Отовсюду: из Ндейи, Лари, Лимуру, Нгеки, Кабета, Керарапона — на грузовиках, на автобусах, пешком стекались люди на базарную площадь Рунгея. Школьники в форменных костюмах из цветного полотна — зеленых, красных, желтых — всех цветов радуги; деревенские оборвыши с болячками вокруг глаз и ртов, мухи вились над ними роем; женщины в нарядных накидках с ожерельями на шее; женщины в платьях из цветастого ситца, обнажавших левое плечо; женщины в европейских костюмах; группа женщин, распевающих рождественские гимны вперемежку с народными песнями и песнями Свободы. Группа мужчин, беседующих о новой жизни, которую несет Свобода. Много безработных в потрепанной одежде, не знающих, что такое вода и мыло. Будет ли теперешнее правительство терпимее к тем, кому нечем платить налоги? Найдется ли для всех работа? Станет ли больше земли у крестьян? Благоденствующие лавочники, торговцы и землевладельцы обсуждали перспективы, открывавшиеся перед ними теперь, когда политическая власть перешла в наши руки; а как поступят с индийцами?

Мы сели на землю.

Толпа представляла собой живописное зрелище, что-то прекрасное и трогательное было в этой огромной массе народа, запрудившей площадь и разместившейся в узаконенном обычаем беспорядке.

Гитхуа, которого в шутку величали "наш одноногий защитник", прослезился от радости.

На том месте, где умер Кихика, посадили деревце. Рядом к огромному камню были привязаны два жертвенных барана — черных, без единого пятнышка, предназначенных для заклания. Варуи и еще два таких же высохших старца из деревни Кихинго принесут их в жертву богам после того, как ораторы воздадут должное героям, погибшим в борьбе. Стулья для всех ораторов и районных руководителей были расставлены на высоком помосте вокруг микрофона. Мбугуа и Ванджику, родителей Кихики, усадили на почетном месте, рядом с помостом; Мумби с ними не было — узнав, что случилось с Гиконьо, она пошла к нему в госпиталь.

Мы ждали, затаив дыхание, еще надеялись, что Муго все-таки выступит. Всем хотелось поглядеть на героя, послушать, что он скажет. Многие только из-за него и пришли. Из уст в уста передавались рассказы о нем, превратившиеся в течение этой ночи в волнующие легенды. И хотя одна легенда противоречила другой, никто, не говоря уже о табайцах, и не думал усомниться в их правдивости. Одни говорили, что Муго был приговорен к расстрелу, но никакая пуля его не брала. С помощью своей тайной силы Муго помог множеству людей бежать из лагеря и примкнуть к "лесным братьям". А кто, кроме Муго, мог вынести письма из лагерей за колючую проволоку и переслать их членам английского парламента? Другие намекали, что он участвовал в налете на Махи и сражался бок о бок с Кихикой. Вот какие истории ходили в толпе, собравшейся на митинг.

Мы пели песни, прославлявшие Кихику и Муго. Тихая благость осеняла наши сердца. Многие приехали издалека, чтобы поглядеть на чудо, на то, как он говорит с богом. Мы, табайцы, тоже ждали, что увидим нечто необыкновенное. Нельзя сказать, что это было радостное ощущение, — мы словно вслушивались в неотвратимую поступь рока.

Место Гиконьо занял партийный секретарь Ньяму, приземистый, широкоплечий человек. Его схватили еще парнишкой во время чрезвычайного положения с карманами, полными патронов. Говорят, его выручили богатые дядья, оставшиеся верными англичанам; они подкупили полицию; это, да и возраст — ему было всего семнадцать — спасло Ньяму от смертной казни, которой подлежал каждый, уличенный в хранении оружия и боеприпасов. Казнь заменили семью годами лагерей. Ньяму предложил преподобному Кингори начать митинг с молитвы. До 1952 года Кингори был известным деятелем церкви кикуйю — одной из многих независимых сект, порвавших с миссионерской иерархией. Когда независимые церкви были запрещены, Кингори долгое время оставался не у дел, а потом во время предпринятого англичанами размежевания земель в Центральной провинции устроился на службу в министерство сельского хозяйства, да так и застрял там. Кингори не читал молитвы, а напевал их беспокойным речитативом. Он возвышал голос, поднимал глаза к небу и опускал долу. Бил себя кулаком в грудь, рвал на себе волосы и одежду. Исступление сменялось кротким смирением, уничижение — бичующим гневом, страшное пророчество — благим обещанием. Он поднялся на помост с Библией в руках.

КИНГОРИ. Помолимся, братья. Господи, обнажаем перед тобой души наши.

ТОЛПА. И уста наши вознесут тебе хвалу.

КИНГОРИ. Бог Исаака, и Иакова, и Авраама, сотворивший также Гикуйю и Мумби и давший нам, своим детям, Кению, в этот великий день, который запомнят все народы на земле, как и день, когда ты вывел детей своих из Египта, мы просим тебя: ороси нас слезами своими, ибо слезы твои, господи, — вечная благодать. Чтобы этот день наступил, была пролита кровь. Каждая хижина обагрена кровью, но это не кровь баранов, а кровь наших сыновей и дочерей, почивших ради того, чтобы жили мы. И по всей нашей земле — в деревпях, на базарах, в поле — стоит плач вдов и сирот, а мы проходим мимо и говорим громко, чтобы заглушить их стенания, ибо ничего не можем поделать, господи! Но плач Рахили нельзя заглушить ничем и никогда. О господь Исаака и Авраама, путь через пустыню долог. Мы жаждем и страждем, и враги преследуют нас по пятам на колесницах и верхом, чтобы возвратить нас к фараону, ибо они не хотят отпустить твой народ и гневятся сердцем при виде уходящего народа. Но если ты не оставишь нас, господи, мы достигнем земли обетованной. Мы все тебя молим в один голос: ты, который сказал, что там, где двое либо трое соберутся вместе, ты дашь им все, чего бы они ни пожелали, благослови пахаря и воина, благослови дело рук наших, возделывающих землю и защищающих свободу. Ибо сказано: "Просите и дастся вам, ищите и обрящете, стучите и отверзется вам". И мы молим тебя во имя Иисуса Христа, господа нашего. Аминь.

ТОЛПА. Аминь.

Все запели под аккомпанемент школьного оркестра, состоявшего из барабанов, гитар, флейт и жестянок. И в песне этой ожила вся история народа кикуйю: нашествие чужеземцев, Вайяки, Гарри Туку, налоги, трудовая повинность на фермах белых, бойкот миссий и неутолимая, всепоглощающая жажда образования. Мы пели о Джомо (он явился среди нас как пылающее копье), о его пребывании в Англии (Моисей на земле египетской) и его возвращении (в пламени огненном) ради спасения детей своих. Его арестовали, сослали в Лодвар, но на третий день он вернулся домой из Маралала. Он вернулся домой на победной колеснице. Врата ада не могли удержать его. И ангелы осеняли его своими крылами.

Ньяму зачитал письма от депутатов парламента и членов провинциальной ассамблеи; они приносили извинения, что их нет на нашем празднике, — что поделаешь, они обязаны представлять Рунгей на национальных торжествах в Найроби. Но никто не объяснил нам, почему на помосте нет Муго.

Затем начались речи. Ораторы говорили об испытаниях, выпавших на нашу долю в годы чрезвычайного положения, о партии. Добрым словом поминали Табаи, родину Кихики — героя, чьи заслуги в борьбе за свободу никогда не будут забыты. Он был мужественный, скромный, беззаветно любил родную землю. Самая смерть его была жертвой на алтарь победы.

Каждого оратора толпа провожала восторженным гулом и песней, даже если тот повторял уже сказанное до него. Голос Гитхуа, то плачущего навзрыд, то разражающегося победными криками, был слышен по всей площади. Все ждали Муго. Когда очередной оратор, закончив речь, опускался на стул, все надеялись: уж следующий-то непременно будет Муго. Мы были терпеливы, ибо знали, что самое лакомое блюдо всегда оставляют на закуску.

Наконец Ньяму предоставил слово Генералу Р, объявив, что этот человек — соратник Кихики и он будет выступать вместо Муго; по не зависящим от кого-либо обстоятельствам Муго не смог прийти на митинг. Оратора встретили гробовым молчанием. Потом из дальнего угла кто-то потребовал Муго. Его немедленно поддержали. Мощный хор гремел над площадью, выкликая имя Муго. Потом хор распался на хаотическое разноголосье, все пришло в движение; люди повскакали с мест, спорили о чем-то, размахивали руками, бранились, будто их обманом заманили на митинг. Ньяму держал совет со старейшинами. Решено было в последний раз попытаться уговорить Муго. Потребовалось время, пока Ньяму и старейшины восстановили относительный порядок, пообещав, что за Муго будет немедленно отряжена делегация в составе двух человек — двух старейшин. Они без него не вернутся. А пока пусть все усядутся и послушают Генерала Р. Народ утихомирился, люди сели и затянули песню, сочиненную во времена рва;