— Белов! Ко мне!

Делать нечего. Пришлось вскарабкаться на машину.

— Держи!

Кожакарь сунул мне в руки бинокль.

— Туда смотри!

Кожакарь маршальским жестом вытянул руку по направлению к озеру. Я посмотрел. В бинокль было видно, как по тропинке поперек замерзше-

го озера, от насосной брели, отстояв смену, три или четыре гражданских мужика спешили на рейсовый автобус.

— Видишь диверсантов?

Спорить было бесполезно, и я кивнул.

— Десять человек ко мне на броню! Остальные с тобой. Я от штаба, ты отсюда. Цепью по озеру! Взять диверсантов, и по камерам. Потом допросим. С богом!

Я спрыгнул и пошел командовать. Через пять минут бронированное чудо снова взревело и умчалось заходить сбоку, вместе с десантом. Я, выстроив своих басмачей, в доступной для них форме объяснил боевую задачу, рассыпал их в цепь и пошел в атаку. Понимая, что если водопроводчики попадут в лапы Кожакаря, дома им до конца учений не побывать, я своим абрекам приказал громко кричать «ура!». Что они и сделали с жутким азиатским акцентом, очень напоминая Дикую дивизию.

Представляю себе, каково было бедным работникам труб и насосов, когда они достигли середины озера! Ревя и чихая клубами дыма, из-за кустов, на берег озера выползла облепленная бойцами БМП под развевающимся Военно-морским флагом. Над озером, усиленный мегафоном, разнесся волевой приказ:

— Группе захвата задержать диверсантов! Вперед орлы!

И взлетела сигнальная ракета.

Фигурки на озере остановились. Видимо, соображая, что к чему. В этот же момент с другой стороны водоема раздался дикий вопль «ура!!!», и в атаку ринулся мой отряд, рассыпавшись цепью и продираясь вперед, по пояс в снегу. Рабочие еще стояли. Наверное, они думали, что случайно попали в какой-то эпицентр военных забав, и озирались вокруг в поисках настоящих диверсантов. Кожакаря, судя по всему, непонятливость «условного врага» обидела, и для полного прояснения обстановки комендант прорычал в мегафон:

— Группе на озере предлагаю сдаться без сопротивления! Разрешено применение оружия!

И шарахнул холостыми в воздух.

Вот тут-то рабочие и прозрели! Осознав, что причина заварушки они сами, и зная нашего коменданта не понаслышке, рабочие приняли самое верное решение — драпать, и как можно быстрее. Что они и сделали с огромным энтузиазмом. Догнать беглецов наши объединенные силы не смогли. Рабочие развили околосветовую скорость и, не обращая внимания на снег по пояс, мороз и скорое наступление сумерек, ударно углубились в сопки. Поговаривали, что они за пятнадцать минут достигли завода «Нерпа», что километров в шести от Оленьей губы, а это, учитывая зимние условия и отсутствие дороги, практически невозможно. Вот что значит настоящий испуг!

Кожакарь же был сильно раздосадован результатами охоты. Построив во дворике комендатуры всех ее участников, он долго и нудно приводил примеры бдительности из истории всех войн человечества, материл нашу медлительность и безынициативность, а под конец разделил весь отряд на тройки и отправил патрулировать сопки. Хуже наказания придумать было невозможно. Слава богу, меня как дежурного эта кара не коснулась. На мой взгляд, в реальной боевой обстановке Кожакарь от досады расстрелял бы каждого десятого, не меньше, а остальных отправил бы в штрафной батальон. После, в дежурке, он еще минут сорок, поправляя сползающую каску, строил планы всеобщего оцепления района, махал руками и покинул нас, на прощанье озадачив фразой:

— Выступаем по зеленой ракете! Ждать сигнала!

Но ждал сигнала уже следующий дежурный, мне до конца вахты оставалось часа три, и они прошли более или менее спокойно.

Где-то с годик Кожакарь еще почудил и тихонько уволился в запас. Купив у дивизии два списанных «КамАЗа», он почти все последние дни службы посвятил их восстановлению, благо возможностей для этого было пруд пруди. Арестовывая матросов-шоферов с базы, он обменивал их свободу на запчасти, а на следующий день арестовывал снова. И так до полной реанимации машин. И уехал наш комендант на молдавскую Батькивщину своим ходом, и захирело с его уходом царство Кожакарство…

Командир отсека подводной лодки отвечает:

— за готовность к использованию средств борьбы за живучесть, находящихся в отсеке…

Корабельный устав ВМФ СССР

Те, кому довелось послужить на подводной лодке командиром отсека, знают: такой собачьей должности больше не существует. Гора никому не нужной документации, в основном служащей прикрытием известного места начальников и самого командира отсека. Пять-шесть бравых морячков из всех боевых частей, формально ему не подчиняющихся, которых надо вычислить и поймать по приборке и заставить вылизывать родной отсек. И еще множество мелких «приятных» обязанностей типа развешивания всевозможных бирок и выслушивания визга старпома по поводу и без повода. Песня! И все это издевательство сверх твоих должностных обязанностей. Вроде как внеклассные занятия, но с оценками в дневник по полной форме и с ремнем по филейной части за их невыполнение. Не соскучишься!

Особую головную боль вызывает вроде бы незначительная мелочь — аварийный инструмент. Всем знакомы алые пожарные щиты с непременным ящиком с песком, ломом, топором и остроугольным ведром на гвозде, незатейливо разбросанные там и тут во всех береговых военных и гражданских организациях. Аналог существует и на флоте. Под гордым названием «Отсечный щит аварийного инструмента». Ну и несколько с другой комплектацией. Нет песка — есть здоровенная кувалда. Нет ведра — есть асбестовые рукавицы и коврик. Нет багра — зато лом с резиновой изоляцией и симпатичным флотским названием ЛИ-1 (лом изолированный). Ну и всякие чисто корабельные прибамбасы, вроде банки с олифой, гвоздей и прочей крайне необходимой подводнику мелочевки, включая двухметровые деревянные аварийные брусья. Все это хозяйство должно быть аккуратно разложено по всему отсеку, дабы в минуту опасности подводник свободно и непринужденно мог выхватить со щита пластырь и заткнуть образовавшуюся течь или пробоину. Все как по писаному! Но жизнь вносит свои коррективы. И они, на удивление, не запланированы ни в одном руководящем документе Главного штаба ВМФ.

Просто на флоте воруют. Практически все. И большинство не по злому умыслу, а просто так, по надобности. Ну взял, ну попользовался — и бросил. И так всегда. Исключая, конечно, интендантов с их тайными закромами, тут уж если что вынес, то и съел. Никуда не денешься — физиология. А насчет остального очень точно выразился мой незабвенный замполит Палов: «Воровства в отдаленных поселках подводников нет — есть перемещение материальных ценностей внутри гарнизона, от одного военнослужащего к другому…» А на корабле такое дело развито до безобразия. Особенно в отношении тех самых аварийных щитов. Вызывает дежурный по кораблю матросов наверх лед с пирса скалывать. А где лом взять? Ясное дело, на щите, да на том, какой поближе к выходу. Взял, вынес, подолбил и забросил подальше, чтобы не тащить обратно и не перенапрягаться. Хилый матросский организм не перегружать. Нужен мичману топорик или пила в гараж, не навсегда, на время, — засунул в портфель, унес. Поработал на славу частной собственности, а обратно нести передумал — перемещение материальных ценностей внутри гарнизона… Вы уже в курсе.

Так и уходят из отсеков нажитые его командиром нехитрые ценности, что куда. И гвозди, прикупленные за собственные деньги, и зубила, выкрашенные из дома принесенной краской, и все остальное, включая малые аварийные упоры, придуманные адмиралом Макаровым, и не предполагавшим, что они могут с успехом заменять автомобильный домкрат. Да и мало ли что дома пригодится. Вот и прячут командиры отсеков к вечеру ближе все свое аварийное имущество куда подальше от шаловливых рук. До утра. А ночью заползает на корабль невыспавшийся дежурный по живучести с единственной задачей — наскрести пяток замечаний для записи в свой журнал, утром предъявить их НЭМСу и с чистой душой отправиться спать. И если дежурный по кораблю еще не вылез из песочницы и мочит штаны при любом, кто выше его в звании на одну звездочку, то все.