21) В последнее время, глядя на людей, лишенных всякой религии, я стал уважать людей, верующих в Бога, хотя представляющих себе Его в самых грубых формах. Вера в Иверскую все-таки лучше, чем полное отсутствие признания высшего закона.

24 сентября 1906. 9) Что может быть мерзее полового общения. Стоит только описать в точности этот акт, чтобы вызвать ужаснейшее отвращение. И потому всегда у всех народов, выходивших из животного состояния, вступавших в жизнь духовную, являлся стыд перед половым актом и его членами. Если спрашиваешь себя, для чего это так, то ответ ясен: для того, чтобы человек в той мере, в которой он разумное, духовное существо, воздерживался от этого акта и совершал его только, когда он не в силах бороться с похотью к нему. Для того же, чтобы продолжался род, пока это нужно, вложено страстное животное влечение к этому акту. Какое же извращение человеческой природы возвеличение, восхваление этого акта и частей тела, нужных для него! То, что делают теперь так называемые эстеты, художники.

30 сентября 1906. Читаю Гете и вижу все вредное влияние этого ничтожного, буржуазно эгоистического даровитого человека на то поколение, которое я застал — в особенности бедного Тургенева с его восхищением перед Фаустом (совсем плохое произведение) и Шекспиром, — тоже произведение Гете, — и, главное, с той особенной важностью, которая приписывалась разным статуям Лаокоонам, Аполонам и разным стихам и драмам. Сколько я помучался, когда, полюбив Тургенева, желал полюбить то, что он так высоко ставил. Из всех сил старался, и никак не мог. Какой ужасный вред авторитеты, прославленные великие люди.

10 октября 1906. 5) Записано так, после очень тяжелого настроения: Уж очень отвратительна наша жизнь: развлекаются, лечатся, едут куда-то, учатся чему-то, спорят, заботятся о том, до чего нет дела, а жизни нет, потому что обязанностей нет. Ужасно!!!! Все чаще и чаще чувствую это.

6) Ходил гулять. Чудное осеннее утро, тихо, тепло, зеленя, запах листа. И люди вместо этой чудной природы с полями, лесами, водой, птицами, зверями, устраивают себе в городах другую, искусственную природу, с заводскими трубами, дворцами, локомобилями, фонографами..... Ужасно, и никак не поправишь.

7) Очень важное. Люди нашего времени гордятся своей наукой. То, что они гордятся так ею, лучше всего показывает то, что она ложная. Истинная наука тем и познается, или, скорее, несомненный признак истинной науки — сознание ничтожности того, что знаешь, в сравнении с тем, что раскрывается. А что наука ложная, в этом нет никакого сомнения. Не в том, что то, что она изследует, неверно, а в том, что это не нужно. И я твердо уверен, что люди поймут это и начнут разрабатывать единую истинную и нужную науку, которая теперь в загоне — НАУКУ О ТОМ, КАК ЖИТЬ.

14 октября 1906. Записать надо только:

1) О том, что христианство наше, скорее, Павлианство, так далеко от истинного христианства, что его надо нетолько открывать, но выпрастывать и спасать.

20 октября 1906. Нет, радуюсь тому, что сознание жизни духовной, Бога в себе, не ослабевает. Испытываю совершенно новое состояние сознания, когда признаю себя не Львом Толстым, a проявлением духовного безпредельного, единого существа: равнодушие к мнению людей, к состоянию тела, даже к своей производительности; испытываю кроткое, любовное бесстрашие всемогущества. — Прекрасная русская пословица: «как перед Богом». Жить перед Богом.

1) Неясно, для меня, понятие Бога. Я не имею никакого права говорить про Бога, про всего Бога, тогда как я знаю только то, что во мне есть нечто свободное, всемогущее — хотел сказать: благое, но это качество не может быть приписано этому «нечту», так как всемогущее и свободное и единое не может не быть благим. Это сознание я знаю и могу жить в нем, и в этом перенесении в это сознание всей своей жизни есть высшее благо человека.

2) Сознание есть созерцание созерцателя. Созерцатель в зависимости, созерцание свободно.

5) Успешность революции — в зависимости от освобождения от заблуждений.

8) Все больше и больше занимает меня мысль выделения христианства (отчасти я это бессознательно сделал) из церковного, главное, Павловского христианства. В первый раз чувствую, что это в мои года не по силам предприятие.

23 октября 1906. Ах, ах, как хорошо бы никогда не терять этого прямого отношения к Богу, исключающего всякий интерес к людским суждениям. И это можно. Можно быть в сильном и слабом состоянии, в состоянии бездействия, но надо не поддаваться соблазну желания любви к себе. Это страшный соблазн, зачинающийся в первом детстве и до сих пор держащий меня или, скорее, постоянно подчиняющий меня своей власти. Сейчас я свободен благодаря фельетону. Но надолго ли.

9 ноября 1906. 13) Нехорошо уверять себя, что любишь людей, что живешь любовью, повторять фальшивые слова Павла или самому придумывать такие. Где нам любить, когда вся жизнь наша основана на зле. Все, чем я пользуюсь, сделано с проклятиями, сделано поневоле, от нужды, которой я пользуюсь. Говорить про нашу любовь к людям, даже вызывать в себе чувства, подобные любви, все равно, что лаком покрывать нетесанное дерево, скородить непаханное. Мы живем угнетением братьев. Надо, прежде, чем любить, перестать жить их страданиями.

16) Христианское человечество стоит перед дилеммой: отречься не только от христианства, но и от всякой религии, или отказаться от государства, от могущества, силы. Европейцы, Французы, Американцы, Англичане, Немцы как будто склоняются к первому решению: отказ от религии; надеюсь, что русские изберут второе.

17 ноября 1906. Чертков болен, и мне было очень страшно потерять его.

3) Часто, особенно теперь, с новой силой вспоминаю и понимаю: Fais ce que dois, advienne que pourra. Человек ходит, Бог водит. Все в этом: в том, чтобы не думать о последствиях поступков, а о доброте, божественности поступков. Понимание этого изменяет всю жизнь.

7) Понятны верования буддизма о том, что пока не дойдешь до полного самоотречения, будешь возвращаться к жизни (после смерти). Нирвана — это есть не уничтожение, а та новая, неизвестная, непонятная нам жизнь, в которой не нужно уже самоотречения. Неправ только буддизм в том что он не признает цели и смысла этой жизни, ведущей к самоотречению. Мы не видим его, но он есть, и потому эта жизнь также реальна, как и всякая другая.

8) Ничего нет гнуснее того эгоизма, который относится к своему телесному я, и ничего выше того, который сознает одно свое духовное я и ему одному служит.

23 ноября 1906. Догнал меня Абакумов с просьбой и жалобой за то, что его за дубы приговорили в острог. Очень было больно. Он не может понять, что я, муж, не могу сделать по своему, и видит во мне злодея и фарисея, прячущагося за жену. Не осилил перенести любовно, сказал Абакумову, что мне нельзя жить здесь. И это не добро. Вообще меня все больше и больше ругают со всех сторон. Это хорошо. Это загоняет к Богу. Только бы удержаться на этом. Вообще чувствую одну из самых больших перемен, совершившихся во мне именно теперь. Чувствую это по спокойствию и радостности и доброму чувству (не смею сказать: любви) к людям. Все почти мои прежния писания последних лет, кроме Евангелия и некоторых, мне не нравятся по своей недоброте. Не хочется давать их.

27 ноября 1906. 2) На народном языке жалеть значит любить. И это верное определение того рода любви, который больше всего связывает людей и вызывает их любовную деятельность. Есть любовь, когда, видя высоту, правду, радостность человека — существа, чувствуешь свое единство с ним, желаешь быть им. Это любовь низшего существа к высшему. И есть любовь, и самая нужная — перенесение себя в другого, страдающего человека, сострадание, желание помочь ему. Это: жалеть — любить. Первая любовь может перейти в зависть, вторая может перейти в отвращение. — Первая любовь: любовь к Богу, к святым, к лучшим людям, свойственна человеку, но особенно важно развить в себе вторую и не дать ей извратиться в отвращение. В первой любви мы жалеем, что мы не такие, как те, кто лучше нас, во второй любви мы жалеем, что люди не такие, как мы: мы здоровы, целы, а они больны, калеки. Вот тут надо особенно стараться выработать в себе такое же отношение к духовно больным людям, развращенным, заблуждающимся, гордым (что особенно трудно), как и к больным телесно. Не сердиться на них, не спорить с ними, не осуждать их, а если не можешь помочь, то жалеть их за то, что те духовные калечества и болезни, которые они несут, не легче, а еще тяжелее телесных.