2 июня 1904. 1) Человек, взрослый человек без религиозного мировоззрения, без веры, есть духовный, нравственный калека, он может делать то, что свойственно человеку, может жить только благодаря искусственным приспособлениям: забавы, искусство, похоть, честолюбие, корыстолюбие, любопытство, наука. И такой человек — как и калека — всегда во власти всех, с ним можно сделать все, что хочешь. И такова вся наша, вся европейская (и Американская) интеллигенция. Эта интеллигенция калека ни во что не верит, ничего не умеет делать, кроме пустяков, но знает, что ей надо жить. И жить она может только чужими трудами… И потому все усилия ее направлены на то, чтобы или извратить ту веру, которую имеет народ, или совсем лишить ее народ. Первым делом специально занято духовенство, вторым — ученые: наука, литература, искусство.

10 июня 1904. 1) Сознание в нас, — не сознание, а то безвременное, внепространственное начало жизни, которое мы сознаем, — неподвижно, нетелесно, вневременно, внепространственно. Оно одно неизменно есть, и жизнь состоит в том, что мы все яснее и яснее, полнее и полнее сознаем его. Сознаем же его яснее и полнее потому, что не сознание растет, — оно неизменно, — a скрывающие его пределы утончаются. Как бы темная, густая туча, сквозь которую с трудом просвечивает солнце, двигаясь, заслоняет солнце все более и более светлыми частями, и солнце выплывает из нея. Тоже с нашей жизнью. В этом все движение жизни. Нам кажется, что движемся мы, а это движется то, что скрывает от нас нашу истинную сущность.

3) Жизнь, истинная жизнь только в настоящем, т. е. вне времени. Как давно я знаю это, а только теперь вполне понял, и то едва ли «вполне». Всегда, в каждый момент жизни можно вспомнить это, перенести свою жизнь в настоящий момент, т. е. в сознание Бога. И как только сделаешь это, так отпадает все, что может тревожить, воспоминания прошедшего, раскаяние, ожидание или страх будущего, и является спокойствие, твердость, радость. Я испытываю это теперь. И не думай, что это уничтожает энергию жизни, приводит к аскетической умной молитве и глядению на кончик носа. Напротив, это дает несравнимую с обычной жизнью энергию, бесстрашие, свободу и доброту.

13 июня 1904. 1) Бог тот, существование которого для меня неизбежно, хотя я ничего не могу знать про Него, как только то, что Он есть, этот Бог для меня вечно Deus absconditus, непознаваемый. Я сознаю нечто вневременное, непространственное, внепричинное, но я никакого права не имею называть это Богом, т. е. в этой невещественности, вневременности, непространственности, внепричинности видеть Бога и Его сущность. Это есть только та высшая сущность, к которой я причастен. Но Начало, principium этой сущности может быть и должно быть совсем иное и совершенно недоступное мне. Скажут: это ужасно — чувствовать себя одиноким. Да, ужасно, когда приучил себя к мысли, что у тебя есть помощник, заступник. Но ведь это все равно, что укрыться в шалаш от бомб или, еще хуже, под высокое дерево от молнии. — Нет Бога, которого я могу просить, который обо мне заботится, меня награждает и карает, но за то я не случайное явившееся по чьей-то прихоти существо, а я орган Бога. Он мне неизвестен, но мое назначение в нем не только известно мне, но моя причастность Ему составляет непоколебимую основу моей жизни.

18 июня 1904. 1) Не обманываю ли я себя, хваля бедность? Увидал это на письме к Молоствовой. Вижу это на Саше. Жаль их, боюсь за них без коляски, чистоты, амазонки. Объяснение и оправдание одно: не люблю бедность, не могу любить ее, особенно для других, но еще больше не люблю, ненавижу, не могу не ненавидеть то, что дает богатство: собственность земли, банки, проценты. Дьявол так хитро подъехал ко мне, что я вижу ясно перед собой все лишения бедности, а не вижу тех несправедливостей, которые избавляют от нее. Все это спрятано, и все это одобряется большинством. Если бы вопрос был прямо поставлен, как бы мне больно не было, я решил бы его в пользу бедности. Надо ставить себе вопрос прямо и прямо решать его.

28 июня 1904. 6) Думал о состоянии души в высшем сознании. Находясь в этом состоянии, сливаешься с высшей волей. Воля же высшая в благе, т. е. просвещении людей. И потому в этом состоянии нельзя быть неподвижным. Напротив, все вызывает к деятельности, но только направленной не на себя, а на других. В этом состоянии естественно пользоваться всяким случаем служить Богу и людям. И какое успокоение! Как трудно угодить себе, и как легко угодить Богу, людям. И не искать этого служения, а только пользоваться каждым случаем. Когда ищут, то это признак того, что не пользуешься случаями, которые окружают нас всегда и везде.

7 июля 1904. Так что же делать? Ничего? Нет, делай все, что тебе хочется, что вложено в тебя, но делай не для добра (добра нет, как и зла), а для того, что этого хочет Бог.

12 июля 1904. Смерть есть пробуждение. Сейчас, теперь, живя, я нахожусь в том положении, в котором нахожусь, когда сплю. Мне кажется, что я переживаю разные события, состояния, но все это ничто и есть только произведение моего пробуждения. Мне кажется, что есть время, пространство, а этого ничего нет, есть только пробуждение. И что вся моя жизнь не временна, я почувствую, сознаю в момент пробуждения — смерти.

17 июля 1904. 3) Социализм, помимо сейчасного облегчения положения рабочих, есть проповедь учреждения внешних форм, будущего экономического устройства человеческих обществ. И потому il a beau jeu. Все представляется в будущем, без содержания и осуществления в настоящем, кроме борьбы за улучшение жизни рабочих. Главная ошибка в понимании социализма то, что смешивают под этим понятием две вещи: а) борьба с эксплуатацией капитала и б) воображаемое движение к осуществлению социалистического строя. Первое — полезное и естественное дело, второе — невозможное, фантастическое представление.

18 июля 1904. 2) Обратись к людям своей духовной, божеской стороной: разума и любви, разумной любви, любовного разума — и ты привлечешь их к себе и сам привлечешься к ним. Обратись к ним с телесной, личной стороны — и неизбежно отдаление, борьба, страдание.

22 октября 1904. 1) Опять, что со мной так часто бывало, приходит мысль, кажущаяся странной, парадоксом; но приходит с другой стороны, другой, третий раз, начинаешь думать о предметах и мыслях, связанных с нею, и вдруг приходишь к убеждению, что это нетолько не парадокс, не случайная мысль, а самая основная, важная, которая открывает новую важную сторону жизни. Так это было со мной с мыслью о призвании человека совершенствоваться. Я осторожно, робко относился к этой мысли, потому что одним она кажется труизмом, а друтим чем-то неприятным, глупо смешным, против чего они озлобленно возстают. И вот я пришел к убеждению, что это мысль, разрешающая все сомнения, что в этом ясный и единственно доступный нам смысл жизни. Зачем нужно то, чтобы мы совершенствовались, я не знаю и не могу знать. Но если я не знаю, зачем, я несомненно знаю, что в этом закон и цель нашей жизни. Знаю я это по трем самым убедительным доводам: потому что во 1-х, вся наша жизнь есть стремление к благу, т. е. к улучшению своего положения. И стремление к совершенствованию не есть предписание разума, а есть свойство, прирожденное человеку. Всякий человек всегда сознательно или бессознательно стремится к этому. Это первое. Bo-2-х, это одна единственная деятельность из всех человеческих деятельностей, которая не может быть остановлена и которая в стеснениях, страданиях, болезнях, самой смерти может совершаться также свободно, как и всегда. Это второе. Третье доказательство того, что это есть назначение человека, то, что для человека, сознательно поставившего себе эту деятельность целью, изчезает все то, что мы называем злом, или, скорее, претворяется в добро. Гонения, оскорбления, нужда, телесные страдания, болезни свои и близких людей, смерти друзей и своя, все это такой человек принимает как то, что не только должно быть, но что нужно ему для его совершенствования.