Но Виктора с утра взбудоражила гордая информация варяга Лазебного. Если правда, что у них в предгорье за центнер намолоченного дают по 420 граммов зерна, а тем, кто без помощника, и целые полкило, то в день можно ведь заработать три центнера хлеба. Не в сезон, а за день! Разве держали бы тогда в звене разных леченых и физруков — да отбирай себе лучших из лучших в Прочном Окопе. Конкурс будет!

Я невольно подливаю масла в огонь. Зимою на Ставрополье, в Красногвардейском районе, беседовали чин чином, перед телекамерой со старым комбайнером Яковенко, и он ясно сказал, что заработал шесть тонн хлеба. Хозяйство держит, детям харчами помогает — на то ж и зерно, мы ж хлеборобы…

— Шесть тонн. С ума сойти. Кто б тогда ковырялся с арбузами? Надо восстанавливать комбайнёра!

Виктор произносит «комбайнёр» — по-старому.

А пока, видим, комбайны восстанавливают: Захарченко обломался, у Водяного простой, Калмыков опять загорает. К полудню из семи агрегатов на нашей полосе в строю осталось три.

К обеду на стан явилась экономистка — зарплата за вторую половину июля. Молотили четырнадцать дней, у Машкина — 235 рублей, у Ященко — 123, у Неумывако — 63 рубля 59 копеек, Водяной огреб аж 59 целковых. Вот тебе унифицированная по всему краю оплата! У Виктора выше всех — 237 с копейками, но ему идет за классность. А тут еще какая-то умная голова к окну раздачи пришпилила объявление: «Кому нужен ковер 3 X 4 стоимостью 1200 рублей, обращайтесь в магазин сельпо». Да всем звеном на коврик тот не намолотили! Гул, нервы, шум, экономистка что-то про полову, дескать, еще дочислят. А варяги миски с борщом в воду, чтоб скорее остыло, и марш-марш к своему хутору Ляпину.

— Если приедет Недилько — скажу, — словно уговаривает себя Виктор. — Нет, честное слово, вот подойду и скажу. Ну надо ж восстановить комбайнёра!

Но не сказал. И было — почему.

Борьба с потерями у нас идет не тем путем, чтоб бракодела — с поля вон, не путем приборов (я уж говорил про злосчастный указатель), а юридическим, что ли, методом. Заведены контрольные обмолоты. Один агрегат начал поле — показал, скажем, тридцать девять центнеров. Значит, другие комбайны не имеют права выдать с гектара меньше тридцати девяти. Вроде резонно. Я, правда, всерьез подозреваю, что наш бригадный бухгалтер выводит эти контрольные намолоты постфактум, потому что никаких замеров в натуре не наблюдалось. Но дело в идее: сама придумка, краем насажденная, так возьмет тебя в оборот, что и филон ты, и разгильдяй, а все выйдет чин чинарем.

Косил нам Орлов. Его «Нива» уже, считай, без молотилки, использует только хедер. Я толком никогда Орлова не видел. Виктор же отзывается о нем крайне сдержанно. И валок неровный, весь в копешках, и линия — как бык прошел. Но сейчас, в самое пекло, в пылюке, забившей и нос, и глотку, не до прямизны. Мне дан руль, дана возможность лично намолотить себе по тонне зерна на каждый год оставшейся жизни. Потом — и внучку надо ж хоть до конца института! Виктор репетирует непривычный для него шкурный разговор с секретарем, речь, кажется, складывается, и мы ни в чем не виноваты — а нечистый не дремлет: сигнал-то от бункера НЕ ВКЛЮЧЕН!! И вот он, миг моего позора: переполнен бункер, пшеница прет через верх! Виктор ахнул, кошкой метнулся, отключив молотилку, освобождать забитый шнек. Я же, проклиная себя, вылажу собирать в ведро и расплесканное по комбайну, и внизу, под машиной — ведра два нагреб. Солому, я говорил, наша «Нива» бросает на место валка, и криводушно, униженно я охапкой соломы скрываю то, что сгрести уже нельзя, — в земле.

Поднимаю глаза — Недилько! Суров, не на шутку рассержен.

— Куда ж ты смотришь, а, звеньевой? — холодно спрашивает Виктора. — Глаза-то на месте?

Неужели под соломой заметил? Или — это чертово ведро? Провалиться бы…

— Ты глядишь под солому? — терзает секретарь.

Он — удивительно — не мой грех под комбайном вскрывает, а отворачивает место, на котором лежал обмолоченный нами валок.

Под валком пшеница не скошена! Придавило массой, ежик подборщика, что мог, поднял, а сантиметров пятнадцать стеблей так и осталось несжатой полосой. Под каждым валком, под каждым!

Нужен наметанный глаз — не районщика, не партработника, нет, — агронома, чтоб выявить так заделанный брак. Оно и Недильке не в радость: вот вам и контрольные обмолоты, вот и «до единого колоса». Мой грех секретарь даже замечать не стал — что, дескать, взять, а тут в самом деле потери: целые чувалы зерна остаются в стерне. Кто косит? Значит, делитель у него, растакого и этакого, пригибает колосья, стелет их — отсюда и срез. Как можно поправить? Где ходит агроном? Надо передать председателю. Наколбасили — выкручивайтесь. Я проверю. Еще до лущевки проверю!

— А вас я забираю, — говорит мне.

— С вещами?

— Нет. Дадим исправиться. Небольшой хурал в райкоме, руководители хозяйств. Езжайте примите душ.

Федька из кабины самосвала слушает и цветет: интересней хоккея!..

V

…Речи — по две-три минуты. Главные темы: качество техники и трудности со сдачей урожая (зерна, овощей). Но география претензий такая, что Недилько надо быть минимум союзным министром, чтобы реагировать не сочувствием, а делом. Один степной район, а какие выходы, переплетения! Как же связана вся страна с судьбой урожая в Новокубанке! Господи, даже седым людям пока надо объяснять, что аграрно-промышленный комплекс — это не давилка томатов при большом огороде, а взаимосвязь Кузнеца, Пахаря и Мельника, чтобы всем экономно кормиться. Еще внушать, говорю, надо, что АПК — не здоровый свинарник и не скотный двор на тыщу коров, а он вон уже сколько проблем нагородил, узлов навязал, тромбов наделал, реальный, действующий АПК!

Наш колхоз, имени Кирова. Пшеницу следом вывозим, по ночам, но зерно идет очень влажным, большой сброс с веса. «Херсонец-200» (особый кукурузный комбайн — «Нива» початка не молотит) получили в декабре — нет аккумулятора, фар, инструмента, взяли скелет, будем ковать в своей кузне. Два ленинградских К-700 стоят без аккумуляторов. Новый Т-150 получили даже без паспорта — ящик под пломбой, а гарантийного обязательства нет.

И гниют, всюду гниют помидоры.

Колхоз имени Жданова. У двух новых «Нив» вышли из строя топливные насосы. Гарантийщики разрываются. Двигатели получаем из Белой Глины — практически ни один исправно не работает… Легче вырастить 20 тысяч тонн хлеба, чем сдать 200 тонн! Очереди у элеватора на три часа.

И портятся, гибнут помидоры.

«Родина» — на току три тысячи тонн зерна, а сдать удается не больше трехсот в сутки, шоферы делают по одному рейсу, элеватор не оплачивает простои. Агрономы стали толкачами по сбыту огурцов и кабачков. Экономически грамотный человек отдал бы овощи скоту… Завод «Гомсельмаш» присылает машины без жаток.

Кроме того, гноим томаты: ни тары, ни холодильников, ни…

Совхоз «Хуторок» — из шести тульских жаток работает только одна.

Опытное хозяйство КубНИИТиМа — молотить хлеб НЕКУДА! Тока забиты, хранилищ нет, каждое утро дискуссия — начинать ли обмолот и сегодня. Хлебосдача — первый тормоз.

И т. д. и т. п.

Андрей Филиппович Недилько, старейший из кубанских районных вожаков, выпросил у некоего замминистра личный фонд аккумуляторов — за обедом выпросил, в минуту неформальную — и теперь мысленно делит. С резиной — иное. «Резины нет — а чего ты молчал? Черт-те когда бы тебе дали!» Это ирония такая, означает — глухо, ноль.

Порядок, вспоминаю где-то читанное, бывает двух родов: статичный и динамичный. Показывают, как правило, статичный: убранный к приему дом, павильон ВДНХ, пирамиду Хеопса. Но о жизни расскажет именно порядок динамичный — когда все в движении, элементы гармонии должны разумно сходиться, совпадать, создавать новую мощь — и новое движение. Это в «Ниве» нашей двенадцать тысяч деталей, а в убирающем районе, который есть сумма бригад, токов, элеваторов, больниц, подстанций, мостов, мастерских, столовых, задействованы миллионы компонентов, и, находясь снаружи, вне действующей машины, степень динамического порядка постичь нельзя. Чаплин в «Новых временах» влез меж зубьев гигантских шестерен — вот образ! Неважно, что помяли бока — мы-то с вами во-он как все поняли, сколько лет помним. Нет, извне, со стороны, без зависимости — ничегошеньки! Из меня очень плохой штурвальный, но и я несравненно лучше прежнего понимаю, что динамичный порядок уборки оценивается степенью потерь, а они очень и очень большие. Позже округленно сочтут сотни тысяч тонн погубленных томатов (у нового — плодоовощного — министерства не оказалось тары и вагонов), пропавший на лозах виноград (ящиков нету), пока же — только зерно. И когда Недилько, отпустив своих и готовый уже отправить меня в бригаду, спрашивает: «Ну так как впечатления?» — осведомляюсь: можно ли откровенно?