6 июня 1905. 11) Кажется, что ослабеваешь, стареешься, умираешь, а это — крепнешь, ростешь, рождаешься.

12) Уговаривать нельзя, можно только помогать вступить во всемирную духовную жизнь: соединиться с Богом.

13) Ты только передаточное орудие, через которое действует сила божия. Твое дело только в том, чтобы держать в порядке орудие — себя, свою душу.

14) Я орудие, которым работает Бог. Мое благо истинное в том, чтобы участвовать в Его работе. Участвовать же в Его работе я могу только тем, чтобы держать в порядке, чистоте, остроте, правильности то орудие, которое дано мне.

15) Не заниматься собой, а работать внешнюю работу, которую я считаю нужной, все равно, что рубить тупым топором. Только испортишь топор и размочалишь и разщеплешь то, что рубишь, а ничего не сделаешь, не построишь.

31 июля 1905. 9) Главная преграда для осуществления учения Христа женщины — их лживость, их освобождение себя от своего долга, своего призвания — деторождения.

10) Для существования разумного, нравственного общества необходимо нахождение женщин под внушением мужчин. В нашем же обществе обратное: мужчины находятся под внушением женщин.

11) Гораздо лучше кокетничание женщин плечами и задницей, чем принципами, убеждениями...

15) Страдаешь от того, что люди не религиозны, не понимают религиозных требований, и досадуешь на них — огорчаешься. Надо понять, что способность религиозного отношения к жизни (высшая теперь человеческая способность) не может быть передана рассуждением или каким бы то ни было духовным воздействием людям, не имеющим ее. Как нельзя научить собаку затворять дверь, или лошадей не топтать траву, или диких людей готовить себе жилища и пищу, пока у них не развился рассудок, так нельзя научить людей — каково большинство людей теперь — тому, чтобы они жили, понимая все значение своей жизни, т. е. жили, руководствуясь религиозным сознанием. Люди такие только начинают вырабатываться — являются один на тысячи, и являются совершенно независимо от образа жизни, материального достатка, образования, столько же и даже больше среди бедных и не образованных. Количество их постепенно увеличивается, и изменение общественного устройства зависит только от увеличения их числа.

20) Сидим на дворе, обедаем 10 кушаний, мороженое, лакеи, серебро, и приходят нищие, и люди добрые продолжают есть мороженое спокойно. Удивительно!!!!

23) Разница между правилами и законами та, что правила предписываются, а законы сознаются. Таковы законы христианства.

24) Русская революция должна разрушить существующий порядок, но не насилием, а пассивно, неповиновением.

28) Социализм есть одно из малых приложений христианства, но неверное, потому что неполное.

27 августа 1905. 2) Лучшее состояние — то, когда ничего не желаешь. Но что же тогда благо? Благо тогда труд для исполнения воли Пославшего.

4) Все благо. Все бедствия только открывают то божественное, бессмертное, самодовлеющее, которое составляет основу нашу. Главное же бедствие по людскому суждению, — смерть, открывает нам вполне наше истинное «я».

6) Люди часто боятся, что может случиться что-то особенное. Но, увы, ничего с человеком особенного случиться вне очень узких пределов, случиться не может. И хочется часто людям чувствовать тоже что-то особенное, великое. Ничего и чувствовать особенного люди не могут. Высшее чувство, доступное человеку, это — сознание своей преданности воле Бога.

9 сентября 1905. 5) В дурные минуты не чувствую Бога, сомневаюсь в нем. Вчера ночью было это. И спасенье всегда одно и верное. Перестать думать о Боге, а думать только об его законе — и исполнять его: любить всех, не любить себя, и сейчас кончается сомнение, и живу.

6) Все революции были большее и большее осуществление вечного, единого, всемирного закона людей.

7) Закон (Божий) один для всех людей: закон умирания плоти и воскресения духа —... в этой жизни и всегда.

19 сентября 1905. 5) Только прошедшее мое — благо. Будущего нет. В настоящем возможно благо.

6) Человек спокоен только, когда живет по высшему закону, который доступен ему, какой бы он ни был.

7) Иногда думаю, что не имею права говорить о Боге. Я не могу ничего знать про него...

Читаю Канта. Очень хорошо.

12 октября 1905. 3) Совершенно ясно понял и почувствовал все безумие нашей, богатых, освобожденных от труда сословий, жизни и то, что оно не может быть иначе. Люди, не работая, т. е. не исполняя один из законов своей жизни, не могут не ошалеть. Так шалеют перекормленные домашния животныя: лошади, собаки, свиньи.

23 октября 1905. Революция в полном разгаре. Убивают с обеих сторон. Выступил новый, неожиданный и отсутствующей в прежних европейских революциях элемент — «черной сотни», «патриотов»: в сущности, людей, грубо, неправильно, противоречиво представляющих народ, его требование не употреблять насилие. Противоречие в том, как и всегда, что люди насилием хотят прекратить, обуздать насилие.

Вообще легкомыслие людей, творящих эту революцию, удивительно и отвратительно: ребячество без детской невинности.

5) Человек не познает, не может познать смысла не только общей, но и своей жизни. Но ему необходимо метафизическое объяснение смысла жизни и своей и всего мира. Я искал везде — и в чужих душах и умах, и в своей этого объяснения, и не нашел никакого более простого, удобного и наиболее, относительно, верного, как то, что есть Бог и мы должны исполнять Его волю.

6) «Служить Богу». Конечно, это бессмысленно для людей, никогда не думавших о смысле своей жизни и признающих его в своем счастьи. Это — легкомыслие, и легкомыслие простительное; но когда это легкомыслие обдуманное, обделанное, как ницшеанство, это уже глупость, sottise.

7) Счастье — это удовлетворение желаний животного существа; благо — это удовлетворение стремлений всей жизни — духовного существа.

3 ноября 1905. 1) Ехал верхом и думал о своей жизни: о праздности и слабости большей ее части. Только по утрам исполняю свое назначение — пишу. Только это от меня нужно. Я орудие чье-то.

2) Во всей теперешней революции нет идеала. И потому не революция, а бунт.

4) Истинная жизнь есть сознание себя, она же есть нравственная жизнь. Я сознаю себя. Кто же этот я, который сознает себя? Это — божественное, вечное, всемирное начало, которому я могу быть причастным. Свобода воли только в том, что мы можем переходить из низшего сознания в высшее.

16 декабря 1905. 1) Часто прямо чувствую, (может быть, это и заблуждение, прелесть), что через меня хочет пройти, требует выражения мне ясная истина, и я все не могу облечь ее в наиболее доступную форму. Истина эта простая, до глупости простая: что людям лучше жить не каждому для себя, а для всех, как хочет того Бог. И что это лучше и для тела и для души. Может быть, и удастся сказать это. Разумеется, не для того, чтобы меня хвалили или чтобы радоваться на то, что я сделал, а для того только, чтобы сделать, что должно. — Только бы быть поджожками костра. Пускай сгореть прежде, чем займется костер.

27 декабря 1905. 1) Читал Мысли Мудрых людей. Сказано: все страдания от незнания. Спасение от страданий — знание. Истинное знание достигается совершенствованием. И потому спасение от страданий одно: совершенствование. Совершенствование же достигается работой в тиши над собой, а никак не внешними изменениями форм жизни. Хочется прибавить к этому то, что работа над внешними изменениями форм жизни, как это совершается теперь у нас, не только нарушает ту тишину, которая необходима для внутренней работы, но всегда понижает уровень нравственности. Очень понижает его.

2) Дунаев ужасается на зверство людей. Я не ужасаюсь. Это кажется удивительно, но происходит это от того, что тот ужас, который он испытывает теперь при проявившемся зверстве (причина которого в отсутствии религии), я испытал 25 лет тому назад, когда увидал себя вооруженным рарсудком животным, лишенным всякого понимания смысла своей жизни (религии), и увидал кругом всех людей такими. Я тогда ужаснулся и удивлялся только тому, что люди не режут, не душат друг друга. И это не фраза, что я ужаснулся тогда. Я действительно ужаснулся тогда едва ли не более, чем люди ужасаются теперь. Тоже, что делается теперь, есть то самое, перед чем я ужаснулся и чего ждал. — Я — как человек, стоящий на тендере поезда, летящего под уклон, который ужаснулся, увидав, что нельзя остановить поезда. Пасажиры же ужаснулись только тогда, когда крушение совершилось.