— И апельсинов не забудь. Деньги подальше спрячь. А насчет этого, — Майка показывает пальцем на шею, — смотри... Дай-ка я тебе шарфик поправлю.

Кирилл, вытянув руки по швам, терпеливо ждет.

— Можно трогать?

— Можно, — болезненно морщится Майка. — Не опаздывайте только. Я на тебя надеюсь, Рита.

— Напрасно старушка ждет сына домой... — начинает Кирилл.

— Иди ты! — отмахивается, улыбаясь, Майка.

Странная вещь! В родном городе я могу часами ходить по магазинам и не уставать. В Москве, наоборот, после одного ЦУМа больше ничего не хочется. Не хочется ничего...

Мы с Кириллом встречаем пассажиров. Длинная змея медленно ползет к самолету от перрона. Майка в световом квадрате двери приплясывает на верхней площадке трапа.

Змея подтягивается к машине и останавливается. Начинается проверка билетов. А над аэродромом синяя мгла. В небе, высоко-высоко, проклюнулись первые звезды. Весенний ветер шершавит на бетоне незамерзающие лужицы, У меня сейчас какое-то приподнятое, светлое настроение, даже петь хочется.

— Ой! — вскрикиваю я. Чьи-то теплые ладони закрывают мне глаза. Я стараюсь освободить голову, но руки не отпускают ее, держат крепко. — Кирилл! Хватит дурачиться... Отпусти! — Ладони не разжимаются. — Да кто это? Что за шуточки... — Я начинаю сердиться. — Если...

— Что если? — слышу я знакомый-знакомый голос.

— Мишка?.. — Я оглядываюсь. — Мишка!

Ну, конечно, это он. Михаил целует меня. Мы забываем о пассажирах, не замечаем их заинтересованных улыбок.

— Откуда ты взялся, Миша?

Подходит Кирилл, и они, хлопая друг друга по спинам, обнимаются.

— Эт-т-о что за м-маскарад? — спрашивает Михаил, приглядываясь к Кириллу. Кирилл хохочет.

— Его величество командир корабля, — сквозь смех говорит он.

— Н-нет, с-серьезно?

— А я тебе как? — скалится Кирилл. — Говорю, что командир, значит, командир... только над чемоданами.

Кирилл на голову выше Михаила.

— Товарищ пассажир! Пройдите в кабину! — кричит сверху Майка, она не видит, кто стоит с нами. — Рита! Кирилл! Сейчас закрываемся.

Мы гремим по трапу. Теперь очередь за Майкой. Она, узнав Михаила, тоже ойкает.

— Мишенька?!

В самолете, когда он наконец отрывается, мы собираемся в первом салоне.

— 3-знакомьтесь. Эт-то н-наши ребята. К вам л-летим. На с-соревнования. Вся с-сборная страны.

Нам жмут руки высоченные парни и симпатичные девушки.

— Но т-ты-то кто? — обращается Михаил к Кириллу.

— Май, объясни ему.

— Он, Миша, стюардесса, то есть бортпроводник...

Дружный хохот заглушает Майкин голос.

«ТУ», набирая высоту, подрагивает. Шторка открывается, и в кухонный отсек вваливается здоровенный дядька. На нем зеленая куртка с капюшоном, мохнатые унты. Он молча озирается, потом протягивает мне широченную грязную ладонь. Я растерянно тоже протягиваю руку. Он больно жмет ее и гулким басищем говорит:

— Григорий Чай. Золотоискатель. Фартовый человек.

В его маленьких медвежьих глазках добродушие на коньяке.

— Отпустите руку.

Майка испуганно жмется к буфету.

— Значит, летаете, красавицы? — придвигается он ко мне. — А у нас сейчас море штормит, медведи во сне кричат, и золото вот такими кусками отваливается. И я назад вертаюсь. Потому, как отгулял свое на материке. Эх, девочки! Не потешите? Слыхивал я, будто имеются у вас хмельные припасы. А? Не взвесите с четверть килограммчика? Душа просит.

— Нет у нас ничего. Пройдите, пассажир, на место. — В Майкиных глазах почти бешенство.

— Слушаюсь, начальница. А все-таки, того? — Гигант изобразил из указательного пальца крючок.

— У нас не бывает! — почти кричит Майка.

— Жаль. Придется вскрыть неприкосновенный запасец. Пойдемте, красавица, угощу!

В кухоньку входит Кирилл. Приглядывается к фартовому.

— Вы, папаша, видимо, не туда попали, — говорит он ему. — Может быть, пройдем на свое законное?

Золотоискатель подозрительно мерит Кирилла взглядом, словно проверяя его на крепость, и басит:

— Это еще что за оглобля? Тоже выпить интересуешься?

Кирилл плотно сжимает губы.

— Вас, папаша, давно не били?

— Цыть ты, хомут! — незлобиво огрызается фартовый. — Помолчи, беседу портишь...

Майка встает между ними и, толкая в грудь фартового руками, быстро-быстро говорит:

— Как не стыдно, гражданин! Мешаете работать. Пьяный. Идите на место.

Золотоискатель вдруг прижимает корявым пальцем Майкин нос.

— Би-би, рыженькая.

И, не торопясь, тяжелой развалкой уходит.

— По морде бы ему съездить, — цедит Кирилл. — Гад!

— Ладно-ладно, — успокаивает его Майка. — Этого еще не хватало.

Настроение испорчено. Не хочется ничего делать, и я через силу заставляю себя вежливо обслуживать пассажиров.

За полчаса до посадки в Омске мы заканчиваем возню с подносами. Остается только запломбировать контейнеры.

— Мишу позови, — говорит Майка Кириллу.

Ребята из сборной играют в подкидного. У них весело. Михаил появляется улыбающийся.

— Ну, к-как вы тут живете? К-как там Клава? Она с-совсем испортилась... На письма не отвечает, с-са-ма не пишет.

— Хорошо, Миша, — за всех отвечает Майка. — Она у нас в начальницах, И скучает о тебе. Правда, правда, не веришь?

Михаил улыбается. У него загорелое, обветренное лицо. Воротник спортивного свитера плотно прилегает к шее, и сам он весь плотный, крепко сбитый.

— Летим к вам в-выступать. Если повезет н-на сибирском льду, поеду за границу. А вообще устал. Набегался. По дому соскучился.

— Конечно, — говорит Майка. — Ты уж месяца четыре дома не был.

— Да... Совсем от Сибири отбился.

— А мы про тебя в газетах читаем, — говорю я.

— Да особенно-то п-пока гордиться нечем. П-пер-вым редко п-прихожу. Не в-везет.

— Хочешь чаю? — предлагает Майка.

Мы летим на высоте 10 тысяч метров. Это видно из путевой информации, которую нам выдает через каждый час бортрадист. За бортом шестьдесят пять градусов ниже нуля. Наша скорость сейчас тысяча километров в час. Так бывает всегда, когда летишь на восток, домой. Попутные ветры дуют в спину корабля. Они наша третья турбина.

Самолет ввинчивается в густой ночной бархат, а далеко-далеко впереди небо чуть светлее. Там рассвет, там оправленная в темноту дрожит капля какой-то звезды.

Михаил отворачивается от иллюминатора.

— Знаете, как вон та звезда называется? С-сатурн. О-он в с-созвездии Водолея. Во второй половине м-марта с-совсем ярко светить станет.

— Ты где это астрономии набрался? — спрашивает Кирилл.

— Л-летаю часто. От н-нечего делать з-звезды учу.

— Бросай, Мишка, коньки, иди в планетарий, — подсказывает Кирилл.

— А ты в-все т-такой же б-баламут, Кирилл?

— Все такой же, Миша, — подхватывает Майка.

— М-молодец... Далеко п-пойдешь... Я в М-моск-ве позавчера в театр ходил. П-про вас п-пьесу смотрел: п-про стюардесс, «104 страницы про любовь». Не видели? Так себе... Вы совсем д-другие. Посмотрите, т-точно говорю...

За иллюминатором все ближе и ближе рассвет.

— Пошли на с-с-снижение. — Михаил трясет пальцем в ухе. — Никак н-не п-привыкну, к-как на посадку, т-так уши закладывает.

Кирилл научно обосновывает, в учебно-тренировочном отряде запомнил:

— Вестибулярный аппарат, значит, барахлит.

— У с-самого т-тебя вот здесь 6-барахлит, — смеется Михаил. — Омск с-сейчас. Я там бегал. Первое м-место занял.

На щитке вызова бортпроводников вспыхивает лампочка.

Это из пилотской кабины. Наверное, воды просит экипаж. Майка открывает лимонад и идет в нос корабля. Под крылом в красноватом свете зари виднеются огни Омска. Самолет начинает разворачиваться.

— Я пойду на свое место, — говорит Михаил. — Еще наговоримся. В-все равно п-привязываться заставите.

Мы не обращаем внимания на долгое отсутствие Майки. А самолет снова и снова ходит кругами. Кирилл прикидывает, шелестя накладными: