормотаньем удалился из отсека, не забыв, правда, предварительно уже более громким и уверенным голосом доложить в центропост, что капитан 3 ранга Белов уже весь в поту и мыле драит крышку реактора. Командир дивизиона по причине недавнего нахождения в должности и еще пионерского возраста в мой адрес вообще высказываться постеснялся, а просто ушел, пожелав мне удачи. Потом прямо с пульта Башмак, судя по голосу, уже приготовившийся расплыться по пультовскому креслу бесформенной лепешкой, сонно и невнятно порекомендовал бросить все и идти в каюту, после чего отключился и больше на связь не выходил. Последним из центрального поста рявкнул командир, больше для проверки моего наличия и очередной отработки командного голоса.

Когда вся эта организационная суета вокруг меня стихла, я еще раз прополз по всей аппаратной и убедился, что убирать и правда совершенно нечего. Пыли, грязи, налетов отводы и отпечатков резиновых тапочек нигде не наблюдалось. Аппаратная, на удивление, была девственно чиста, да и ватники уже давно вынесли и запрятали где-то в глубинах 5-бис отсека, так что на сверкающей титановой палубе не было даже завалящей нитки. Окончательно убедившись, что делать мне тут абсолютно нечего, а сидеть придется довольно долго, я быстренько смотался в каюту и вернулся обратно со вторым томом Стругацких. Сначала я устроился на БП-65, изгнав провинившегося лично передо мной Бузичкина из кресла. Но вскоре сам был вежливо, но твердо выпровожен обратно в аппаратную Бубой (старпомом по БУ), отправленным от греха подальше из центрального поста в отсеки проверять, как в «тревожном» порядке устраняют замечания.

Буба стал «маленьким» старпомом еще полтора года назад, но до сих пор не сдал в штабе Северного флота зачеты на самостоятельное управление кораблем. Вследствие этого прискорбного факта в море Буба ходил «пассажиром», самостоятельно вахт не нес и на каждом выходе вместе с командиром дивизии бывал им морально изнасилован по этому поводу до нервных колик. Командир из-за этого старался лишний раз убрать Бубу с глаз долой из центрального поста, чтобы и самому не получить попутно за компанию. Сам Буба в аппаратную соваться принципиально не хотел, но мой переход в нее проконтролировал лично, после чего отправился проверять кормовые отсеки.

Не успевший решить, что делать дальше, я был сразу проверен из центрального поста командиром, который поинтересовался своим кавалергардским голосом, как идет чистка «конюшен», и едва дождавшись моего ответа, приказал аппаратную не покидать до его личной команды. После этого я окончательно смирился с тем, что приговорен провести неизвестное количество часов именно здесь, и нигде более. Я, естественно, ничего не боялся. Это у большинства люксов, не отягощенных даже минимальным знанием постулатов ядерной энергетики, одно только приглашение посетить 7-й отсек вызывало массу противоречивых эмоций, легко читаемых на лице. Мыто хорошо знали, что получить дозу можно только в случае какой-то нештатной ситуации или, упаси боже, ядерной аварии, атак, в режиме нормальной эксплуатации, уровень загрязнения там даже меньше чем в пробке на Тверской в жаркий летний день.

Я начал читать, но надолго меня не хватило. В аппаратной было довольно жарко, и вследствие хронического недосыпания последних дней под воздействием тепла и монотонного шума механизмов глаза у меня начали закрываться уже минут через десять. Еще полчаса я самоотверженно боролся со сном, а потом в голову пришла неожиданная и свежая идея. Быстренько метнувшись на БП-65, я дал команду одному из спецтрюмных принести мне из каюты парочку этих самых злосчастных ватников, после чего договорился с Бузичкиным, что при появлении любого лаперуза из центрального поста меня сразу предупредят по «Каштану», желательно громким командным голосом. И сразу вернулся в аппаратную.

В аппаратной я расстелил ватники прямо под «Каштаном», чтобы, не вставая, можно было дотянуться до его гарнитуры, закрепил кремальеру люка так, чтобы он не был полностью закрыт, но и не открывался снаружи, и растянулся на ватниках. Я был уверен, что ближайшие пару часов меня никто не тронет. Судя по всему, расшугав всех, а меня просто неоднократно, командир будет до ужина поучать центральный пост или вообще уснет в своем кресле. Адмирал наверняка посапывал в командирской каюте, а большой старпом, наоборот, спал у себя, отдыхая перед заступлением на вахту в центральный пост. Все остальные проверяющие, измотанные непрерывными войнами не меньше других, изобразив в начале бурную деятельность, тоже, скорее всего, рассосались по каютам, ловя лишние минуты сна и покоя. Прикинув все риски, я принял решение и, растянувшись на ватниках, погрузился в объятия Морфея.

На ужин меня разбудил лично командир. Его стальной голос так загрохотал над головой, что, вскакивая спросонья, я чуть не проломил себе голову об «Каштан».

— Белов!

Слава богу, у меня получилось ответить практически молниеносно:

— Я, товарищ командир!

— Работаешь?!

— Так точно, товарищ командир!

— Разрешаю покинуть место приборки и идти на ужин. После ужина сразу обратно.

И тут я набрался наглости.

— Товарищ командир, после ужина начинаю уборку непосредственно крышки реактора и приводов СУЗ. Не смогу сразу отвечать на вызовы из центрального поста.

Секунд тридцать командир молчал. Скорее всего, вспоминал, есть ли в нижней части аппаратной «Каштан».

— Добро, Белов!

И я отправился на ужин, с чувством глубокого удовлетворения констатировав, что умудрился проспать почти четыре часа.

После ужина я, как положено, перекурил, подменил своего сменщика на ужин и после всех этих манипуляций снова отправился в аппаратную, причем даже испытывая какое-то странное желание побыстрее в ней оказаться. Теперь я уже спустился вниз, так что, даже проникнув в аппаратную, меня было невозможно сразу узреть, и разложив ватники в свободном пространстве между верхушками ЦНПК, снова прилег. На сытый желудок сон пришел даже быстрее, чем в прошлый раз. Я кажется даже мигнуть не успел, как снова провалился в глубокое и крепкое небытие.

Свой вечерний чай я просто проспал. На пульте ГЭУ, принимая во внимание важность производимой мной «работы», решили меня не трогать. Бузичкин ушел заступать на вахту и дернуть меня тоже, скорее всего, просто забыл. Да и по сути своей небоевые мероприятия, продолжающиеся на корабле по бесконечной тревоге, всегда перерастают в нечто непонятное, а потому бестолковое времяпрепровождение всего затурканного экипажа, окончательно запутавшегося в командах, следующих из центрального поста. Проснулся я от издевательского голоса Башмака, вещающего с пульта ГЭУ:

— Борисыч… Ты там ветошь убирай. Барин встали и на свежую голову решили по кораблю пробежаться.