Кажется, Брыль понял, о чем я подумал после его слов, и, как бы отвечая на мои внутренние сомнения, пододвинулся ко мне ближе и заговорил вполголоса.
— Тащ… Вы не думайте, я не сумасшедший. Честно… Меня, когдапризва-ли в прошлом году, сразу определили в трюмные на 140-ю… Там такая жопа была… Не описать. Ну я через полгода решил, что не для меня это. Закосил, и лег в госпиталь. Ну а дальше уж дело техники… Сами понимаете…
Я оторопело смотрел на него. Тогда еще процесс коммерциализации призыва в Вооруженные силы не приобрел такого размаха, как ныне, и слышать такие заявления, а тем более от самого простого матроса из пролетарской бакинской семьи, мне было просто удивительно. Брыль принял мое молчание за недоверие и продолжил.
— Я отцу написал. Он пошуршал там, денег прислал, а в Североморске земляки нашлись… Знакомства там, туда-сюда… Ну и списали так, чтобы уже больше никогда не призвали… Честно, тащ… Не вру. А деньги у меня есть. Давайте на самолете, а?
Сомневался я недолго. На психа Брыль явно не тянул. Лететь, естественно, было лучше, да и у меня оставалось больше свободного времени.
— Ну ладно. Договорились.
Брыль откуда-то из-под робы извлек объемистый пакет, из которого вынул увесистую пачку сторублевых купюр, и протянул ее мне.
— Нате, тащ, пусть лучше у вас будут. Оттуда и берите.
Я взял. Денег оказалось тысяч пять. Мысленно я охнул. Предупредив Брыля, чтобы он был к утру готов в любой момент сняться и уезжать, я забрал его документы и отправился в поселок за билетами.
Пора стояла осенняя, и народ по большей части возвращался на Север, а потому проблем с билетами у меня не возникло. Простояв меньше часа у окошка кассы, я стал обладателем транзитных авиабилетов на Баку, с пересадкой в Ленинграде, на послезавтрашнее утро. Там же сразу приобрел билеты и на утренний автобус. После чего с чувством выполненного долга я направился домой, где «обрадовал» супругу вестью о своем скором отъезде. Она в который уже раз оставалась одна с трехлетним сыном и пока еще никак не могла привыкнуть к тому, что ее муж — офицер с ненормированным рабочим днем и с нередко возникающими непредсказуемыми служебными обстоятельствами.
Утром я сообщил старпому, что билеты взяты и завтра мы уже убудем. Старпом обрадовался. Но предупредил меня, чтобы я никуда не уходил, потому что он сейчас будет связываться со штабом флотилии насчет инструктажа. Пока он кому-то звонил, я обговорил с Брылем наши действия с утра и рассказал, на что потратил его деньги. А потом пришел старпом и отправил меня к оперативному дежурному на инструктаж…
В рубке дежурного меня ждал незнакомый капитан 1 ранга, с суровым лицом и профессионально-приветливым взглядом. После моего доклада он внимательно изучил меня с ног до головы и, видимо, оставшись довольным, пригласил сесть. Придвинувшись ко мне, он тихо и доверительно начал говорить:
— Слушай внимательно, Белов. Обстановка тебе, конечно, известна. В стране неспокойно. А что в Баку недавно было, и сам знаешь. Там сейчас каждый человек в военной форме — потенциальный враг для населения. Поэтому ехать тебе с этим бойцом придется в гражданской одежде. Так что ты напрягись и его тоже переодень, ну чтоб более или менее прилично выглядел… Понятно?
Мне стало понятно. Озабоченный всеми этими организационными вопросами, я начисто забыл, что еду в очень непростое по нынешним временам место. Чуть более полугода назад в Баку произошла чудовищная резня армян азербайджанцами, с погромами, поджогами, грабежами, последующим вводом в город войск, военным положением, комендантским часом и всем сопутствующим этому набором милицейско-военных мероприятий. До сих пор в новостях показывали, как по улицам Баку бродят патрули в бронежилетах, обвешанные оружием и в сопровождении БТРов.
— Так точно, товарищ каперанг! Понятно. Поедем в гражданке.
Каперанг удовлетворенно кивнул и в течение минут пятнадцати так же вкрадчиво и негромко прочитал мне лекцию по поводу нелегких межнациональных отношений внутри Азербайджана, да и во всей стране. Когда, наконец, он многозначительно замолчал, я посчитал, что инструктаж закончен и сейчас меня похлопают по плечу, благословят на прощанье и пинком выгонят из штаба. Но не тут-то было! Каперанг открыл папку, лежавшую перед ним, достал какие-то бумажки, посмотрел на них, затем на меня и сказал:
— А теперь, Белов, самое главное…
Тут я как-то автоматически напрягся. Стало ясно, что все, что говорилось перед этим, просто прелюдия к чему-то более серьезному.
— По последним директивам министра обороны, утвержденным после этих событий, сопровождение военнослужащих в эти регионы… Короче, так, Белов. Сопровождать этого неадекватного азербайджанца будешь с оружием. Вот тебе отношение. Оружие получишь у себя в дивизии. Сегодня обязательно зайди в поселке в военную прокуратуру, там получишь наручники.
Мне стало плохо. Я представил себя пробирающимся по улицам Баку с пистолетом в одной руке и с пристегнутым наручниками Брылем в другой, и мне стало еще хуже.
— Товарищ каперанг! Да вы что… Меня же… Да меня убьют на хрен ради этого пистолета! Да и не азербайджанец этот Брыль… Он хохол! Просто живут они там!
Каперанг кашлянул в кулак.
— Аты не ковбойничай! И наперевес с Макаровым не бегай! Может, и вынимать не придется… Короче, это приказ, и не нам с тобой его обсуждать… Бегом в штаб дивизии за оружием! Свободен!
И каперанг, встав, величаво удалился.
Потом, после поездки, я долго и упорно искал директиву министра обороны, на которую ссылался каперанг, но так и не нашел ничего похожего.
Не уверен, что такая директива существовала вообще, и кому надо было всучить мне оружие, тоже осталось для меня загадкой. А тогда мне пришлось топать в дивизию, где удивленный знакомый распред действительно вручил мне заранее приготовленный Макаров с двумя запасными обоймами боевых патронов, вписал его номер в отношение и, узнав, куда я еду, искренне пожелал вернуться обратно. Старпом в казарме тоже был несказанно удивлен этим обстоятельством, но вполне благоразумно предложил никому об этом не распространяться, а в прокуратуру зайти обязательно. Гражданская одежда у Брыля, естественно, нашлась, и далеко не самого плохого качества, поэтому, договорившись со старпомом, что утром его приведут в ней на остановку автобуса, я убыл в поселок на рандеву в военную прокуратуру. В прокуратуре мне пришлось общаться с краснопросветным капитаном, который выдал мне новенькие наручники под роспись, а узнав, что мне уже выдали пистолет, но не дали снаряжения к нему, понимающе заулыбался и выдал новенькую подмышечную кобуру, тоже под роспись. Потом помог разобраться, как ее носят, в результате чего домой я ушел уже как оперативник, с пистолетом подмышкой и с наручниками в кармане.
Весь вечер, сидя дома, пока сын играл с настоящим пистолетом, из которого я вытащил патроны, а жена рассматривала наручники и охала, я пытался решить, что мне делать с этим набором полицейских игрушек. Ближе к ночи я окончательно уверился, что без них мне будет как-то спокойнее, чем с ними, а потому поздним вечером засунул и пистолет, и патроны с наручниками в карманы парадной шинели, висящей в шкафу, и решил, что это хозяйство будет лежать здесь и ждать моего возвращения. Мне сразу стало как-то легче, и я уснул на мягкой и теплой груди жены, спокойно и без навязчивых дурных мыслей.
Утром помощник дежурного по части доставил мне на остановку щегольски одетого Брыля с довольно презентабельным саквояжем, а-ля доктор Ватсон. Мы уселись в автобус, и наше путешествие началось.
На КПП документы Брыля долго рассматривали, потом решили было сразу же арестовать за гражданскую форму одежды и просто возмутительно счастливый вид, но когда я, отозвав дежурного в сторону, продемонстрировал «психические» бумаги, сочли за нужное осторожно ретироваться и дали отмашку водителю на проезд. В Коле мы сошли с автобуса и, поймав такси, поехали в аэропорт. Там все прошло гладко, но после долгого ожидания регистрации у меня кончились сигареты.